— Ладно, товарищ Амо, больше разлучаться не станем. Мы просто забыли вчера о вашем существовании. День был такой.

— Когда же в обратный путь? — спросил Амо.

— Хотя бы сегодня. Все, что нужно было сделать, мы сделали. Связь с Губкомом налажена. Через каждые 3–4 дня будут являться к нам связные. Этим наша задача исчерпывается. Но мне хотелось бы побыть здесь еще денек-другой, чтобы узнать, чем закончится забастовка рабочих депо. Как ваше мнение?

— Один-два дня задержаться можно, — думаю я. С отрядом ничего не станется за это время. Конечно, перебудем.

— И я так думаю. Мы хорошенько прощупаем настроение гарнизона и отношение между командным и исполнительным составом.

Борин пошел умываться. В комнате было темно, на полу играли солнечные зайчики от лучей, падавших сквозь щели закрытых ставень.

Стук сапог в соседней комнате разбудил всех. Вскочил со стола Андрей, потянулся, зевнул и изумленно уставился на Амо.

— Я с Бориным, — заметив его недоумение, пояснил Амо.

— А где Борин?

— Умывается.

— А-а.

Андрей был удовлетворен. Он сел на стол, болтая ногами, не спеша закурил папиросу, брызгая красноватыми лучами спички в коричневую тьму, сгущенную у потолка. Проснулись другие члены Комитета. Спешно одевались и по одиночке уходили. В комнате остались Борин, Амо, Андрей и Григорий Петрович. Они ждали с нетерпением прихода Котлова, давно ушедшего в депо.

В первом часу в комнату без стука вошел Железкин. Он был неузнаваемо бледен. Красная полоса тянулась у него от щеки к шее. Губы запеклись кровью.

— Что, что с тобою? — подбежали все к нему.

— Ничего, — ответил он — говорить только трудно, язык прикусил.

— Кто тебя так обделал? — спросил Андрей.

— Кто? — Казаки. Вот кто.

— Когда?

— Час назад.

— Рассказывай, ну. Где Котлов?

— Котлов избит и арестован.

— Да что случилось?

— Собрались утром мы в депо. Как говорил товарищ Борин, делегаты оказались арестованными и посажены в тюрьму, — говорят, пороли. Мы устроили митинг. А тут, откуда ни возьмись — казаки. Стали разгонять митинг. Офицер приехал, приказал встать на работу. Начальник депо приехал и тоже угрожал. «Рассчитаю, упеку». Тут вот выступил Котлов и принялся призывать рабочих к забастовке. Офицер подал сигнал, на Котлова бросилась толпа казаков и тут же стала избивать его. Затем его увели куда-то. Должно быть, расстреляют. Многих рабочих избили и под угрозой ареста заставили работать. Возле каждого рабочего у станка поставили казака. Теперь вот перерыв на обед. Отпустили нас с условием, чтобы немедленно вернулись к работе. Я и прибежал сюда.

Борин и Амо пробирались на новый ночлег. Надо было пересечь главные улицы. Завернули за угол. Перед ними сверкнул десятками окон двухэтажный дом.

— Здание бывшей Губчека… Что здесь теперь? — спросил Борин.

— Градоначальство.

— Больно сильно электрофицировано. У них сегодня как будто бы бал. Обычно меньше огней.

Подошли ближе. У входа в здание стояло несколько часовых, в высоких горских бараньих шапках с белым верхом.

Когда они уже проходили мимо сияющего подъезда, прямо на них выбежал офицер с растрепанной прической. За ним еще несколько.

— Господа… позвольте, господа, — закричал он, завидев их. Почему вы не зайдете, господа? Как не стыдно господа? — говорил он с пьяной ласковой укоризной, схватив за рукав Борина. Остальные офицеры приблизились к ним.

— Нельзя же так, господа. У нас там… — офицер болтнул рукою назад, — много дам и мало кавалеров. Прошу, господа, зайдите… Оч-чень весело… Пожалте…

Остальные офицеры тоже принялись упрашивать. — Нельзя же так, господа, зайдите, господа. — Все они пьяно улыбались и тащили их за рукава к подъезду. Часовые внимательно наблюдали за сценой.

— Хорошо, господа, — забежал вперед Борин. — Только с условием: оваций и встреч нам не устраивайте. Дайте офицерское слово.

— Даем, даем. Идите сами наверх.

Борин, а за ним Амо поспешили воспользоваться любезностью офицеров и быстро пошли вверх по лестнице.

— Хотя бы скорее избавиться от этих пьяных рож.

Наверху они оставили свои фуражки у дряхлого швейцара.

Быстро прошли первую комнату, уставленную длинными столами с закусками. Облокотившись на столы, тут спало несколько офицеров.

— Знаешь что, зайдемте в мой бывший кабинет, — предложил Борин, — посидим там немного и домой. Здесь очень небезопасно.

Они пошли. Издалека доносились звуки музыки.

— Играют в большом зале, — пояснил Борин.

Прошли еще одну комнату. В другой наткнулись на сцену. На диване сидело двое офицеров. У них на коленях лежала женщина с обнаженными до пояса ногами и грудью. В другой комнате попалась совсем обнаженная женщина, среди бутылок вина и цветов. Рядом с ней сидели два полураздетых офицера. Один седоусый офицер спал прямо на полу. Голова его покоилась между двух толстых ног в ажурных панталонах. Голова и бюст обладательницы панталон помещались где-то под столом.

У входа в кабинет их сбила с ног кавалькада пьяных офицеров, нагруженных женщинами. Пьяные женщины, в крикливых растерзанных нарядах, с прическами, сбитыми на сторону, с раскрытыми ртами, осоловелыми, пьяными глазами, сидели, плотно ухватившись у офицеров на шеях, спинах, животах. Крича что-то бессвязное, группа рассеялась по разным комнатам.

В кабинете было совсем темно. И чьи-то грубые голоса, к которым присоединились потом пискливые женские, закричали из потемок.

— Вход одетым запрещается. Раздевайтесь за дверьми, господа. Да, за дверьми. А сюда голенькими.

Борин с силой захлопнул двери.

— Знаешь что, — предложил Амо, — давайте-ка удирать.

— Вот идем сюда, — указал Борин на маленькую дверь в коридор. — Мы здесь не встретимся с этими пьяными офицерами. Здесь черный ход.

Прошли темным коридором. Подошли к лестнице вниз, во двор. Пахнуло уличной свежестью.

Неожиданно направо раскрылась дверь и на пороге показалась знакомая Борину фигура.

— А, Иванов, — вспомнил Борин, и хотел отвернуться, но встретившийся человек уже узнал его и изумление на его лице сменилось выражением злобы.

Иванов быстро скрылся за дверьми.

— Бежим вниз, — крикнул Борин. — После узнаем в чем дело.

Они бросились стремительно вниз по лестница… Вот уже улица… вот сад. Амо впереди между деревьями.

— Стой, — кричат Борину сбоку несколько голосов. Он быстро бежит, но его хватают за плечи и ведут обратно.

В квартире Григория Петровича шел спор.

— Пусти, пусти меня! — кричал Амо. — Это позорно!

— Замолчи, сумасшедший. Ну, какая польза? Ну, что мы можем сделать?

— Нет, я с этим не могу примиряться.

— Но Борина повесят.

Григорий Петрович сел около него. Глаза его были затуманены слезами. Но что же делать?

Несколько минут в комнате стояло тягостное молчание.

— Нет! — наконец, воскликнул Амо. Темное лицо его еще более потемнело, а у висков вздулись прыгающие жилы. — Нет, надо сделать все возможное, чтобы освободить его… Умру, но сделаю.

— Ну, что же ты, голубчик, сделаешь? Ну, что ты можешь сделать? Ну, что мы можем сделать?

— Что сможем? — лицо Амо горело решимостью. — Все сможем. Мы должны будем устроить побег.

— Каким образом?

— Каким образом освободим — это мы найдем. Лишь бы его сегодня не убили. В этом отношении у нас, старых дашнаков, большой опыт. Можно сделать так. Проследить, где он в заточении, и сделать налет… Или если его будут вести по улице, то совершить нападение.

— Ерунда. Детская вещь!

— Не ерунда. Только нужно будет обмозговать это дело. Надо так сделать, чтобы его в первую очередь не убила стража. Во всяком случае, нам нужно будет человек двадцать — тридцать. Сумеет ли их выделить городская организация?

— Нет, не сумеет. Этого нельзя сделать. Это будет равносильно провалу организации и ни к чему не поведет.