Остальное было просто. Ее отец был вдовцом с давно сложившимися привычками, и на ночь он вешал брюки на спинку стула, а бумажник, часы и очки клал на комод справа. Фрэнсис двигалась в темноте очень тихо, и ее рука почти сразу нащупала бумажник. Она осторожно выдвинула ящик комода, замирая при каждом скрипе. Ее горячей руке пистолет показался тяжелым и прохладным. Проделать это было легко, лишь только сердце у нее стучало очень громко, и потом, когда она крадучись выбиралась из комнаты, то споткнулась о корзину для бумаг, и храп прекратился. Отец зашевелился и что-то пробормотал. Фрэнсис затаила дыхание. Через минуту опять раздался храп.
Она положила письмо на стол и на цыпочках пошла к черному ходу. Но тут произошло то, чего она не ожидала: Джон Генри начал звать ее.
— Фрэнки! — Казалось, звонкий детский голос разносится по всему спящему дому. — Где ты?
— Тише! — прошептала Фрэнсис. — Спи, спи.
Она не погасила свет у себя в комнате, и теперь Джон Генри стоял в дверях над лестницей и смотрел вниз, в темную кухню.
— Что ты там делаешь в темноте?
— Тише! — повторила она громким шепотом. — Спи, я сейчас приду.
После того как Джон Генри вернулся в комнату, Фрэнсис немного подождала, потом пробралась к двери, открыла ее и вышла на улицу. Но хотя она старалась не шуметь, Джон Генри, по-видимому, услышал ее.
— Подожди, Фрэнки! — закричал он. — Я сейчас спущусь.
Крики мальчика разбудили ее отца, она поняла это, еще не успев дойти до угла. Ночь была темная и душная, и Фрэнсис услышала, как отец зовет ее. Она побежала и, оглянувшись, увидела, что в кухне зажегся свет; лампочка раскачивалась, бросая золотистые пятна на беседку и темный двор. «Сейчас он прочитает письмо и погонится за мной», — подумала Фрэнсис. Она пробежала несколько кварталов, раза три споткнувшись о собственный чемоданчик, который бил ее по ногам, и тут вдруг сообразила, что отцу еще надо надеть брюки и рубашку — не станет же он гнаться за ней по улицам в одной пижаме. Тогда она обернулась и посмотрела назад. Никого не было видно. У первого фонаря она остановилась, поставила чемоданчик на тротуар, вынула бумажник из кармана и трясущимися руками открыла его. В нем оказалось три доллара пятнадцать центов. Значит, ей придется спрятаться в товарном вагоне или придумать что-то еще.
Внезапно на этой пустынной улице Фрэнсис поняла, что не знает, как это сделать. Легко говорить о том, что можно спрятаться в товарном вагоне, но как в них прячутся бродяги? Она медленно пошла на станцию, до которой было всего три квартала.
Вокзал был заперт. Она обошла его вокруг и посмотрела на длинный пустой перрон, залитый бледным светом фонарей. У стены вокзала выстроились автоматы, торгующие жевательной резинкой, а на асфальте валялись обертки от конфет и жевательной резинки. Рельсы четко отсвечивали серебром, вдали на запасных путях стояли товарные вагоны, но паровозов там не было. Поезд придет только в два часа, но сумеет ли она, как описывается в книгах, пробраться тайком в вагон и уехать? Дальше на путях горел красный фонарь, и на его фоне она увидела приближающийся силуэт железнодорожника. Слоняться до двух часов по перрону было нельзя, но когда Фрэнсис ушла со станции, с трудом волоча чемоданчик, она не знала, куда идти дальше.
Ленивая ночь царила на пустынных воскресных улицах. Красный и зеленый свет неоновых вывесок мешался со светом уличных фонарей, и от этого над городом висело бледное горячее сияние, но небо было черным и беззвездным. Какой-то человек в сдвинутой на затылок шляпе вынул изо рта сигарету и посмотрел на Фрэнсис, когда она проходила мимо него. Она не могла слоняться по городу — отец наверняка уже разыскивает ее. В переулке позади ресторана Финни она присела на чемоданчик и только сейчас заметила, что держит в левой руке пистолет. Все это время она разгуливала с пистолетом в руке! Фрэнсис почувствовала, что сходит с ума. Она говорила, что застрелится, если брат и его невеста не возьмут ее с собой… Приложив пистолет к виску, она минуту-две так держала его. Если спустить курок, она умрет, а смерть — это тьма, одна лишь ужасная тьма, которая не кончится до тех пор, пока не наступит конец света. Фрэнсис опустила руку с пистолетом и сказала себе, что в последнюю минуту передумала. Пистолет она спрятала в чемоданчик.
В переулке было темно и пахло помойкой. Именно тут в один весенний день перерезали горло Лону Бейкеру. Здесь убили Лона Бейкера. А убила ли она солдата, когда ударила его по голове графином? Фрэнсис было страшно в темном переулке, мысли ее путались. Если бы рядом был кто-нибудь! Хорошо бы найти Хани Брауна, он бы взял ее с собой. Но Хани уехал в Форкс-Фоллз и вернется только завтра. Или найти бы шарманщика с обезьянкой и убежать вместе с ним. Раздался стук, и она испуганно вздрогнула. Оказалось, что на крышку мусорного ящика прыгнул кот, но в темноте она видела только его силуэт на фоне огней в конце переулка.
— Чарлз, — позвала шепотом Фрэнсис, — Чарлина…
Но это был не ее кот, и, когда она, спотыкаясь, направилась к нему, кот прыгнул в сторону и пропал.
Она больше не могла оставаться в этом черном вонючем переулке и, подхватив чемоданчик, пошла к фонарям, горевшим в конце его, но остановилась в тени стены. Если бы только кто-нибудь сказал ей, что ей нужно делать, куда уехать и как туда добраться! Гадание Большой Мамы оказалось правильным — короткая поездка, отъезд и возвращение, и даже тюк с хлопком: по дороге домой из Уинтер-Хилла они обогнали грузовик, груженный хлопком. А в бумажнике ее отца есть деньги. Предсказание Большой Мамы уже исполнилось. Может быть, ей нужно еще раз сходить в дом Беренис в Шугарвилле, сказать, что ее будущее уже сбылось, и спросить, что ей делать дальше?
Темный переулок выходил на угрюмую улицу, которая, казалось, чего-то ждала. На соседнем углу мигала неоновая реклама кока-колы, а под фонарем взад и вперед расхаживала какая-то женщина, словно у нее тут была назначена встреча. Длинный закрытый автомобиль, может быть марки «Паккард», медленно проехал по улице возле самого тротуара; Фрэнсис вспомнились машины гангстеров из кинофильмов, и она прижалась к стене. Потом по другой стороне улицы прошли двое, и в ее душе словно вспыхнуло пламя — на мгновение ей показалось, что ее брат с невестой вернулись за ней, что это идут они. Но это чувство исчезло, и Фрэнсис просто смотрела, как двое незнакомых людей идут по улице. Она чувствовала в груди пустоту, которая переходила в тяжесть, давившую и царапавшую желудок, и ей стало не по себе, она решила, что нужно побыстрее уйти отсюда, однако продолжала стоять на месте, закрыв глаза и прислонив голову к теплой кирпичной стене.
Когда Фрэнсис вышла из переулка на улицу, было далеко за полночь; она была в таком состоянии, когда любая неожиданно пришедшая в голову мысль кажется удачной. Сначала у нее возник один план, затем другой. Добраться до Форкс-Фоллз на попутных машинах и найти Хани, или послать телеграмму Эвелин Оуэн, чтобы та встретила ее на вокзале, или даже вернуться домой и взять с собой Джона Генри, чтобы с ней был кто-то и ей бы не пришлось путешествовать одной. Но против каждого нового плана сразу возникали возражения.
И тут, в этой путанице неосуществимых идей, Фрэнсис вспомнила про солдата, и на этот раз не между прочим — теперь она ни о чем другом думать и не могла. Ей пришло в голову, что, перед тем как навсегда покинуть свой город, она должна сходить в «Синюю луну» и узнать, жив ли солдат. Эта мысль ей понравилась, и она пошла в сторону набережной. Но если солдат не умер, что скажет она ему, когда они встретятся? И тут непонятным образом ей в голову пришел новый план: почему бы не попросить солдата жениться на ней? Тогда они могли бы уехать вместе. Ведь до того, как свихнуться, он был довольно симпатичным. Эта мысль была новой и пришла Фрэнсис в голову неожиданно, поэтому показалась ей не лишенной смысла. Она вспомнила еще одно предсказание Большой Мамы — что она выйдет замуж за светловолосого человека с голубыми глазами. То, что у солдата были светло-рыжие волосы и голубые глаза, по мнению Фрэнсис, лучше всего подтверждало правильность ее решения.
