Я содрогнулась.

– Она не похожа на такую жестокую девушку.

Хелл холодно рассмеялся, наконец-то поднимаясь с одеяла и устраиваясь на нем сидя. Я давно уже была возле него, подобрав под себя ноги, и наблюдала за бастардом, который все не находил себя места, словно его что-то тревожило.

– Ты думаешь, что она чиста и бела так же как и ее балахон? – сарказм сочился в каждом слове.– Далеко нет, – отрезал Хелл, резко мотнув головой.– Ты сама сталкивалась с солдатами Красной страны, это ее детище. Каждый, кто скрещивал с тобой свой меч, прошел через ее руки. Думаешь, нереально? Для нее нет невыполнимых задач.

– Как и для тебя.

– Может, и наследственность, – несерьезно ответил бастард, туманно проводя рукой в воздухе.– Я не знаю. Но Монтэя хочет остановить шквал тех изменений, которые ты пробудила.

Меня возмущали подобные речи.

– Но ничего не изменилось!

– Ничего? – эхом повторил Хелл, подчеркивая абсурдность моих слов.– Война Иных. Я не помню, чтобы драконы дрались в прошлые лет сто-двести, – с нарочитой серьезностью произнес он, задумчиво почесывая подбородок.– Не знаю, ты ли являешься причиной их войн, но тут твоя роль не последняя, Эв.

– Это меня и пугает, Хелл.

Бастард недоверчиво застыл.

– Что именно, я не понимаю?

– Вся ответственность лежит на мне. За все смерти. За каждого человека. И выходи, за каждого дракона. Думаешь, я хотела таких глобальных разрушения? Я даже ничего не делаю. Просто живу, и не более.

– Все изменилось в тот миг, когда Силенс прервал своего отца. Он запустил маятник, ты продолжила его движение, а дальше по закону противодействия. Мир отвечает тебе на то, что ты пытаешься вмешаться в его структуру.

Тяжело вздохнув, я молила Лайта, чтобы он дал мне терпения выслушивать бредни Хелла.

– Ну о чем ты говоришь?

– Понимаю, это несколько сложно. Но то есть правда, Эверин, и ты обязана ее принять.

– Ради чего?

– Ради Дейстроу. Мы в силах его сохранить. Ты знаешь, что Монтэя Блэк задумала его уничтожить. Лишись наша шахматная доска твоей фигуры, как игру можно сдавать тут же.

Мне не верилось в то, что бастард был в этом уверен. Он откровенно полагал и допускал правдивость собственных слов. Но для меня все это выглядело бредом, словно какой-то сумасшедший вырвался на свободу и теперь проповедовал людям то, во что он верил. Может, дело и во мне. В том плане, что я сужу предвзято. Стоит человеку говорить и делать то, что от него не ожидают, как он мгновенно попадает в касту душевнобольных. Достаточно лишь немного отличаться от толпы, чтобы стать ее вечным изгоем.

Воззрения Хелла были мне близки, но бастард всяческими способами пытался донести, что я являлась централизованной фигурой в этой партии. Такие метафоры, конечно, не вдохновляли, но приходилось учиться говорить языком бастарда, который любил вставить образы в свою привычную речь. Дело даже не в этом. Как я могла играть немаловажную роль, когда сама порой не понимала, что делала. Я просто слушала собственное сердце и поступала так, как оно мне подсказывало. А на деле выходило, что мои поступки имели катастрофическое значение. Как даже продолжать дышать после вскрытия таких интересных подробностей?

Я сама запуталась окончательно, пытаясь разобраться в словах Хелла. Никогда я даже не предполагала, что мне будет отведено какое-то эпохальное значение в течении этого мира. Все же советник был уверен в том, что так оно и есть. Становилось непонятно только то, зачем же миру нужен катализатор, каковой совершенно не понимает, что от него требуют. Как в важном деле можно полагаться на незнание. Если я не ошибаюсь, то главным оружием Беллса была осведомленность, и он прекрасно этим пользовался, лишь изредка допуская ошибки. Когда бастард не знал того, что его ждет, он тщательно продумывал план действий, перерабатывая все возможные варианты исхода событий. Великолепный тактик он проигрывал только в том, что глупо верил в бредни теории Изменчивости. Пусть Хелл и утверждал, что не является ее сторонником, он все равно неуклонно продвигался к ее непосредственному доказательству. Такое упорство бастарда пугало, неужели ему было так важно сделать из меня катализатор. Зачем вообще вводить в собственную жизнь понятия, которое тебе не сумел бы объяснить ни один человек в мире. Резон был. Открытие нового. Что-то необыкновенное в повседневной жизни человека. Но все же, каков смысл в том, чтобы делать это первой целью? Изменчивость. Что за глупости.

– Не нужно так сложно изъясняться. Я все равно не приму того факта, Хелл, о котором ты говоришь.

– Я и не заставлял тебя этого делать, Эв, я просто попросил тебя попробовать. Что же смертельного?

– Ничего.

– И я так рассудил, – кивнул Хелл.

– Во мне нет отказа помогать Дейстроу, и ты это знаешь.

– Знаю, – эхом подтвердил он.

– Просто все это немного… пугающе.

– Хоть не сказала, что странно, – хмыкнул бастард.

Пришлось метнуть в его сторону сердитый взгляд, который, впрочем, совершенно не подействовал. Его чудесный иммунитет к злости других людей делал Хелла бессмертным в плане употребления его ядовитого сарказма во всем и всегда. Не знаю, насколько сильно во мне желание воплотить тайную угрозу Монтэи, и выбить бастарду все передние зубы в воспитательных целях.

– Не нужно постоянно меня злить.

– Я не злю тебя, – начал оправдываться Хелл, – а веселю себя, – усмехнулся он в довершение. Наглая улыбка на бледно-розовых губах таинственным образом гасила мое раздражение.

– По-моему, я говорила тебе, что ты неисправим.

– Было дело, – согласился бастард, в очередной раз лениво потягиваясь.

Рассвет уже разыгрался в полную силу. Теперь небо осторожно и робко окрасилось в розовато-красный цвет, лучи липко расползались повсюду, медленно стекая на землю. Начинало светать, и холодать вместе с этим. Легкий мороз пробежался по коже, я поежилась, плотнее укутываясь в одежду Хелла, и недоверчиво смотря на его обнаженный торс. Мой взгляд находил на теле бастарда множество шрамов, видимо, он не раз попадал в переделки, из которых выходил далеко не победителем. Ну, или хотя бы раненным победителем. Я впервые заметила глубокий косой шрам на шее, оставленный явно топором. О боги, бастарду пытались отсечь голову. Интересно, что бы сейчас было со мной, если бы незнакомому врагу это удалось. Я узнала уже тот шрам, который оставила Круэл, он начинался на животе и прятался уже за поясом штанов, уходя все ниже. На левом боку я отметила старое ранение, полученное в бое с каким-то зверем. Кожа матово блестела на следах чьего-то хищного укуса. Бастард поражал меня все больше, приоткрывая занавес над множеством своих тайн. Спину Хелла теперь украшал отвратительный шрам, занимающий треть всей поверхности, который садистски оставил Бандж, содрав приличных размеров кусок кожи. Но еще я заметила там острые, длинные шрамы, оставленные чьим-то кнутом. Это мне не понравилось, но я знала, как много путешествовал бастард, так что решила его не спрашивать об этом, оставив боль в далеком пыльном ящике.

– Боевые заслуги? – осторожно предположила я. Хелл удивленно опустил подбородок, осматривая своя живот и бока.

– Если так можно сказать.

– И много еще?

– Не мало, – ответил бастард, теряя интерес к собственному телу.

– Но откуда… столько?

Он задумчиво зачмокал губами, припоминая события собственного прошлого, от которого Хелл умело прятался в панцире отчужденности.

– Стычки, драки в тавернах, военные рейды, да и много чего еще, Эв, всего и не упомнишь. Это тяжело, если честно. Запоминаешь только первые три шрама, дальше счет теряет смысл.

– В этом есть резон, – печально вздохнула я, отчетливо помня свой третий шрам, что теперь украшал ногу. Бандж постарался на славу, вырезая имя своей возлюбленной.

Раздражение овладело мной, я резко поднялась на ноги и начала кругами ходить вокруг бастарда.

Меня приводило в ярость то, что Динео до сих пор не поддавался на мои попытки воспользоваться им. Осины поблизости не находилось, я сбежала от влияния Монтэи, так почему же моя магия ко мне не возвращалась? От обиды хотелось кого-нибудь беспощадно уколоть, но Хелл не подходил на роль козла отпущения. Да и вообще, это не лучшая идея, срывать на ком-то свой гнев. Пришлось сжимать кулак и держать его в себе.