Взрослые всё время сравнивали Эдинбург со старой Ригой, но я там не был и могу только сказать, что Лондон красив, а Эдинбург всё-таки красивее. То есть и в нём имеются районы не хуже и не лучше, чем в Лондоне, — по окраинам, где выстроены современные кварталы. Но центр с древними особняками и мощёными улицами, с крепостью на горе, откуда на город грозно смотрят сквозь бойницы пушки, это что-то из сказки или как будто специально построено для съёмок фильма о жизни и смерти последней шотладской королевы из рода Стюартов.

Вот я сейчас закрываю глаза и снова, как наяву, вижу. эту крепость. Над ней бьётся на ветру белое полотнище, перекрещенное двумя голубыми линиями. Это национальный флаг Шотландии.

На Холланд-парк меня ожидало лично мне адресованное письмо бабушки Прасковьи. Она радовалась, что вот уже подошло лето и наконец-то она увидит своего внучка и всех нас. Писала, что «уж не чает дождаться светлого часа». Мне так стало её жалко, аж глаза защипало. Я ведь знал, что она нас ещё целый месяц не увидит, мне уже собирали чемодан в лагерь на первый срок.

Так я думал, ещё не подозревая, что дожидаться «светлого часа» бабушке придётся не месяц, а по крайней мере год, что поеду я не в лагерь, а гораздо-гораздо дальше. И даже не поеду, а поплыву.

Узнал я про это, как всегда, в последний момент — почти так же, как об отъезде из Москвы, с той разницей, что не в день отъезда, а накануне.

Когда лагерный чемодан отправился обратно в чулан, а меня без объяснения причин оставили дома, когда все уехали в Хокхерст, я заподозрил, что за моей спиной опять что-то происходит. Правда, сбивало с толку то, что Вовка тоже торчал в Лондоне и тоже не мог понять, что бы это значило. Он ездил в лагерь каждый год.

Сколько мы с ним ни ломали голову, ни к какому определённому выводу прийти не смогли, так как нам попросту не от чего было отталкиваться в своих рассуждениях.

Оставаться в неизвестности больше не было сил, и я решил, что всё-таки добьюсь от родителей объяснения.

— Папа, я в лагерь когда поеду? — начал я наступление за обедом.

— Никогда, — небрежно ответил папа.

— Как — никогда? А Вовка?

— И Вовка тоже.

— А почему?

— Потому что вы со своим Вовкой завтра погрузитесь на теплоход и поплывёте в Америку.

— Ну, па-ап! — заныл я, думая, что он шутит.

Но он не шутил.

— Что «па-ап»? — передразнил он меня. — Так оно и есть: на теплоход — и в Америку.

Я замолк и переводил взгляд с мамы на папу и обратно до тех пор, пока они не засмеялись, — выглядел я, наверное, как кукла из театра Образцова, вращающая глазами.

— Расскажи ты ему толком, — пожалела меня мама. — Видишь, он всё ещё не верит.

И папа рассказал толком.

В Вашингтоне, столице Соединённых Штатов Америки, до сих пор существовало только посольство, торгпредства, в отличие от Лондона, не было. Теперь там тоже решено открыть торговое представительство. Поэтому часть тех, кто прежде работал в посольстве, переведены в новую организацию, а посольству требуются люди. И вот в Москве решили предложить поработать в тамошней группе науки и техники моему и Вовкиному отцам. Они оба согласились. Все уже оформлено, осталось уложить кое-какие вещи, и можно в путь. Теплоход «Михаил Лермонтов», следующий до Нью-Йорка, отчаливает завтра в три часа дня.

— А как же бабушка? — вспомнил я, ошеломлённый всеми этими новостями.

Папа быстро взглянул на маму, она на него.

— Вот видишь, — сказала мама, — ребёнок и тот понимает…

— Тоня, — жалобно возразил папа, — но что же я могу поделать, если требуется срочно…

— У нас все всегда срочно, а мама нас целый год ждала…

Мама быстро вышла из комнаты. Папа пошёл за ней. О чём они говорили, я не знаю, но я заранее знал, что он её убедит и всё будет так, как он запланировал.

На следующий день посольский синий басик, который всю зиму возил меня в школу, доставил нас с Вовкой и, естественно, наших родителей в порт Тилбери, что километрах в сорока к востоку от Лондона. Вот ведь странно: грузовые суда приходят прямо в Лондон, разгружаются и нагружаются в Соррей-доках, а пассажирские суда останавливаются так далеко.

Перед тем как навсегда покинуть Холланд-парк, я раз двадцать набрал номер Клиффа Дэя — хотел попрощаться и извиниться, что теперь он не сможет побывать на моём дне рождения, я ведь его заранее пригласил. Номер молчал. Видно, Клифф вместе с родителями куда-то уехал на лето. Я решил обязательно написать ему письмо из Америки. Вот уж он удивится!

А бабушке и Леньке я успел отправить по огромному письму.

Ровно в три часа по гринвичскому времени «Михаил Лермонтов» почти бесшумно отодвинулся от причалов Тилбери, развернулся и, заметно набирая скорость, пошёл в открытое море…