Пока не важно.

Фриц подумал, подумал ещё и решился.

– Пойду, – сказал он.

С погодой им везло – тепло и солнышко держались целый день, и только вечером нагнало туч. Вдвоём и вправду оказалось веселей. Иоахим говорил без умолку, рассказывал истории, какие-то смешные и не очень случаи, и вообще оказался изрядным болтуном. Он говорил о воле, пьянках, кабаках, своих приятелях сомнительного свойства и гулящих девках, которых он, по собственным словам, «имел без всякого числа». Единственное, что Фридриха по-настоящему смущало – каждый второй рассказ Шныря оканчивался тем, что он кого-нибудь «обчистил» и кому-то «дал по морде». Шнырь был показушно весел, нагл и даже на взгляд неискушённого Фридриха отчаянно «вертел колесо».

Сказать иначе – врал.

– Шнырь, – не выдержав, спросил его Фриц, – а Шнырь. А ты вообще кто?

– Я-то? А никто, – отвечал тот бесшабашно. – Хожу, брожу, на свет гляжу, на что набредаю – себе забираю, что плохо лежит – меня сторожит. Держись, брат, меня, со мной не пропадёшь.

Иоахим был вором. Обыкновенным бродячим вором со своей доморощенной философией, что если кому-то в этом мире плохо, почему другим должно быть хорошо? А значит, нечего горбатиться на дядю! Стукнуть богатея камнем по башке, отнять кошель – вот это жизнь!

– Украсть вещь – всё одно что найти, – втолковывал он Фрицу. – Просто эту вещь ещё не потеряли. Я праильно говорю? Праильно, да? Вот то-то.

Он был неприятен Фридриху. Однако вскоре он оценил его как странника – Шнырь был привычен к долгому пути. Он смыслил, как обустроить ночлег, умел сыскать пастушеский шалаш или что-нибудь подобное, знал, как найти и приготовить нехитрую лесную снедь. В его рюкзаке оказались хлеб и сыр, побитый закопчённый котелок, кремень с огнивом, нож и всяческая мелочь, нужная в дороге. На первом же привале новоиспечённые приятели набрали грибов, развели костёр, заварили чай. Фриц согрелся, разомлел и даже чуточку вздремнул – от холода он всю ночь спал урывками.

– Ничего, – ободрял его Шнырь, потирая ладони, – подыщем тебе одежонку. В соседних деревнях ещё много дураков, которые не запирают на ночь дверей, а днём так и вовсе никто не запирает.

Так оно и вышло. В первой попавшейся деревне Шнырь отвлёк собаку и стащил овчинный полушубок, который вывесили проветрить на плетень в преддверии зимы. Полушубок оказался чересчур велик для мальчишки, Шнырь напялил его сам, а Фридриху великодушно отдал безрукавку. После этого оба долго драпали от разъярённого крестьянина, покуда не укрылись в перелеске. Хозяин полушубка долго ползал по кустам, ругался, выкликал обоих, гневно потрясая дрыном из плетня, потом плюнул и ушёл домой. Фриц был подавлен, но понимал, что ничего сделать бы не смог: ночью подморозило, и, когда бы не костёр и не подаренный кожух, он замёрз бы насмерть, как и предсказывал Шнырь. Иоахим всячески подбадривал его и зубоскалил, а потом достал из своего мешка початую бутылку шнапса и сказал, что надо отметить первое «сувместное» дельце. Уступая уговорам, Фридрих через силу выцедил из горлышка, проглотил колючую дурную жидкость и осовел. По жилам разлилось тепло, в голове зашумело – он никогда ещё не пил спиртного. Шнырь скалил зубы, гоготал, хлопал мальчишку по спине и шумно чесался – в трофейном полушубке в изобилии водились блохи.

– Мы, брат, теперича повязаны с тобой, – говорил он, багровея рожей от спиртного и открытого огня. – Держись меня, паря, со мною, брат, не пропадёшь. Я тебе покажу, что такое настоящая жизнь. Со мной, брат, человеком станешь. Я праильно говорю? Праильно, да?

Фриц его почти не слушал. Вскоре его вырвало, после чего он почувствовал облегчение и сразу уснул.

Утром они двинулись в дальнейший путь. Шнырь балаболил пуще прежнего, однако Фриц заметил, что его рассказы стали повторяться. К полудню на дороге замаячила корчма. От запаха еды у Фрица закружилась голова, а Шнырь после вчерашнего мучился похмельем. Иоахим не выдержал первым.

– Пива хоцца, мочи нет, – сказал он, останавливаясь и потирая живот. – У тебя, паря, ненароком денег нету при себе? Хоть сколько-то, хоть пары гульденов. А? Нету?

– Поесть бы лучше, – заявил на это Фридрих, разглядывая грубо намалёванную вывеску, в которой с некоторым трудом можно было опознать моток прядёной шерсти. – А денег нет, сам знаешь.

– Эх, ладно. Обойдёмся.

Фриц понял его слова так, что придётся обойтись без пива, и уже собрался идти дальше, однако Шнырь свернул с дороги и решительно направился в «Моток». Корчма была не самого высокого пошиба – одноэтажная, с малюсенькими окнами и полуобвалившейся трубой, но выбирать не приходилось. Шнырь неспешно обошёл вокруг, с особым тщанием разглядывая забор, звонко хлопнул себя по коленкам, захихикал и помахал рукою, чтоб мальчишка подошёл ближе.

– Фриц, смотри!

На потемневшей от дождей штакетине забора, возле самой калитки, было нацарапано что-то непонятное, какой-то простенький рисунок – два квадратика, не совпадающие друг с другом. Верхний край у одного из них был вырезан зубцами, как забор. Всё выглядело так:

– Знаешь, что это? – спросил Шнырь.

– Нет.

– Эх ты, простачок городской. Это ж знак такой у нищих и бродяг. Он означает, что хозяин тута трусоват, а может, и вовсе дурак. «Квадрат» за забором. Такой и денег даст, просто чтоб от нищего отделаться.

– И что?

– А ничего, я вижу, ты не понимаешь. Знач'так, – Шнырь остановился у входа и повернулся к Фридриху. – Не дёргайся и не дури, лучше смотри, что буду делать и учись.

В просторном помещении «Мотка» было накурено и душно. Шнырь, залихватски сдвинув шляпу на затылок, кренделем проследовал к столу возле двери, швырнул на лавку мешок, уселся и постучал костяшками пальцев по столешнице.

– Эй, паренёк! – окликнул он. – Позови-ка мне трактирщика.

Заспанный «паренёк», слуга лет тридцати со скучным и туповатым выражением лица, отделился от стойки и не спеша к ним приблизился.

– Их нет, – сообщил он, зевая. – Я могу подать. Чего прикажете?

– Нет, говоришь? Хм… – Шнырь задумался. – А принеси-ка ты нам, друг, бутылочку вина.

– Какого?

– Красненького.

– Вина. – На лице прислужника отразилась работа мысли. – Ага. Стал'быть, вина – и всё? И больше ничего? Закусывать не будете?

– Пока не надо, – барским жестом отказался Шнырь. – Может, потом чего надумаем.

Слуга кивнул, ушёл и вскоре возвратился с кружками и тёмной, пузатой, неопрятного вида бутылкой. Поставил всё на стол и уже собрался идти, но тут Иоахим удержал его и сделал вид, что задумался.

– А знаешь что, любезный, – наконец сказал он. – Что-то мне не хоцца вина. Возьми-ка ты его да принеси взамен нам пива, пару кружечек. Одну побольше и одну поменьше.

Слуга равнодушно пожал плечами, бутылку унёс, а через пару минут вернулся с заказанным пивом. Шнырь взял кружку побольше, подмигнул зачем-то Фридриху и преспокойно начал пить, по виду никуда не торопясь. Фриц никак не мог взять в толк, чего тот добивается, однако тоже отхлебнул глоток. Пиво было горьким и холодным, от него сразу заныли зубы; Фриц едва одолел половину и отставил кружку. Иоахим, убедившись, что мальчишка больше пить не хочет, прикончил его порцию, встал и преспокойно направился к выходу. Фриц почёл за лучшее последовать за ним.

Трактирный слуга на мгновение остолбенел, затем вскочил и у дверей нагнал обоих. В корчме все замерли, предвкушая зрелище.

– Эй, эй, – вскричал слуга, хватая Иоахима за рукав. – А деньги?

Шнырь покосился на него через плечо и с неприкрытым удивлением спросил:

– Какие деньги?

Парень напрягся.

– Деньги, господин хороший, – пояснил он и огляделся, призывая в свидетели посетителей. – За пиво, которое вы выпили. Вы и энтот ваш мальчишка.

– Пиво? – вполне натурально удивился Иоахим. – Так я же тебе за него вино отдал!