усилия не напрячься снова. Машина резко тормозила перед толпой людей, заполнившей всю улицу.
"Демонстрация!" -- Скидан вспомнил, что скоро ведь Первое мая.
Вместе с пассажиром он вылез из лимузина в полусотне метров от демонстрации, которую, как
оказалось, сдерживал милицейский заслон. Толпа закрывала машине проезд к новому, очень
торжественному, из стекла и белого камня зданию, похожему на Главное управление "Дальстоя"
НКВД, на высоченном фронтоне которого красовался разноцветный герб Советского Союза (тут уж
Скидан ошибиться не мог!), а еще выше гордо реял огромный алый стяг на тонком блестящем древке
-- изящно невесомый на легком солнечном ветру.
Толпа стояла молча. Она держала над головами и не давала милиции транспаранты -- длинные
ленты из дешевого кумача. Скидан читал глазами своего проводника: "Прекратите войну в Афгане!",
"Верните наших сыновей!", "Дайте народу гласность!", "Где сахар, спички, мыло?", "Партия, дай
порулить!", "Вся власть -- советам!", "Привилегии аппарата -- старикам, детям и больным!".
За этими лозунгами не было целиком видно других: "Долой...", "Никогда...".
Толпа стояла молча.
Проводник Скидана поглядел всего несколько секунд и юркнул в машину.
-- На обед!
Скидан дернулся, изображение пропало. В светящейся дымке грота стало темно, затем
вспыхнула лампочка торшера, и в ее свете Скидан узнал голую руку Романа Кузьмича. Раздался
женский голос:
-- Рома, ты что?
-- Сон идиотский, -- ответил Роман Кузьмич.
-- Расскажи.
-- Да ну его.
-- Ну расскажи, а то опять приснится.
-- Да был сегодня в худфонде, смотрел наглядную агитацию к празднику. И приснилось, будто
еду оттуда, посмотреть, как оформили площадь Революции, а там толпа с лозунгами. Понимаешь,
несанкционированная демонстрация! Лозунги идиотские... Милиция стоит, ничего не делает. И к
обкому не проехать...
-- Не бойся, -- на Скидана смотрела очень красивая женщина в пышном пеньюаре. -- Мы с тобой
до таких демонстраций не доживем.
-- Надеюсь, -- Роман Кузьмич полез рукой в вырез пеньюара. Женщина погасила свет, и Скидану
пришлось некоторое время обдумывать в темноте, как выбраться из неловкого положения. Если до
этого был сон, то сейчас явь? Или сейчас воспоминание? Тогда до этого был сон во сне? Где? Чей?
Когда? И почему здесь?.. Да ну их на...
Ничего не придумав, предельно удивленный сном ответработника, Скидан решил, пока эти двое
возятся в темноте, сделать несколько приседаний, чтобы размять оцепеневшее тело -- все равно 57
ТАКАЯ информация для него интереса не представляет. Уже на втором приседании тьма
рассеялась, и грот заполнила девственная световая дымка. Скидан сделал третье приседание и
решил, что следующую серию фильма, если таковая состоится, он посмотрит, сидя на корточках:
после собственной бессонной ночи тело быстро затекало.
Следующая серия состоялась. Лучше бы ее не было.
Из света проявилось тюремное окно с решеткой, белая стена, столик... Потом это исчезло, и
Скидан оказался в железнодорожном вагоне. Все качалось от скорости. Новый проводник Скидана
вертел головой и был явно не в себе, потому что ни на чем подолгу не задерживал взгляд и плохо
держал равновесие. От этих мытарств у Скидана начала кружиться голова, и он мельком
порадовался, что вовремя сел на корточки и оперся спиной о стену. Видимо, от жалости к этому
парню ему стало казаться, что все происходит с ним самим.
Скидан охранял зеков!
Их везли куда-то в этом вагоне, специально оборудованном: за решеткой шестеро зеков, а в
другой половине -- комната отдыха охраны. Между ними -- караульное помещение, где мается
Скидан с автоматом. Он стукается головой о стенку, когда засыпает, но зеки не смеются над ним,
даже смотрят с жалостью. Он клюет носом и видит, как подгибаются ноги в нечищеных сапогах. Он
оставляет пост и тащится в туалет, чтобы ополоснуть лицо водой. Он видит "свое" незнакомое,
белобрысое мокрое лицо, в глазах -- тоска загнанного зверя. Дверь в туалет распахивается,
надвигаются две молодых солдатских морды. Что-то говорят, слов в этом фильме нет. Скидан видит
свои слабые руки, которыми он пытается оттолкнуть мучителей. Его бьют в лицо и поворачивают
спиной, пытаются согнуть, он вырывается, отбивается... Еще удары, потом его выталкивают в
комнату отдыха, снова бьют, что-то говорят, он от чего-то отказывается и, качаясь, возвращается на
пост, к сочувствующим зекам. Закрывает глаза. Ему мерещатся женские и детские лица, какая-то
штатская жизнь. Открывает глаза. Решетка и зеки. Закрывает глаза... Так длится долго. Скидан
забывает о себе. Он умирает в усталости, одиночестве, тоске, унижении. Только успевает мелькнуть
мысль, что надо рассказать Такэси о способности "этой штуки" передавать даже чувства. И тут
проводник Скидана будто пробуждается. Он принял какое-то решение. Он смотрит на часы. Часы
разбиты, на них -- за полночь. Он передергивает затвор незнакомого Скидану автомата с высокой
мушкой и плоским магазином, он бросается в комнату отдыха. Там четверо солдат играют в карты.
Еще трое лежат на полках. Одной длинной очередью Скидан сбивает на пол четверых, потом --
тремя короткими -- тех, что на полках. Он видит еще одного, не в солдатской, а в железнодорожной
форме, лет тридцати, вынимающего из кобуры пистолет. Скидан наводит на него тонкий ствол
автомата и последним патроном опережает последнего противника. С чувством ужаса и
удовлетворения он опускает автомат на пол, берет короткоствольный пистолет убитого
железнодорожника, стреляет в ожившее лицо одного из своих мучителей, медленно проводит
голодным взглядом по столику, где не все еще съедено, и бросается из вагона в огни набегающей
станции...
Боль в сведенной мышце повалила Скидана на бок, и с минуту он боролся с нею, как пловец в
открытом море. Когда встал на дрожащие ноги, в гроте было тихо и пустынно.
-- Как я их... -- Скидана не отпускало чувство, что это он внушил неизвестному белобрысому
красноармейцу перестрелять своих товарищей... Да какие они ему товарищи... Но ведь Скидан --
офицер все же... Долг советского офицера... Да, кстати, наши ли это солдаты? Красноармейцы ли?..
Наши, наши: он видел звезды на пряжках. И водка -- "Московская"! -- на столе, это он точно засек. И
"Беломор", такой родной, целая пачка, едва початая. Так что -- наши... Это что же творится в
армии?.. И что-то имени Сталина нигде ни разу... Значит -- уже?.. В котором же году?.. К чертям!
Какой год может быть в чужом сне? А если в воспоминании?..
За этими мыслями Скидан пропустил начало очередного миража. Не было почти сил, но он уже
вышел на какое-то каменное крыльцо, осмотрелся с высоты и начал спускаться к стоянке автомашин.
Большим усилием Скидан расслабился и решил: "Это досмотрю и ухожу".
Тот, кто спускался с крыльца, негромко матерился вслух, и по содержанию ругательств, а также
по брезентовому плащу с капюшоном и тяжелым сапогом Скидан без ошибки определил, что
находится на родине. Судя по машинам -- огромным, вездеходным, с незнакомыми названиями на
капотах: "Урал", "КрАЗ", "Камаз", -- время совпадало с предыдущими видениями. Вместе со своим
третьим героем Скидан залез на гусеницу небольшого, с полуторку, вездехода, спустился к рычагам
и погнал прямо по дороге, оставляя слева двухэтажные брусовые дома довольно старой постройки, а
справа -- пятиэтажные, из такого же белого кирпича, как та художественная мастерская в первой
