— Ну, а как вообще? — раздражённо спросил Куросима, точно на следствии. — Это он?

— Не знаю. Были бы живы родители, они бы, наверное, сразу сказали.

— Вы могли его и не узнать. Но если бы это был ваш брат, он-то должен был что-нибудь вспомнить. А он в вас увидел только женщину.

— Я бы хотела с ним ещё повидаться. Пока окончательно не выяснится…

— Да ведь дело-то, — в раздумье покачал головой Куросима, — очень сомнительное. Прежде всего, он ни капли на вас не похож. — Ему не хотелось её обескураживать, но сказать это он счёл своим долгом.

— Лица иногда очень меняются.

— Бывает, конечно, — вздохнул Куросима, оборачиваясь к высоченному Омуре, стоявшему с бесстрастным лицом в дверях приёмной, и переводя затем взгляд на возбуждённое, миловидное личико молодой женщины.

— Простите, я ещё хотела спросить, — сказала Фусако, чувствуя уступчивость Куросимы. — Какие вещи у него были с собой?

— Вещи? В его котомке лежало одно полотенце, зубная щётка, палочки для еды, мешочек с солью и буддийский молитвенник на санскрите, — перечислил Куросима вещи, принадлежавшие Омуре.

— И это всё?

— Были у него ещё деньги. Сорок таиландских бат — около семисот иен на наши деньги.

Фусако молчала.

— Да, — спохватился Куросима, — я забыл про хозяйственное мыло. Он ещё обладатель трёх кусков мыла. Хотя особой любовью к чистоте не отличается. И зачем только ему мыло?

В душе Куросимы всё больше росла злоба против Омуры. Ему была неприятна сама мысль, что эта странная личность как-то связана с Фусако.

— Хозяйственное мыло? — склонив чуть набок голову, недоверчиво, переспросила Фусако.

— Вы сомневаетесь? Больше у него ничего не было. Ничего, что подтверждало бы его японское происхождение. Если сомневаетесь, я к следующему вашему приходу могу взять со склада все его вещи и вам показать.

— Да нет, я верю… — неопределённо ответила Фусако, после чего вежливо откланялась.

Странно, но Куросиме было приятно, что, выходя из приёмной, она и не оглянулась на Омуру, стоявшего возле дверей.

Во второй половине дня явился ещё один посетитель.

На этот раз тоже женщина. Но в отличие, от Фусако Омура это была особа средних лет, с подведёнными глазами, покрытая густым слоем косметики, сквозь которую проступал пот. Она стояла в короткой жёлтой юбке, прислонясь к стойке бюро пропусков, выставив напоказ тёмные от загара голые ноги и кокетливо поглядывая по сторонам. Если бы не что-то домашнее в её облике, она была бы точь-в-точь молодящаяся дамочка из детектива, такая, каких любят показывать по телевидению.

Когда ошеломлённый Куросима задал ей тот же вопрос, что и Фусако, она, сверкнув позолоченным браслетом, поднесла ко рту руку с заграничной сигаретой, затянулась и с вызовом пустила струю дыма.

— Надеюсь всё-таки, вы мне покажете этого Фукуо Омуру? — сказала она вместо ответа.

— Да, но я хотел бы знать, какое вы имеете к нему отношение.

— Я? Я действую из чистого человеколюбия, — слащаво улыбнулась посетительница. — Хочу помочь человеку. Бедный Омура. Ведь ему некуда деться. А мы держим в Иокогаме китайский ресторанчик «Весна». Он мог бы у нас жить и прислуживать в ресторане. А для вас ведь он, наверное, только обуза? Мы так поняли из газеты.

— А кто это «мы»?

— Мы с мужем. Он китаец. И Омура ведь тоже китаец, верно? Свой своего чует. Голос крови! Муж мой очень жалеет своих соотечественников. Дело не в подданстве. Природа, она себя даёт знать.

— Не знаю, что и ответить, — сказал Куросима. — Всё не так просто. Дело в процессе расследования… Подданство этого человека мы не можем определить, но если будет окончательно установлено, что он не питает никаких враждебных намерений в отношении Японии, не исключено, что его освободят под залог. И вполне возможно, что благодаря вашему бескорыстному покровительству удастся получить подтверждение его японского подданства, на чём он так настаивает.

— Освободят под залог? — удивлённо переспросила женщина, заглядывая Куросиме в лицо и обдавая его запахом дешёвых духов и пота.

— Да. Залог в триста тысяч иен.

— Многовато… — протянула она и тут же спохватилась: — Впрочем, дело не в деньгах… Ну так как, покажете вы мне своего Омуру-сана?

Хотя она и прибавила к фамилии вежливое «сан», но говорила таким тоном, словно речь шла о покупке раба. Как ни раздражала Куросиму эта особа, он всё же решил предоставить ей свидание с Омурой.

Ведь если результаты расследования окажутся для Омуры благоприятными, станет вполне возможным его освобождение под залог. Больше того, можно рассчитывать и на то, что со временем ему даже будет выдано специальное разрешение на постоянное проживание в Японии. Пусть он человек странный, загадочный, но ведь он человек, и его нельзя полностью лишать человеческих прав. Что-нибудь для него можно сделать. Авось предложение этой женщины и пригодится. Кроме того, она, по-видимому, хорошо говорит по-китайски, и из их разговора можно будет узнать что-нибудь новое.

Куросима сделал шаг к двери, собираясь пойти за Омурой, но тут женщина повелительно окликнула его:

— Постойте, постойте! Принесите мне посмотреть заодно и его вещи!

— Вещи? Вы же пришли говорить с Омурой, а не рассматривать его вещи.

— Ну и что? Разве одно другому помешает?

Куросима с трудом удержался, так хотелось ему выставить за дверь эту наглую особу.

— Ладно, я удовлетворю ваше любопытство. Его имущество состоит из одного полотенца, зубной щётки, палочек для еды, мешочка с солью, трёх кусков хозяйственного мыла, буддийского молитвенника на санскрите… Да ещё сорока таиландских бат, — бросил Куросима и направился в первый корпус.

Это странное свидание началось. Приведённый в приёмную Фукуо Омура даже не взглянул на женщину, назвавшую себя Намиэ Лю. Молча, опустив голову и размахивая руками, он принялся расхаживать взад и вперёд по комнате. Особенно разгуливать по этой клетушке было негде. Долговязый, неуклюжий, он, скорее топтался на месте.

Куросима, тоже молча стоя у входа, наблюдал за этой парой. После взбучки, которую Омура недавно получил, он, видимо, инстинктивно боялся встречи с женщиной. Намиэ что-то быстро залопотала по-китайски. Куросиме показалось, что она часто поминает «трепанги» — неотъемлемую принадлежность китайской кухни. Может быть, она ему говорила, что он здесь, дескать, как пойманный трепанг. Омура ничего ей не отвечал и лишь изредка вскидывал голову, бросая на женщину взгляд, в котором были испуг и отказ, и снова принимался беспокойно ходить по комнате.

Вдруг Намиэ подскочила к нему, криво усмехнулась и схватила его за руку.

— Да вы успокойтесь, — проговорила она. — Вон ведь какой здоровенный! Такой за двоих может работать. — Без всякого стеснения она задрала ему рукав и с явным чувственным удовольствием стала ощупывать его мускулы.

Омура сперва замер, потом конвульсивно отдёрнул руку.

— Ничего, привыкнешь, — расхохоталась Намиэ.

— Пожалуй, хватит, — гадливо поморщившись, сказал Куросима.

— Что ж, хватит, — как ни в чём не бывало ответила женщина. Зло глянув на Куросиму, она, однако, сумела выдавить улыбку и сказала: — Я ведь действую из чистого человеколюбия. К тому же, если я что задумаю, обязательно своего добьюсь…

«Если я что задумаю, обязательно своего добьюсь!» Слова эти не выходили из головы Куросимы, и он всю вторую половину дня никак не мог заняться работой.

Он доложил обо всём начальнику отделения Итинари.

— Да, дошлая, видно, баба, — заметил Итинари.

— В её поведении есть что-то странное и грязноватое… — сказал Куросима.

— Да, пожалуй. Только вряд ли ради одной похоти эта особа станет покупать человека.

— Так-то оно так…

— Постой, ты говоришь, она упоминала трепангов? Хм! А ведь трепанги, говорят, повышают мужскую способность. Вполне вероятно, что твоя интуиция тебя не обманывает. Эта дамочка хочет приобрести Омуру либо как раба, либо как любовника на содержании.