Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Когда строился нефтепровод, такая работа очень хорошо оплачивалась.

— Давай, Манолето, давай!

— Вперед, бык! Вот молодец!

Громкие голоса раздавались в зале «Корсарио Негро», самом злачном кабаке Лас Пьедраса, но казалось, что они доносятся из динамика. Услышав их, никто бы не представил себе многолюдные трибуны над ареной, а сразу бы стал искать глазами потрескивающий приемник, передающий репортаж о корриде. Может быть, обманчивое впечатление возникало из-за тумана, который заволакивал помещение так же, как и весь город. Жители Лас Пьедраса называли такой туман «дыханием кайманов» из-за бесчисленных крокодилов, кишевших в дельте реки. Но нет, это были все-таки живые человеческие голоса, а не хрипы электрического ящика. Прислушавшись, уже нельзя было ошибиться;

— Вперед, бык!

— Посмотрите-ка на Манолето, он уже мертв!

— Как это мертв! Ни черта!

Кричавших было трое, они сидели за угловым столом.

Белые стены большого зала украшены рекламными картинками. Справа от входа над стойкой — портрет никогда не существовавшего «Черного пирата» — в каждой руке по пистолету, в зубах абордажная сабля, в объятиях полуголая девица; глаза пирата художник намалевал фосфоресцирующей краской.

В тот час в «Корсарио» почти никого не было. Город придавил тяжкий полдневный зной. Скоро, в 11 часов, заревет сирена, возвещая об обеденном перерыве в доках; тогда сюда явятся портовые рабочие выпить стаканчик агуардиенте, покрутиться возле девиц. Но пока все тихо. Пока здесь одни курильщики марихуаны.

Сигареты, которыми они глубоко затягиваются, начинены марихуаной, наркотиком, вызывающим направленный бред. Достаточно четырех граммов этой травы — и вы уже на ярмарке грез, закройте глаза, выбирайте.

Сегодня курильщики из «Корсарио» решили отправиться на корриду.

Наркотик до странности изменил их голоса; они тяжело дышали, время от времени неожиданно вскрикивали. Но та же марихуана исполнила их общее желание: на круглом столике с цементной, под мрамор, крышкой чудесным образом появился золотистый песок, песок арены.

К их восторгу, она превратила неясные силуэты знакомых предметов в пеструю праздничную толпу, собравшуюся в воскресный день на Пласа де Торос. Пепельницы, блюдца, бутылки из-под кока-колы, наполовину опустошенная литровая бутылка рома превратились в ловких бандерильеро, роскошных пикадоров, суровых стражников — необходимых статистов мистерии смерти. Более того, здесь присутствовал сам Манолето. Манолето, который два года назад был убит его сто восьмым быком, Манолето, идол афисьонадос.

Курильщикам казалось, что коррида действительно проходит перед их глазами. Иногда один из них незаметным движением передвигал стакан или бутылку, как бы оживляя действие. Но для трезвого наблюдателя это было невыносимое зрелище — сплошная фальшь с большой буквы. Хозяин Эрнандес, тучный европеец со шрамом на лице, утирая пот кухонным полотенцем, смотрел на своих гостей угрюмо, со сдержанной яростью.

— Совсем рехнулись! — проворчал он. Похоже было на то... Двое из курильщиков были индейцами-полукровками, тщедушными, нервными, истощенными. Их жесткие черные волосы блестели как лакированные, правда, у старшего они заметно поредели. У обоих были прилизанные свирепые усики.

Третий был белым. Выглядел он лет на шестьдесят и был худ как скелет. Морщины на его лице казались грязными трещинами, волосы сплошь седые, руки беспокойно двигались, и весь он временами спазматически подергивался. Его выгоревшие, как у людей, долго плававших по морям, глаза глубоко запали, щеки тоже настолько ввалились, что казалось — скулы вот-вот прорвут натянутую кожу. Он был поглощен событиями корриды и реагировал так, словно на карту было поставлено что-то очень значительное: кашлял, смеялся, произносил пять-шесть слов и умолкал, расслабившись, с помертвевшим лицом. Потом все повторялось.

Вдруг все трое склонились над столом. Жак, европеец, пробормотал:

— Это не коррида, а бойня!

— Нет, ты смотри, какое сильное, смелое животное...

Для них на столе продолжался настоящий бой быков, и Манолето непрестанно вызывал восторги десятитысячной толпы, разместившейся рядом на двух стульях, но хозяину нелепость происходящего уже порядком надоела.

Рядом с хозяином за новенькой кассой — сплошной никель и цветные кнопки — преувеличенно прямо сидела его жена. Старообразная и поблекшая в свои тридцать лет, она с гордостью созерцала кассу, символ их процветания.

Между нею и мужем молодая индеанка, согнувшись над цинковым баком, мыла оставшуюся с ночи посуду.

Хозяин за стойкой склонился к официантке.

— Пусть вопят, что хотят, и делают, что угодно, только чтобы мне не в убыток. Роза, дай им еще что-нибудь выпить.

Девушка неуверенно вышла из-за стойки, подошла к троим, взяла со стола пустой стакан и спросила:

— Господин Жак, чем мне еще угостить вас и ваших друзей?

Жак зло повернулся к ней:

— А ну поставь на место, дрянь!

Но Роза уже пятилась к стойке со стаканом в руке.

— А ну поставь на место! — повторил Жак и добавил с болью в голосе: — Эта дрянь увела быка...

Индейцы сразу поняли всю непоправимость происшедшего. Они переглянулись с видом людей, с которыми судьба сыграла злую шутку. Официантка испуганно шмыгнула за стойку.

Лысый индеец покачал головой:

— В самом деле она его увела.

Жак был возбужден больше всех. Он поднялся, глаза его вращались с бешеной скоростью под выгоревшими бровями, нижняя губа тряслась, в углах рта появилась пена. На индейцев наркотик подействовал не так сильно, и они попытались усадить своего белого приятеля на стул. Но тот держался на ногах крепче, чем они думали. Махнув рукой, индейцы оставили его бушевать.

Жак схватил стакан, разбил его вдребезги и растоптал осколки. В один угол полетели спички, в другой — сигареты. В голову «Черного пирата» угодила тяжелая пепельница, порвавшая полотно. Хозяин пожал плечами и вышел из-за стойки с намерением раз и навсегда утихомирить разбушевавшегося Жака. Тот швырнул в него стакан и завопил, как капризный ребенок:

— Отдайте мне моего быка, не то вас всех разорву на части!

Хозяин беззлобно, но решительно отвесил Жаку пару пощечин и, когда старик с рыданием рухнул на стул, вернулся за стойку. В эту минуту появился Жерар. Он казался озабоченным.

— Опять напился? — спросил Жерар, указывая на Жака. — Ну ладно, у меня новости. «Круд» вербует на работу.

— Ты что, теперь работать собрался? — удивился Эрнандес. — Ну и дела!

— Эта работа меня интересует. Они объявили: опасно, но заплатят хорошо.

Хозяин «Корсарио» на мгновение замер с открытым ртом, потом перевел дыхание и спросил:

— А что за работа?

— Не знаю, — ответил Жерар. — Но, во всяком случае, пора что-то делать. Сорву куш — и прощай Лас Пьедрас! Мне этот дохлый городишко осточертел. Каждый день любоваться вот этим...

Он взглядом указал на Жака, всхлипывавшего за столом, на зал, на девиц.

— Посмотри на Линду... Уже полгода я мечтаю вытащить ее из этого болота и не могу, потому что жрать надо. А этот жалкий город с его туманом, эта дрянная река, эти смехотворные вояки. Осточертел, я сказал? Не то слово. Мне все здесь опаскудело!

* * *

Год назад одиннадцатичасовым рейсом Жерар прилетел сюда из Гонолулу. К Эрнандесу он вошел столь уверенно, словно явился из соседнего бистро. За столом в уголке, накурившись марихуаны, рыдал Жак. Это с ним случалось не менее трех раз на неделе. Эрнандес уставился на нового посетителя, как бы не узнавая его, но тот снял дымчатые очки и небрежно бросил:

— Привет, старина! Заплати-ка за мое такси! Хозяин «Корсарио Негро» ничего не ответил, однако достал из ящика кассы серебряный доллар и протянул его официантке со словами:

— Поди отдай шоферу.

А ведь его редкостная скупость была общеизвестна! Присутствовавшие при этой сцене сделали вывод, что незнакомцу кое-что известно об Эрнандесе. И они не ошиблись.

23
{"b":"249604","o":1}