Разве я мог тогда думать, что наступит день, когда я отправлюсь на Каирский вокзал и сяду в этот ужасный поезд. Но прозвучал печальный гонг, и стальные ленты рельс умчали меня далеко-далеко… Тысяча миль разделяет нас, но мое сердце осталось с тобой. Я отдал тебе его с прощальным поцелуем…
Завтра я пойду на работу. Первый трудовой день! Как мы с тобой мечтали о нем два года назад… Торопили время! Помнишь? И вот завтра — наш заветный день! Этим я обязан тебе, моя подруга, моя любимая…
Милая! Не волнуйся за меня. Городишко, конечно, не идет ни в какое сравнение с Каиром, но вполне приличный. Как я провожу свой досуг? Почти все свободное время отдаю чтению журналов. Жизнь в общем сносная. Но мне так не хватает тебя. Часто я смотрю на твою фотографию, но, к сожалению, она никак не может заменить тебя… Ах, этот непокорный завиток у левой щечки. Как бы мне хотелось быть на его месте!.. Да, это внезапное назначение забросило меня слишком далеко…
Знаешь, о чем я сейчас подумал? Ты только не смейся! Я хотел бы стать… космонавтом и полететь к луне, к тебе, моя любимая. Ты — моя луна!
Но я — всего лишь служащий отдела «Внешние связи». Что поделаешь! Сижу за столом и отвечаю на письма различных организаций, клубов и школ. Дурацкая работа, и, уж конечно, не для меня, специалиста, имеющего диплом с отличием. И это мое предназначение?
P. S. Отправил письмо дяде, пусть любой ценой добивается моего перевода в Каир.
…Кому же открою я свое сердце, если не тебе!..
Городишко все-таки маленький и скучный. Наступили жаркие дни. Говорят, летом здесь ужасно. Я загорел и стал похож на местных жителей. А они как негры! Не удивительно, что здесь популярна белая одежда, так сказать, тяготение к антиподу, даже если это и подчеркивает собственные недостатки. А зубы у них белизны ослепительной…
Очень тоскую по тебе. Попробую вырваться в Каир.
P. S. Администрация решила перевести меня в другой город, но, увы, не в Каир. Послал дяде второе письмо, надо, чтобы он похлопотал за меня, у него ведь так много знакомых… Жди, я обязательно приеду! Во что бы то ни стало добьюсь отпуска — хоть на несколько дней.
…Это были чудесные дни, самая прекрасная неделя в моей жизни! Я до мелочей изучил твое милое лицо, и воспоминания о нем храню в своем сердце…
Ты просишь, чтобы я забрал тебя с собой! Зачем? Ведь здесь трудно найти человека, с которым можно было бы поговорить по душам. А как они говорят! Тараторят так, что невозможно ничего разобрать. Лица их хмуры, неприветливы. Я не удивился, когда какая-то туристка, пристально посмотрев на угрюмое лицо одного из них, достала фотоаппарат и увековечила эту физиономию. Дорогая, я люблю тебя и именно поэтому не хочу, чтобы ты приезжала в этот жалкий городишко.
Представляешь, как я был удивлен, когда узнал, что мне опять нашли новую должность. Знаешь, какую? Сопроводитель! Да, есть и такая. Сюда часто приезжают экскурсии: туристы хотят знать как можно больше о стройке, о людях, которые здесь работают, а я должен сопровождать их и объяснять все от и до. Если бы ты знала, что это такое! Напрасная трата сил и времени. Толмач… гид! Вот тебе и диплом с отличием! Изо дня в день я повторяю одно и то же: «Это сверлильная машина, а тут землечерпалка. Это — подъемный кран, а вон там — самосвал. А ту машину, что так поразила вас… рабочие прозвали „великаном“…»
Если приезжают иностранцы, я то же самое твержу по-английски. Это выше моих сил… Так будет и завтра, и послезавтра. Я поймал себя на том, что и засыпая бормочу: «…да, турбины здесь…» Тьфу, остается только нацепить медную бляху — и настоящий гид!
P. S. Умоляю тебя, свяжись с моим дядей и напомни ему еще раз о моей просьбе.
Будь добра, поговори с доктором насчет больничного листа, как в прошлый раз.
…Оказывается, здесь есть плавательный бассейн! Теперь я каждый день хожу туда, хотя плаваю неважно. Не беспокойся, там не глубоко. А позавчера случилось следующее. Я, как обычно, вел по строительству очередную экскурсию. И вдруг замечаю, как один рабочий упал — он потерял сознание. Я помог рабочим перенести его в тень. Вызвали скорую помощь. А пока я сам пытался привести его в сознание. И можешь себе представить — удалось! Я наклонился, пристально вглядываясь в его лицо. Впервые я так близко и внимательно смотрел на здешнего жителя. И вдруг меня охватило странное чувство: его черты напомнили мне кого-то, несомненно знакомого прежде. Тонкий благородный профиль, будто изваянный великим мастером… И я вспомнил! Ну конечно, он удивительно похож на фараона! Да, да! Хеопса или Рамзеса. И могуч, как Рамзес! Он улыбнулся мне с благодарностью. В его умных глазах светилась искренняя доброта. И я сказал ему, чтобы подбодрить: «Ну, вставай, Хеопс, все в порядке». Он засмеялся, засмеялись и его товарищи. Уходя, я слышал, как они повторяли: «Ну, вставай, Хеопс, все в порядке!»
На следующий день, то есть вчера, я снова увидел Сейида, так зовут этого рабочего. Тот работал как ни в чем не бывало. Признаться, я очень удивился. А он, завидя меня, стал во всеуслышание благодарить. Я спросил его: «Почему же ты не отдохнул, Хеопс?» Рабочие засмеялись, а один сказал: «Теперь и мы зовем его Хеопс, Сейид-Хеопс!»
В полдень, часа два тому назад, я проходил мимо рабочих — они в это время обедают. Среди них был и Сейид. Знаешь, я подсел к нему и с удовольствием поел хлеба. Он совсем не такой, как в Каире. Немного сластит, будто с сахаром. Мы разговорились. И я с удивлением обнаружил, что понимаю здешний говор, правда, говорят быстро, но привыкнуть все же можно.
Я рассказал им о Каире, о великолепии его зданий, о столичных развлечениях. Все слушали, затаив дыхание. А потом, что я уж никак не ожидал, они поделились со мной своими мечтами, — и это тронуло меня до глубины души. Просто и непосредственно они говорили о самом сокровенном.
Сейид-Хеопс мечтает, например, о собственном доме, пусть самом маленьком, куда он смог бы привести свою жену. В деревне его ждет девушка. Это ради нее трудится он здесь, не жалея себя! Он говорил, мечтательно вглядываясь вдаль. Там — его любимая. Там — деревня, она стала для него его кыблой[24]. Сейид простыми, безыскусственными словами описал мне невесту: стройная, черноволосая, ямочки на щеках. А главное — она добра и бесконечно нежна! Посмотри в зеркало — и ты увидишь портрет этой девушки. Я так и сказал Сейиду: «Ты написал портрет моей невесты. Если бы я начал рассказывать о ней, то не нашел бы слов более прекрасных, чем твои».
Я не могу забыть его лица, как оно преобразилось, когда заговорил он о своей любимой. Изумительно, вдохновенно! А как трогательно было его волнение! Голос его дрожал! О дорогая, какое великое это чувство, называемое любовью!
P. S. Представь себе, ее зовут Сельма, а имя моей любимой — Самия. Оба начинаются на одну букву — «С» и, кроме того, есть еще общие буквы — «м» и «а».
…Ты права, назвав мое предыдущее письмо к тебе — письмом о Сейиде-Хеопсе. Действительно, он стал моим настоящим другом. Теперь я провожу все вечера вместе с ним и его товарищами. Они любят поговорить, помечтать о будущем. «Наш „малыш“ подрастает, — говорят они, — он крепнет, становится юношей, а это злит американцев…» Ты спросишь, кто этот «малыш». «Тот, кто одолел Великий Нил и изменил его русло!» — ответят они тебе. Наш «сын»… наше «детище»! — так любовно называют они высотную плотину. Да, это и есть их детище.
А иногда кто-нибудь из них начинает петь, просто так, для себя. И сразу все замолкают, лица их светлеют… Одни сидят, опершись подбородком о колени, другие мечтательно закрывают глаза, иные смотрят куда-то вдаль — каждый думает о чем-то своем… о жене, о любимой, о земле, о детской колыбели… А певец все поет — без всякого аккомпанемента, конечно, — и в его надтреснутом голосе почему-то слышится грусть. Как-то запел и Сейид. Это была песня о разлуке с любимой и о желанной встрече… Милая, ведь я тоже тоскую о встрече с тобой, вверяя свою печаль этим письмам, которые летят к тебе. Ах, если бы и я умел петь! Я бы пел для тебя!..
