Возок с коляскою приблизились, притормозили возле девушки. Остановились.
Невеста была темноволоса, миловидна, с синими глазами и большим ртом, который, правда, совсем её не портил, тем более что зубы у девчонки были – загляденье и она охотно и много улыбалась. Ялка испытала лёгкий укол зависти: зубы её были местом, больным во всех смыслах. Жених же, на её взгляд, был сущим деревенским валенком – кудрявый, коренастый, лопоухий, как горшок, и конопатый. Но вместе оба выглядели славно и смотрели весело. Наверное, правду говорят в народе, будто любят не за красоту…
Кто-то из гостей и пара музыкантов соскочили к Ялке: «Эй, девка, к нам иди – гуляем однова!», со смехом закружили в танце, нацедили ей вина в подставленную кружку – выпить за здоровье молодых. Обычай нарушать не стоило, и Ялка выпила. Даже сплясала немного с тем, кто потрезвей. Ещё через минуту поезд тронулся, и лишь цыганская кибитка не спешила в путь. Одна цыганка, ещё девушка, черноволосая, задорная и плутоватая, спрыгнула до Ялки, зазвенела монистами, взвихрила юбками пыль, ухватила за руку: «А дай погадаю, всю правду скажу, врать не стану: где живёшь, куда пойдёшь, где милого найдёшь! А ждёт тебя, милая, ждёт тебя, красавица…»
Глянула ей на ладонь – и осеклась, как подавилась.
Даже в кибитке замолчали.
– Так где мне его искать? – спросила Ялка. Хмель гулял в голове, ей хотелось смеяться. – А?
– Нигде! – выпалила та и отпустила её руку. Развернулась, прыгнула, как кошка, только пятки голые сверкнули, и затерялась средь своих. Возница – бородач в жилетке цвета выцветшей листвы – посмотрел на Ялку как-то странно, пожевал губами, тронул вожжи, и кибитка покатила дальше в настороженном молчании и грохоте колёс, оставив Ялку на дороге, вновь одну, в смятении и растерянности. И лишь когда она отъехала шагов на пятьдесят, опять заиграла музыка – сначала робко, только скрипка застонала, а потом и остальные бубны-барабаны.
А Ялка всё стояла и смотрела ей вслед, и по щекам её текли слёзы.
Свадьба…
Она ненавидела свадьбы.
* * *
Фридрих не сопротивлялся, когда его подталкивали к дому, просто ноги не хотели двигаться. Человек, которого ударил Шнырь, был ещё жив. Четыре мужика подняли тяжёлое податливое тело, потащили в корчму. Кровь на малиновом кунтуше не была видна, только вода и грязь, но лужицы на всём пути к трактиру замутило красным. Кто-то побежал нарвать бинтов, две бабы кинулись к колодцу за водой. Фриц тупо глядел перед собой, на кровь, на тело на чужих руках. Горох с лепёшками подпрыгнули в желудке, Фриц согнулся пополам, и его вывернуло прямо на крыльце. При виде этого хозяин совсем озверел и наградил его таким тычком, что мальчишка влетел в трактир и растянулся на полу. Там его вырвало ещё раз. Что-то мерзкое, сосущее ворочалось в желудке, сдавливало грудь и мешало дышать. Фриц разревелся, размазывая грязь и слёзы по щекам.
Раненого меж тем уложили на скамью, стянули с него верхнюю одежду и захлопотали, споря, рвать или не рвать на тряпки простыню.
Мальчишку заперли в чулане.
В глухом закутке под лестницей было пыльно и темно. Фриц опустился прямо на пол, мокрый и замёрзший, долго хлюпал носом, изредка прислушиваясь к беготне за стенкой. Потом стал колотиться в двери и кричать. Чей-то голос из корчмы пообещал, что сам его пристукнет, если тот ещё раз запищит, велел сидеть тихо, и Фриц умолк, оставшись наедине с темнотой и тяжестью в груди, которая давила как бы изнутри. Мальчишке сделалось не по себе. Он мог представить, как ударит человека, смог однажды броситься с ножом на стражника с монахом, преграждавших путь к свободе, но никогда не видел сам, как убивают людей – кроваво, грязно, подло.
Ни за что.
В щели меж досками тянуло сквозняком, промокший Фриц стал замерзать. Темнота смыкалась и душила – Фриц на самом деле начал задыхаться, судорожно шаря по сторонам и обрушивая на себя мешки, корзины с луком и какое-то тряпьё. На миг ему представилось, что он похоронен заживо. Он забился, словно птица в ловушке, и замер, как парализованный, когда вдруг понял, что́ сдавило грудь и мерзко, холодно ворочалось внутри. То было чувство, которого он раньше почему-то не испытывал.
Это был страх.
Настоящий.
– Отходит, – еле слышно донеслось из-за стены. Фриц вздрогнул и перекрестился. Сказали это тихо, но в корчме все услышали и сразу примолкли. – Царство ему небесное… Как звать-то хоть его?
– Да кто ж знает, я никогда его не видел здесь.
– И я.
– И я.
Опять молчание.
– Он, что же, без прислуги?
– Выходит, что без прислуги. Посмотри в его мешках, может, сыщется какая-то бумага.
– Надыть бы за священником сгонять. А?
– Надо бы, конечно… А, поздно…
Уличная дверь внезапно хлопнула, и в «Трёх ступеньках» воцарилась тишина. Никто не кашлянул, не двинулся, и только дождь шуршал по крыше. Даже Фриц перестал всхлипывать и с недоумением прислушался.
– Грейте воду, – распорядился кто-то хриплым, простуженным голосом с акцентом горца с юга. – Быстро. И погасите трубки, и так нечем дышать! Откройте окно.
– Дык ведь… не открывается, – сказал хозяин. – На зиму забили.
– Тогда дверь, – невозмутимо заявил пришелец. Что-то мокрое упало на пол. Зашуршало. Подвинули стол. Протрезвевшие гуртовщики зашептались, кто-то ахнул. Томительные полчаса прошли в глухой тиши, потом что-то крикнули – протяжными, незнакомыми, какими-то горящими словами – и вдруг раздался стон, переходящий в хриплый кашель. Толпа встревоженно и приглушённо загудела, будто пчёлы в зимнем улье. Зашаркали подошвы, словно люди расступались перед кем-то и смыкались за его спиной.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
