— Дорогое мое дитя, — ее мать картинно простерла руку, на запястье блеснули браслеты. — Тебе только-только исполнилось девятнадцать. Что ты можешь знать о любви? Ты должна ждать. Ты вернешься в Оксфорд и сама увидишь, что он не только не собирается на тебе жениться, он просто не захочет даже разговаривать с тобой, по крайней мере днем.

Анни открыла рот.

— Жениться? Но я не собираюсь выходить за него замуж! — запальчиво выкрикнула она.

— Раз у вас дело зашло так далеко, ты должна, — хмуро произнесла мать. — Я, конечно, читала о всей этой студенческой блажи — о поп-концертах, сидячих забастовках и о том, что сейчас не носят бюстгальтеров, но я никогда не предполагала, что ты унизишься до того, чтобы всему этому подражать.

— Дело совсем не в этом, — фыркнула Анни. — А в том, что ты просто завидуешь мне, потому что я живу очень интересно. В ваше время люди не занимались сексом до свадьбы — просто не осмеливались. При чем тут мораль.

— Ну, хватит вам в самом деле… — начал отец.

— Останови машину, Чарльз! — крикнула мать. — Я не потерплю, чтобы со мной разговаривали подобным тоном.

Но отец не остановил машину, а наоборот, увеличил скорость.

— Ты пьяна, — холодно заметил он. — Если бы ты подумала, прежде чем говорить, то поняла бы, что твои слова и несправедливы, и очень грубы.

— Но я, по крайней мере, говорю, — ответила мать, — а ты только читаешь свои паршивые газеты и играешь сам с собой в шахматы.

— И как ты думаешь, почему я это делаю? — Анни закрыла уши.

— Замолчите, вы оба, — попросила она их, слезы брызнули из ее глаз.

Наконец автомобиль сделал последний поворот по пути к дому и вскоре остановился. Анни выскочила и с силой рванула входную дверь. Перебранки, перебранки. Даже сегодня, в последний ее вечер с ними, они не удосужились прекратить выяснение отношений.

Когда она была маленькой, она придумала себе воображаемую сестру и этой сестре ночью, под одеялом, изливала то, что накопилось у нее на душе. Она назвала эту несуществующую сестру Ритой. Ей можно было рассказать все — о тех, кто ее обижал, о людях, которые были грубы с ней, с нею можно было поделиться планами — как она убежит когда-нибудь из дома. Но когда Анни пошла в школу, разговаривать понарошку с тем, кого на самом деле не существовало, было все трудней. А настоящих братьев и сестер у неё не появилось.

Анни разделась, надела ночную рубашку и заперлась в ванной комнате. Она ополоснула лицо холодной водой и проглотила одну из противозачаточных пилюль. Следующую она проглотит уже в Англии. Где сейчас Эдвард.

Когда она возвращалась к себе, то внизу услышала знакомые голоса — громкий голос матери, сопровождаемый стуком ее туфелек по полу, и негромкие реплики отца. Они говорят о ней? Она замерла у лестницы и прислушалась.

— …Слава Богу, я не поддалась на твои уговоры о втором ребенке. Девять месяцев чувствовать себя больной, толстой и уродливой, а потом эта ужасная боль — и ради чего?

Раздался звон стакана о бутылку и бульканье жидкости.

— Ради того, чтобы тебе сказали — «это не твое дело»?

Что ответил отец, Анни не расслышала.

— Давай, давай, тычь мне в лицо мое прошлое.

Последовал хруст газеты.

— Ладно, Чарльз, ты можешь мои охи и ахи игнорировать. Прячься за свои обожаемые газеты. Наплюй на все и сохраняй ледяное спокойствие. И не надейся, что я буду с ней носиться, когда она влипнет в неприятности. Слава Богу, сегодняшний вечер — последний, завтра уедет.

— Думаю, она тоже этому рада.

— И не надейся, что я поеду ее утром провожать. Я приму снотворное.

Анни услышала, что отец с трудом сдерживает себя.

— Пей свое снотворное хоть целую пачку. — Утром они встретились на кухне, отец читал «Таймс», сидя за кухонным столом. Его лицо казалось исхудавшим и серым. Бреясь, он оставил большую полосу совсем небритой. Анни подошла к нему и положила руки отцу на плечи. Она дыхнула на его залысину и протерла ее рукавом — это была ее старая шутка. Он протянул ладонь и похлопал ее по руке.

— Готова ехать, мартышка?

Машина понеслась по дороге в аэропорт, мимо нескончаемого ряда олеандров. Проходящий по дороге солдат, определив по номерному знаку, что машина относится к военному ведомству, махнул им рукой. Анни махнула в ответ. Британские солдаты возвращались сейчас домой по всей Британской империи.

— Не обращай внимания на мать, — поколебавшись, начал разговор отец. — Она не знает теперешней жизни. Она всегда жила за границей. И каждые несколько лет переезжала на новое место.

— Она ненавидит меня, — к своему ужасу, Анни обнаружила, что ее глаза наполняются слезами. — Моя собственная мать. Вот почему у нее не было больше детей, верно?

Отец внимательно следил за мулом, медленно пересекающим дорогу, понурившись под вязанкой хвороста.

— Ведь верно? — Анни шмыгнула носом. Он протянул ей свой платок. — Что во мне такого плохого? — Анни громко высморкалась в платок. — Когда я была маленькой, я ее боготворила. Я вечно просила ее не уходить, но она так редко со мной оставалась… Она все пыталась научить меня своему любимому танцу — «джиттербаг», забавное название. Она очень любила эту музыку. И была счастливой, когда ее слушала. Но она постоянно где-то пропадала. А потом меня послали учиться. Каждому ученику разрешалось помимо положенных вещей иметь одну личную. Для меня этой вещью был ее портрет. Мои подруги говорили мне — радуйся, что уехала от матери, она у тебя, наверное, ужасная злюка. Я всегда удивлялась их словам. А теперь я думаю… она просто хотела от меня избавиться.

Отец подвел машину к зданию аэропорта и заглушил двигатель. На большом расстоянии Средиземное море казалось серым. Поднялся ветер. У летчика при взлете будет теперь много хлопот.

— Это не к тебе она так относится, — наконец произнес отец, глядя перед собой. — А ко мне. Когда я только-только познакомился с твоей матерью, она даже мной восхищалась. Она была совсем молоденькой медсестрой, недавно приехавшей из Ланкашира, и, думаю, я казался ей очень умудренным уже человеком, который сумеет обеспечить ей новую, увлекательную жизнь. Тогда Национальное управление здравоохранения только начинало свою работу. Профессия врача в то время была очень престижной. Они были столпами общества, почти рыцарское сословие… А я учился в университете и неплохо проявил себя во время войны. — Он вдруг скривился. — Все это чепуха. Фактом было то, что у меня была не очень высокая квалификация. Я хотел стать хирургом, но обнаружил, что на семью этого жалованья будет недостаточно, и потому я стал армейским врачом. Это давало больше денег и возможность повидать мир. Конечно, новая моя работа была довольно примитивной, но я хотел, чтобы Мэри была счастлива.

Но она не была, поняла Анни то, что отец не произнес вслух. Анни не знала, что сказать в ответ. Она еще никогда не слышала, чтобы отец говорил так много.

— Хей-хо, — он шлепнул рукой по рулю и улыбнулся. — Нам пора нести сумки?

Они сдали багаж, затем поднялись в бар и сели на высокие стулья. Кофе им подали в маленьких стаканчиках.

— Тогда почему ты женился на ней? — внезапно спросила Анни.

Ее отец с удивлением глянул на нее.

— Я любил ее. Я боготворил ее. — Он рассмеялся. — Она была как фейерверк в ночном небе. За ней увивались все — доктора, половина больных. Но… она выбрала меня. — Он поставил стаканчик на покрытую алюминием крышку стойки. — Твой молодой человек стоит того, чтобы ты была с ним?

— Да, — сказала Анни.

— И ты не слишком спешишь?

— Нет.

— Тогда вот твой билет.

Когда Анни вспоминала его заметную фигуру у лестницы аэропорта, ее губы невольно трогала нежная улыбка.

…Поезд дернулся, как будто собираясь остановиться. Анни выглянула в окно, увидела посыпанную гравием дорогу в тени деревьев и обменялась заговорщическим взглядом с седовласой парой. Это был «фирменный» трюк поезда на Оксфорд, предназначенный для того, чтобы поднять с мест некоренных жителей Оксфорда, которые поспешат собрать свои вещи и выбежать в коридор, где будут мешать друг другу. Она вспомнила, как засуетилась тогда сама, когда поезд затормозил на этом самом месте ровно двенадцать месяцев назад. И еще вспомнила, с какой леденящей вежливостью ей сказали тогда в Леди Маргарет Холл: «Простите, видимо, произошла ошибка. Вы говорите — Паксфорд? У нас нет записи о вас». Но она предъявила им телеграмму, поскольку ожидала что-то подобное. Воспоминания о тех днях неопределенности заставили ее сейчас покраснеть. Никто не предупредил ее, что Оксфорд весьма привилегированное учебное заведение, в который охотно принимают только девушек с хорошей родословной и двойными фамилиями. То, что Анни удалось поступить в Оксфорд, было достаточно необычно, и ее подвиг даже был увековечен в ее школе: ее фамилия была вырезана на деревянной доске почета в зале собраний. В тот год только ей из их школы удалось попасть в Оксфорд, и поначалу там было очень одиноко.