которую еще тогда придумала сама. Мне кажется, эти сны -- не только чьи-то, но немного и мои. И
они на меня тоже влияют. Например, пилотаж на маленьком самолете я и наяву могла бы, хоть
сейчас.
Влетаю в город, зависаю над стоянкой, которая поближе к нужному адресу, ставлю самолетик на
свободное место. (Кстати, Вася, у него интересное и простое устройство: универсальные батареи в
крыльях, надежный пакет-электромотор впереди, реактивная тяга назад и, когда надо садиться и
взлетать, отбор тяги вниз. Крылья короткие, летает быстро; когда освоим как следует дело с
батареями, я его изобрету). На всякий случай -- вдруг меня быстренько и без хлопот сделают
мужчиной! -- вывешиваю из кабинки плакатик: "Мала тяга". Это хитрость. Ремонтная служба такими
машинами занимается в последнюю очередь, и если кому надо лететь, он поищет машину помощнее,
а моя дождется меня.
Бегу. Над входом по адресу -- те же две фигурки и стрелка между ними: "Меняем пол". Вбегаю.
Это огромная лечебня, получше наших. Везде указатели -- не заблудишься. Достигаю нужной двери.
Вхожу.
Довольно молодой врач, красавец собой, говорит, что, мол, такую женщину просто жалко
переделывать (Я, Вася, в этом сне еще красивее, чем в первом, притом я уже почти чувствую, что
вижу сон, и прямо-таки купаюсь -- и в нем, и в своей красоте). Сразу спрашиваю: а что, уродом стану?
Отвечает, что нет, жалко от имени мужчин. И от себя лично. Я отвечаю: "Надо, надо позарез! И
поскорее!" И тогда мне объясняют, что это чрезвычайно болезненная, многократная и весьма
длительная операция. Меня будут оперировать и выпускать под наблюдение, потом, когда частично
и правильно превращусь, будут продолжать. "А если неправильно?" "Неправильность зависит только
от пациента. Из-за этого количество операций может увеличиться с четырех до семи--девяти". " Как
же это зависит от пациента?" "На весь год, пока длится операция, рекомендуется прекратить
половые контакты. А это -- самое трудное, потому что с каждым этапом возможности пациента
увеличиваются, следовательно, соблазн растет. А народ у нас -- без тормозов, многие не
выдерживают". "Что же это за неправильности?" Он тогда спрашивает:" Вы кто по роду занятий?"
"Математик-физик" (Я опять математик!) "Тогда можете не понять. При нарушениях возможен резкий
прогресс различных атавизмов и рудиментов, а нам это допускать не позволяет профессиональная
этика, да и кому из пациентов понравится ходить, скажем, с хвостом и с шерстью на боках..." Я
пугаюсь, отпрашиваюсь подумать, доктор с большим удовольствием отпускает.
Прыгаю в самолетик, мчусь на пляж, где уже полно народу, кое-как нахожу место для стоянки,
валюсь на песок и думаю. У меня точный математический ум, но в вопросах страсти я совершенно не
могу его использовать. Вот и теперь: издали операция не кажется мне такой уж болезненной,
годичное воздержание -- чрезмерным. Я во власти страсти. Я решусь, лишь бы согласилась Диана.
Сейчас посоветуемся.
Я опять лечу. К Диане.
Вбегаю. Она вскакивает из-за чертежного стола и бросается мне на шею. Она поменьше меня,
мы были бы идеальной парой.
Подробности утоления наших страстей тебе, Вася, знать не надо, а после всего я излагаю свою
идею. Диана в восторге. Она готова потерпеть и год, и два, зато пото-о-ом... А пока будем ждать, она
воспользуется и обратит всю энергию на этот чертов проект, который у нее что-то не вычерчивается.
Решено! Я счастлива. Лечу к красавцу доктору.
Доктор в досаде и почти не скрывает. Как-то у меня все бегом, а предстоит как раз обратное --
терпеть и ждать.
Ничего! Потерпим и подождем! Где у вас операционная?
И началось.
Эту боль не опишешь. Главное в ней то, что какая-то она унизительная. В полном сознании,
наркоз запрещен и торопиться нельзя.
Медленное, многократное лишение девственности. Не больно страшно, не страшно больно, но --
как-то очень и очень обидно. Это обида какая-то внутренняя. Доктор все спрашивал, каково мне
терпится, и я не утерпела, поделилась этим наблюдением. Он ответил: "Еще бы! Ведь мы с вами
наносим оскорбление природе. Она не прощает и оскорбляет нашу психику. Не каждого, но 86
наказывает". "А кого не наказывает?" "Она сама выбирает. Вас-то должна была наказать". "За что?"
"За то что вы -- ее удача, вас переделывать -- только портить". "Значит, все же вы меня испортите?"
"Нет, мы не испортим. Физиологию мы переделываем надежно. Природа может сотворить что-нибудь
неожиданное внутри вас. Этого мы предусмотреть не в состоянии, это -- на уровне полевой
информации, нам недоступной". (Никогда ничего не слышала о полевой информации. Ты, Вася, не в
курсе?). И снова доктор спрашивает: "Не передумали? Еще не поздно". "Нет! Назад не отступаем!"
"Что ж, воля ваша".
Потом, Вася, был неприятный в этом сне провал, похожий на потерю сознания от боли. Ты не
терял сознание от боли. Я и ТАМ теряла. Это не удовольствие. А из провала я всплываю мужчиной.
Доктор поздравляет: "Ваша воля достойна восхищения, вы ОДИН из немногих" и смотрит при этом
очень внимательно. Я приятным баритоном говорю доктору, чтоб не беспокоился, что природа меня,
кажется, не наказала. Крепко пожимаю ему на прощание руку, и тут меня ударяет первый раз. Я еще
не понимаю, что это, но меня разом и до краев наполняет что-то знакомое и почти забытое. Я быстро
откланиваюсь. Доктор вслед напоминает, чтоб ЗАХОДИЛ иногда для осмотра. Мельком вижу свое
лицо в зеркале -- и мое, и не мое.
Я мчусь к Диане. Мы виделись весь год, испытание стоило обоим большого труда, но мы вышли
с честью.
Разлетается по комнате чертежная бумага, мужская и женская одежда, смешивается мужской и
женский лепет, пространство ходит ходуном и раскаляется, в нем становится тесно. Диана в таком
восторге, что сейчас, кажется, умрет. И я, о страшно! хочу этого: пускай умирает. Второй удар
наполняет меня до краев, и на этот раз я уже понимаю, в чем дело. Уже с трудом выдерживаю
остаток страсти, оставляю Диану счастливо спящей и взмываю в небо на первом попавшемся
самолетике.
Я стараюсь выжать из мотора всю мощность. Самолет новенький, летит быстро. Город, залив,
чистое небо с лозунгом об излишествах, а вдали торчит из океана высокая острая скала, подобная
дворцу. Я лечу туда. Я ослеплена страстью, которая теперь никогда-никогда не найдет утоления.
Природа все же отомстила, доктор был прав. Мне больше не нужна моя Диана. Я завидую моей
Диане, потому что сама хочу быть женщиной и с такой же яростью отдаваться ему, проклятому
пророку, красавцу доктору. Он, кажется, разглядел мой первый удар, когда наши руки встретились.
Он, может быть, и сам неравнодушен ко мне -- женщине. Он, может быть, согласится на обратную
операцию и даже будет готов разделить потом мою страсть...
Но ведь я сама ни за что не вернусь к нему. Я не соглашусь ни на какую больше операцию. Я
совершенно точно чувствую, что и за возврат в женское обличье природа меня снова накажет. Я
оскорбила ее непростительно -- своей необузданной страстью, своей неискусимой волей, чем-то
еще, противным природе, но присущим человеку.
Я делаю крутой вираж вокруг скалы. Одна ее стена отвесно и гладко поблескивает кварцем и
слюдой. Мой самолетик широкой спиралью набирает высоту. Затем мой холодный математический
ум выбирает такой режим пикирования, чтобы крылья не отвалились до удара, и я радостно и
