Обжигаясь кипятком, я попыталась привести в порядок свои мысли:

«Тебе предстоит пройти сотню миль до ближайшего места, где могут быть люди. Два вьючных верблюда пропали. У оставшегося, Дуки, в копыте такая трещина, что туда можно засунуть голову. Воды Хватит только на шесть дней. Ты потянула мышцы и едва можешь идти».

Хотя столь трезвые соображения и привели меня немного в себя, остальное происходило словно в тумане. До сих пор не помню, как мне удалось поймать, привести в лагерь и навьючить сбежавших верблюдов. Я вышла в путь, больше полагаясь на везение, чем на трезвый расчет.

Увы, на этом неприятности не кончились. На скотоводческой ферме Карнеги, находившейся у самого конца «Пушечного ствола», меня ожидал очередной неприятный сюрприз: из-за жесточайшей засухи она была покинута, и о пополнении запасов, как я планировала, нечего было и думать. Оставалось шагать еще 75 миль до Глиндейла и надеяться на лучшее. А пока пришлось перейти на собачьи галеты. Если последние дни Диггити питалась только ими и не протянула ноги, значит, и я смогу какое-то время продержаться на этом рационе.

Кстати, о Диггити. Не представляю, что бы я без нее делала. За время пути она стала моим преданным и любящим другом. Я не переставала удивляться ее выносливости: ведь за день Диггити пробегала не меньше пятидесяти миль и все-таки по вечерам неизменно сопровождала Меня во время прогулок. Эта черная, как уголь, собака обладала изумительным чувством направления и не раз, случалось, выводила хозяйку к лагерю наикратчайшим путем, когда та окончательно запутывалась среди одинаковых барханов. Трудно сказать, когда она умудрялась отдыхать, ибо добровольно взяла еще на себя обязанность охранять меня во время сна от всяких многоножек и змей...

Когда мы достигли Глиндейла, наш караван являл собой жалкое зрелище. Отощавшие до предела верблюды едва дышали, понуро опустив гордые головы. Да и от меня остались лишь кожа да кости».

Тут состоялось знакомство Робины с семьей Уордов. Они категорически заявили, что раньше чем через неделю никуда ее не отпустят. «Эти добрые, щедрые люди окружили нас исключительной заботой и вниманием, хотя им самим было ой как нелегко, — вспоминает Дэвидсон. — Их скотоводческая ферма у западной границы пустыни обеспечивалась водой из артезианских скважин, не считая случайных дождей, но засуха поставила ее ни грань катастрофы. На выжженных солнцем пастбищах валялись павшие коровы, а еще стоявшие на ногах походили на скелеты. Мне приходилось видеть, как обезумевшие от голода животные пытались грызть стволы засохших деревьев. Тем не менее я ни разу не слышала от Уордов жалоб на постигшее их несчастье. Больше того, по мере возможности они постарались подкормить моих верблюдов; своему скоту они уже помочь не могли».

Верблюды оправились неожиданно быстро и, по словам Дэвидсон, вроде бы даже обрадовались, когда на них стали навьючивать походное снаряжение. Но она-то знала, что впереди их ждет «Дорога тушенки» — тысячемильный путь через страшную Большую Песчаную Пустыню. По нему когда-то от одного колодца к другому перегоняли стада скота, буквально таявшие по дороге. К счастью, Робине предстояло пройти по ней всего 170 миль до Кунью, а оставшиеся 450 миль до Индийского океана пролегли по более гостеприимной местности.

«На 129-й день «Дорога тушенки» преподнесла нам свой сюрприз, — записано в дневнике путешественницы. — Оказывается, это была «Страна Динго». Диких собак пытаются истребить с помощью отравленных приманок, во множестве разбросанных повсюду. Как было это знать Диггити, схватившей невесть откуда взявшийся подарок в виде куска «аппетитного» мяса? Естественно, она не хотела расставаться с ним.

Ночью мне пришлось пристрелить бедняжку...

Еще до рассвета мы покинули лагерь у колодца № 6...»

Теперь Робиной Дэвидсон владела единственная мысль: скорее, скорее добраться до океана. Она почти не замечала окружающего — только вперед. В Кунью путешественница впервые узнала, что «верблюжья леди» вызвала интерес прессы, и, чтобы избежать расспросов репортеров, круто повернула к югу.

«День 180-й. Итак, наш караван в Дэлгети-Даунс. Каких-то 150 миль до океана! Но силы на исходе, — с горечью признает Робина. — Я не могу даже взяться за дневник. Не знаю, что бы мы делали, если бы на нашем пути опять не встретились новые друзья — Дэвид и Марго Стедманы.

...Из последних полутора сотен миль до Индийского океана сто тридцать мы прошли сами. Только в Вудлейге я согласилась на уговоры двух фермеров подвезти нас на машине. «Вам потребуется два часа, чтобы завершить путешествие, — убеждали они. — Ведь вы же не стремитесь к рекорду, зачем же лишние трудности, их и так хватало».

День 196-й. Всего шесть миль до океана! Через два часа мы увидим его!

Последний сюрприз. Мы застыли на берегу перед отсвечивающей алым в лучах заходящего солнца гладью океана. Верблюды явно ошеломлены: неужели может быть столько воды?! Пройдут несколько шагов и остановятся. И опять в изумлении смотрят на бескрайнюю водную гладь. Дуки было сделал вид, что не видит ничего особенного, но вскоре и сам не выдержал, поддавшись общему настроению.

Я ехала на Бабе по кромке, когда набежавшая крохотная волна обдала его копыта пеной. Верблюд подпрыгнул и шарахнулся в сторону, едва не сбросив меня. Хорошо хоть, он оглянулся на Дуки, успевшего обрести прежнюю невозмутимость. Зулейка с Голиафом вообще предпочли не заниматься рискованными экспериментами. Но каждый раз, как только они погружали в воду морды, чтобы напиться, то вздергивали их и возмущенно отфыркивались: «Что за неуместная шутка? Кто и зачем испортил воду?»

Мы провели на берегу океана незабываемую неделю. Взять с собой обратно верблюдов я не могла и потому подарила их Дэвиду и Яну Томсонам, тем самым фермерам, что подбросили нас к океану. Они проявляли искреннюю любовь к моим четвероногим спутникам и обещали устроить им рай на земле. Что ж, друзья, пусть никогда вам не придется опять испытать тяготы и лишения нашего путешествия.

* * *

Теперь я знаю, что чувствовал Уиллс, спутник Роберта О"Харры Берка, погибшего в пустыне Западной Австралии в 1860 году, когда писал: «Трудно представить себе, что испытали мы, когда обнаружили, что база покинута. После тягостного четырехмесячного перехода и лишений, испытанных за это время, мы истомлены вконец. Ноги у нас почти парализованы, так что каждый ярд пути причиняет невыносимые страдания». Или Джон Макдуальд Стюарт, так отозвавшийся о колючих кустарниках пустыни: «Эти «леса» — худшая преграда, чем любое внутреннее море или сплошная горная стена». Или, наконец, Джайлс, оставивший такую характеристику тех мест, где проходил мой караван: «Область эта совершенно безводна. За десять дней пути мы не приметили ни одного места, где можно было бы отыскать влагу. Край этот абсолютно необитаем...»

«Зачем нужно было претерпевать столько трудностей и лишений, путешествуя через пустыни на верблюдах?» — часто спрашивали меня по возвращении домой.

Думаю, что выше я ответила на этот вопрос.

Ну а для тех, кому это неясно, могу добавить: я полюбила пустыню с присущей ей беспредельностью, ее жителей, аборигенов, от которых можно научиться многому, и обрела уверенность в своих силах».

По материалам иностранной печати подготовил С. Барсов

Как только я достиг борта «Героя К. Красноярова», сомнениям пришел конец. Все эти дни, пока я знакомился с Тикси, Володя Членов, секретарь Тиксинского горкома комсомола, не раз склонял меня отменить свое решение сесть на какой-нибудь сухогруз, идущий вверх по Лене, до Якутска.

Он предлагал отправиться на Новосибирские острова, а то вдруг, исполнившись самых добрых побуждений, хотел включить меня в состав агитбригады, отправляющейся на трех вездеходах по тундре... Я же упорно ждал случая, чтобы сесть на судно, хотя и понимал, что в предложениях Володи было много соблазна. Я бродил по улицам Тикси; часами, стоя на берегу, смотрел на фиолетовые от моросящего дождика сопки, на залив с гарцующими ледоколами, высокобортными океанскими транспортами, пришедшими сюда, в Арктику, с запада и востока страны: из Владивостока, Находки, Мурманска... Одни суда ждали своих причалов, другие выгружали грузы прямо на открытом рейде на плоские, как плавучие причалы, плашкоуты.