– Спасибо, нет. Мне надо… Я должна идти.
Хозяйка покачала головой. Вздохнула.
– Видано ли дело, чтобы мышка, сидя в сыре, думала уйти? Охота тебе в пыль и в грязь, под дождь, к пиявкам. Что за надобность?
Мгновение Ялка колебалась, потом решительно тряхнула волосами.
– Скажите, вы не видали одного парня? Он такой рыжий, худой, лет тридцати. С синими глазами. У него ещё шрамы вот тут и тут, – она показала на висок и локоть. – Он ходит и лечит людей.
– Нет, не видала, – с некоторым неудовольствием, как показалось Ялке, отвечала та. – А кто он тебе, брат? сват? Иль хахаль твой?
– Нет, просто… просто знахарь. – Ялка замялась и закончила нелепо: – Мне он нужен.
– Так ведь это же Лис! – ахнула девчонка из прислуги, та, что провожала Ялку в комнату. – Ну помните же, тётя Минни, он ещё к молочнику Самсону приходил, когда у него сын в колодце задохнулся! Он его тогда целовал-целовал, мальчишку-то, да всё в губы, в губы, прости Господи… Руки-ноги ему двигал… Ну помните же!
– А! – встрепенулась та и мелко закрестилась. – Верно, верно, девонька. Пресвятая дева и Христос спаситель! Верно, это он, который мёртвого мальчишку поднял. А зачем он тебе? Тоже целоваться? Или ты сама больная?
– Самсон… – пробормотала Ялка. Подняла взгляд. – Мне бы с ним поговорить, с этим Самсоном. Это можно?
– Отчего нет? Он мне по вторникам и четвергам привозит молоко, а завтра как раз и есть четверг. Так что остаться тебе так и так придётся. – Она встала. – Ужинать будешь?
– Что? А, да… Если можно.
– Тогда с тебя патар, – тётушка Минни с хитрецой прищурилась. – Или, может, поможешь вместо платы мне посуду вымыть?
Ялка с трудом удержалась, чтобы не броситься ей на шею и расцеловать.
Молочник не обманул ожиданий и явился с утра пораньше. Но тоже ничего о травнике не знал. Тот возник словно ниоткуда, никто его не звал. Да что говорить, в тот раз даже послать за лекарем не удосужились – и так было видать, что парнишке карачун. Известно дело – «Wenn das Kind in den Brunnen gefallen ist, dekt man in zu»[8]. Да и была там крышка, сам дурак. И то сказать: упала курица в колодец, он и полез за ней, как маленький ребёнок. Ну и потонул. Жена, конечно, в рёв, а тут этот: «Пропустите, – говорит, – я помогу». Назвался Лисом. Нет, денег не взял. Что? Где живёт? Кто его знает, где живёт! Когда случилось? Да уж тому с полгода, как случилось. А что?
От визита молочника Ялке выпала ещё кое-какая польза – Самсон задаром согласился подвезти девчонку до другого постоялого двора, насколько хватит дня пути. Когда она устраивалась в тесной, запряжённой осликом повозке меж пустых бидонов, тётка Вильгельмина вышла проводить и сунула ей в руки узелок.
– Я тут собрала тебе в дорогу кой-чего: кусок свиной печёнки, колбаса, краюшка хлеба, пара луковиц. И значит так. Если будешь в Брюсселе, зайди на Фландрскую улицу, спроси дом Яна Сапермиллименте.
– Кого?! – невольно вырвалось у Ялки.
– Сапермиллименте, – терпеливо повторила та. – Имя-то запомни, девонька, запомни, оно одно такое. Жена его вроде как моя свояченица. У них дочь чуток старше тебя, передашь им от меня привет, хоть будет где остановиться на пару дней. А на будущее дам тебе совет: всем говори, что ты идёшь на богомолье в аббатство Эйкен, поклониться святому Иосифу. Соврать в таком деле – грех невелик, а при случае и впрямь зайдёшь, поклонишься, пожертвуешь монетку. Тебе ведь всё равно куда идти, ведь так? Эх ты, кукушка перелётная. Ну, бог тебя храни. Ступай, ищи своего Лисьего короля.
Ялка вздрогнула от неожиданности, потом спохватилась, от души поблагодарила и долго махала ей рукой, пока «Голубая роза» не скрылась за поворотом.
Всю дорогу Самсон молчал, попыхивая трубочкой. Вытянуть из него ещё что-нибудь о рыжем травнике Ялке больше не удалось. Они двигались неторопливо, останавливались у одной харчевни, у другой, меняя полные бидоны на пустые, пока, наконец, не стемнело и молочник не отправился домой. Ещё ожидая его в «Голубой розе», Ялка не теряла времени, да и в пути не спала, благо, день выдался тёплым, и теперь знала, что делать. Когда последний постоялый двор распахнул свои двери, девушка уверенно прошла к жене хозяина, улыбнулась и раскрыла мешок:
– Не купите ли вы у меня шаль?
* * *
Проснулся Фридрих оттого, что кто-то ненавязчиво пихал его ногой. Несильно, как-то даже по-дружески, мол, рассвело уже, вставай.
Фриц сел и принялся тереть глаза. Зевнул и огля-делся.
И в самом деле рассвело. Тот, кто его толкал, присел и заглянул ему в лицо. Это оказался плотный круглолицый парень, с крутым упрямым лбом и пухлыми губами, по которым вечно ползала какая-то двусмысленная улыбка. Усишки, чуть горбатый нос, а на нём – к зиме бледнеющая россыпь веснушек. Рыжие волосы мелко курчавились. По отдельности черты его лица не вызывали отторжения, были правильными, даже симпатичными, но вместе вызвали безотчётную неприязнь. Было в его лице что-то нехорошее, хитрое, даже плутоватое. Тёмные глаза всё время зыркали по сторонам; прямого взгляда парень избегал.
– Ты чего разлёгся? – с усмешкой спросил он. – Жить надоело?
И голос, и усмешка Фрицу также не понравились. Он сел, потирая бока, и оторопело вытаращился на пришельца. Всё тело у него затекло, а правый бок, похоже, основательно подмёрз. Не спасли ни ветки, собранные для подстилки, ни одеяло, взятое с чердака.
– У меня нет ничего, – угрюмо буркнул он, надеясь, что парень пойдёт своей дорогой и не станет обшаривать его карманы. Карманы, впрочем, у мальчишки были пусты, и только завёрнутый в холстину нож за пазухой холодной тяжестью оттягивал рубаху.
– Вот дурной, – с досадой отмахнулся тот и сморщился. – Ты чё, не понимаешь, да? Свихнулся, что ли: на земле валяешься? Ещё раз заночуешь без костра, на голой жопе – к утру коней бросишь. Поял?
– Что?
– Замёрзнешь, дурошлёп, – разъяснил доступно рыжий. Скривился, передразнивая парня: – «Что»… Тебе повезло, что ночь была тёплая. Городской ты, что ли? Ты откуда?
– Из Гаммель… – начал было тот и прикусил язык, но было поздно – слово уже выскочило. Впрочем, странный парень не обратил на это внимания.
– Из Гаммельна? Ага, – чёрные глазки быстро смерили его от пяток до макушки. – Гм… И куда ж ты прёшь так, налегке, на зиму глядя? На деревню к бабушке? Ещё небось с горшочком маслица и с пирожком?
Фриц набычился.
– Никуда я не иду. Чего пристал? Иди давай своей дорогой. А замёрзну, так не твоё дело.
Парень задумался.
Ему было лет двадцать или около того. Был он невысок, носил суконные штаны и безрукавку из овчины. Рубахи под безрукавкой не было, отчего его голые руки выглядели донельзя нелепо. На удивление добротные, смазанные дёгтем башмаки были заляпаны дорожной грязью. Фриц присмотрелся к нему. Как там описывал Гюнтер? Рыжий, странно выглядит, ходит один, обычно с мешком…
Что у него в мешке?
Сердце его забилось сильней.
– Слушай, – осторожно начал он, не решаясь до конца поверить в свою удачу. – А ты… Ты, случаем, не Лис?
– Что? – встрепенулся тот и посмотрел на Фридриха с недоумением. – Лис? Какой лис? Я не лис. Конечно, если хочешь, можешь звать меня лисом, но я, вообще-то, Шнырь. Иоахим Шнырь. – Он объявил об этом так, будто это имя гремело от Мааса до Рейна, и строго посмотрел на мальчика. – Слыхал, наверное?
– Нет.
– Вот и хорошо, что не слыхал. А тебя как звать?
– Фриц. То есть Фридрих.
– Хватит с тебя и Фрица, – ехидно ответил тот. – Фридрих, ха! Ещё чего. Ростом ты для Фридриха не вышел. Пойдёшь со мной?
– Куда? – опешил Фриц.
– А просто. Никуда. Со мной – и всё. Мне скучно одному. Так что, пойдёшь?
Фриц подумал.
С тех пор, как трубочист помог ему выбраться из города, прошло четыре дня. Дорога начиналась сразу от пустыря, где Гюнтер вытряхал мешки, и Фриц отправился в путь немедля. Правда, куда идти, было непонятно, но Фриц надеялся на удачу и чутьё. Теперь, четыре дня спустя, он несколько пересмотрел своё решение. Фриц ночевал в лесу, не разводя костра, вчера доел последний кусок хлеба и уже всерьёз подумывал вернуться в Гаммельн. Внезапный попутчик появился весьма вовремя. Взять с Фрица было нечего, кроме старого одеяла и стилета, но Вервольфа он отдавать не собирался, не собирался даже говорить о нём. Обшаривать его парнишка не спешил, поверив на слово, а идти вдвоём, с какой стороны ни взгляни, и веселее, и безопаснее. Остальное было не важно.
