— А до этого сведите его в контрразведку вот с этой запиской, — негромко сказал генерал начальнику конвоя.

Борин напряженным слухом уловил это и понял: «будут пытать»…

Борина вывели за дверь…

Когда он вышел на улицу, то у него закружилась голова и потемнело в глазах. Кто-то сильно толкнул его в плечо.

— Иди, иди, что ли! — крикнул грубый голос.

Борин оглянулся. За его спиной шел усатый конвоирный офицер. С револьвером в руке.

— Ну, нечего оглядываться, ничего не потерял, — грубо крикнул он.

Десять казаков шли вокруг Борина. В такт шагам качались обнаженные наголо сабли. Сверкала сталь. Уродливые длинные фиолетовые тени ползли по золотистой, песчаной дороге впереди казаков.

«Такой хороший солнечный день, — подумал Борин, — так хочется жить. Что-то теперь там, в Ивановской топи?». Щемило сердце.

«Потребуют сведений. Пожалуй, убьют, пытая. Непременно убьют. А труп повесят. Чтобы только приговор привести в исполнение?»

— Куда вы меня ведете? — спросил Борин, не оборачиваясь.

— Молчи, там увидишь.

Вдруг, что это… со всех сторон конвой окружили коляски, наполненные вооруженными людьми. Лица у этих людей до самых глаз были закутаны белыми платками. У каждого в высоко поднятой руке сверкали большие бомбы.

— Ни с места! — закричал грубый голос с пролетки, — иначе вы вместе с нами взлетите на воздух.

— Мы требуем! — прокричал знакомый Борину голос, — чтобы вы выдали нам этого проклятого большевика.

— Смерть большевикам, — заревело сразу несколько голосов. — Смерть!

Неизвестные люди в масках прыгают с извозчиков с поднятыми бомбами в руках.

— Храбрые казаки, ни с места! — кричат они.

Двое из них подходят к Борину, берут его под руку и ведут сквозь строй казаков. Один из них идет позади его.

— Стойте! — закричал и рванулся вслед за ними офицер. — Дайте, я его пристрелю здесь! Дайте! Я не могу допустить.

Но кто-то в повязке сбил его с ног, вырвал из рук револьвер.

— Держите их! — закричал офицер с пеной у рта. — Это большевики!

Но казаки стояли неподвижно, замерев от испуга.

Борина посадили в пролетку. Всунули ему в руку два свертка и револьвер с патронами. Кто-то пожал ему руку, кто-то сел рядом с ним. Вот в воздухе взвился кнут. С силою рванулись кони и пролетка понеслась во весь дух.

На пути сосед сбросил повязку. Перед Бориным сидел Амо. Борин засмеялся: — Молодец, Амо. Я так и чувствовал, что без тебя в городе не обойтись.

— Будет погоня, — кричит Амо сквозь стук лошадиных копыт. — Вот здесь, в узле наша старая одежда. Давайте переодеваться.

К ужасу проходящих обывателей, двое пассажиров в пролетке стали раздеваться вплоть до кальсон, попутно одевая заплатанную, оборванную, крестьянскую одежду.

— Погоняй, погоняй, — торопил извозчика Амо.

Извозчик оборачивается к Борину.

— Железкин, — радостно кричит Борин, — и ты тут!

Железкин утвердительно кивает головой. Он хлещет лошадей, не жалея сил. Лошади несутся. Вот уже окраина города. Кирпичный завод, бойня. Последний домик, утопающий в зелени. У дороги стоят две оседланных лошади. Возле них суетятся три человека. Они передают лошадей Борину и Амо. Сами садятся на извозчика, открывают закрытый белой повязкой номер и галопом едут я город. Борин и Амо садятся на лошадей и скачут по пыльному тракту.

Проехали вскачь около десяти верст. У лошадей взмылились спины. Вздымались бока. Поехали шагом.

— А все-таки нам лучше будет свернуть с тракта, поехать верстах в пяти в стороне. Может случиться, что они узнают, по какой дороге мы удираем. Пошлют в погоню бронеавтомобиль, а от него нам будет трудно убежать.

— Согласен, — подтвердил Борин.

Они свернули с тракта и поехали наискось коричневыми ржаными полями. Где-то в отдалении стали слышаться глухие раскаты грома; иногда казалось, что где-то далеко сверху падала по частям огромная масса земли.

На небе ни облачка… Как жарит солнце. А тут раскаты грома, — недоумевал Амо.

— Да, странно.

Колосистая рожь шумит под ногами лошадей. В желто-коричневой волнующейся массе колосьев, пестреют розовые и белые васильки. Душисто пахнет чобор. Пропитан воздух ароматом полевых трав.

На горизонте колышатся яркие, светло-голубые струи воздуха. В воздухе возле лошадей вьются золотисто-зеленые оводы. Порхают разноцветные бабочки. Какой-то огромный, темно-коричневый жук с силой ударился в щеку Амо и, точно в обмороке, упал на землю.

— Фу ты, напугал, — улыбался Амо, потирая ушибленную щеку. — Думал, уж не пуля ли, а это жук.

Борин смеется.

Ехали так около двух часов. Далеко в стороне ниточкой тянулась трактовая дорога с маленькими палочками телеграфных и телефонных столбов.

Борин неожиданно заявил:

— Да ведь я хочу есть… и потом устал страшно, болит спина. Я плохой наездник. Давайте, сделаем привал.

— Давайте. Хорошо, подъедем вот к тому одинокому дубку, не там, а вот, направо. И там отдохнем.

Они подъехали к большому тенистому дубу. У подножия его, в теневой стороне, расположились на мшистой, густой траве. Амо достал из мешков хлеб, яйца, сыр и бутылку красного вина.

— Это вам, товарищ Борин, будет очень хорошо.

— Но я не пью.

— Глоток выпейте, это вам поможет подбодриться и уничтожить усталость. Немного вина полезно пить.

— Бросьте. Амо. Вы, как человек кавказский, вино любите, ну и пейте его. Чего там, не фарисействуйте.

— Ну, и вы выпейте глоток.

— Попробую, дайте. Нет, не могу, такая кислятина.

— Эх, вы, — сострадательно покачал головой Амо: «кислятина!» В этом отношении просто вы ни черта не понимаете.

— И понимать не хочу. Пейте сами. Да давайте есть.

Амо посмотрел на него, многозначительно подмигнул бровью и осушил бутылку вина одним духом. — Это по-кавказски, — сказал он, еле переводя дыхание. — Ей-богу соскучишься. Однако же, вы мне этого проступка в партбилет не заносите.

— Ха-ха-ха! — засмеялся веселым смехом Борин, — непременно занесу.

Закусив, они легли отдохнуть.

Вдруг, где-то уже по близости, раздались такие сильные раскаты грома, что они сразу привскочили.

— Да, ведь, это орудийная канонада, — сказал Амо.

Как бы в подтверждение его слов, грянули десятки орудийных залпов.

— И вы знаете, очень недалеко, — добавил Амо. — Что бы это значило? Уж не наши ли партизаны воюют?

— Ну, где тут — ведь там бьют залпами целые десятки орудий.

— Может быть, подавляют восстание?

— Нет, не может быть. — прервал его Борин. — Во-первых, орудия бьют уже целый день. То, что мы утром приняли за гром, тоже были орудийные выстрелы. И, во-вторых, бьет целый десяток орудий. Таким образом, можно целую местность сравнять с землей, а не то что усмирить восстание. Я думаю, что это настоящий бой.

— Ей-богу, так, — подхватил Амо. — Ай-вай, вот хорошо!

Амо, стуча ладошами над головой, изгибаясь, прошел вокруг дубка в лезгинке.

— Э-э, да на вас, товарищ Амо винцо подействовало.

— Ничего подобного. Это я просто радуюсь.

— Смотрите, смотрите, — неожиданно закричал он, — по полю движутся люди. Нам нужно бежать.

— Лежите, пожалуйста, не шевелитесь. Нате револьвер. Где люди?

Амо показал рукой.

В самом деле, напрямик, по полю, по направлению к тракту, двигались группы по 5–6 человек и одинокие фигуры. Некоторые из них шли близко и были хорошо видны. На плечах у них висели погоны. За плечами — вещевые мешки. В руках у всех были винтовки. Шли они беспорядочно, длинной лентой. Возле некоторых групп катились пулеметы. Прямо, через посевы, ехали, нагруженные солдатами, крестьянские телеги. Ни звуков, ни песен не было слышно. Шла молчаливая масса смотрящих под ноги солдат.

— Отступают, — сказал Борин. — Это паническое отступление. И заметь, Амо! Между ними нет ни одного офицера. Там еще идет жаркий бой, а эти резервы уже бегут. Их бояться нам нечего. Однако, нам нужно скорее ехать. Иначе, как бы нам не попасть между двух огней.