Существенное место в этой политике «военного православия» заняла Святая Палестина. Надо сказать, что еще в 1806 г. со времени начала активных русско-наполеоновских войн, при военном ведомстве и походной дипломатической канцелярии стали формироваться небольшие походные типографии, выпускавшие листовки и воззвания к солдатам и офицерам противника. В 1812-1814 гг. эта пропаганда «приравнивания пера к штыку» была существенно расширена. Целые толпы молодых «архивных юношей» из дворян, опасаясь идти на передовую, оттачивали свое перо именно в этих типографиях или в «особенной экспедиции» при МИД России, координировавшей всю эту антинаполеоновскую (или антианглийскую, или антитурецкую, в зависимости от того, с кем в этот момент воевала Россия) пропаганду, приобретая одновременно некоторый литературно-публицистический опыт Подробней см.: В. Сироткин. Наполеон и Александр I. — М. 2003 (Гл. 7. «Война перьев» двух императоров).
В 1813 г. «особенная экспедиция» начала издавать еженедельную газету «Conservateur Impartial» («Беспристрастный консерватор»). Кстати, к редакции этой газеты в 1817 г. был прикомандирован А.С. Пушкин.
Николай I не только не закрыл эту «экспедицию», а, наоборот, значительно расширил ее, создав нечто вроде хрущевского АПН. Именно к этому АПН и был в конце 20-х годов причислен (подобно Пушкину в 1817-1820 гг.) посредственный поэт (в 1826 г. его стишата высмеял Пушкин в ядовитой эпиграмме), но наблюдательный путешественник Андрей Николаевич Муравьев (1806-1874), сын русского дипломата. Вскоре после заключения Адрианопольского мира Муравьев как паломник и литератор, «путешествующий по частной надобности», отправился в Святые места.
Подобно англичанину Уркарту (но только на три года раньше), «паломник» Муравьев на «казенный кошт» объехал за полтора года весь Ближний Восток, написав по возвращении в конце 1830 г. очень обстоятельный и интересный отчет для своего начальства.
Когда же после Ункяр-Искелесийского договора 1833 г. и восстания горцев Шамиля в 1834 г. англо-русские отношения на Востоке обострились, а в Россию еще и попала книга Дж. Уркарта о ресурсах Турции, начальство предложило Муравьеву литературно обработать свой отчет и выпустить его отдельной книгой, что он и сделал в 1835 г. Книга имела шумный успех и вдохновила М.Ю. Лермонтова на стихотворение «Ветка Палестины». Много лет спустя Муравьев вспоминал: «Жуковский и Пушкин наиболее хвалили мою книгу: первый — потому, что принимал во мне участие (помогал публиковать стихи молодому автору в журналах. — Авт.), последний же — оттого, что чувствовал себя виноватым за эпиграмму, написанную против меня еще в 1826 г.».
Как установили позднее пушкинисты, великий поэт действительно собирался написать на книгу Муравьева позитивную рецензию и даже набросал ее план-черновик, но по каким-то причинам не закончил и не опубликовал.
Важно, однако, другое — палестинская тема в «военном православии» к концу жизни импонировала и Пушкину, и Гоголю, что уже отмечалось литературоведами (см. например, статью 1933 г. С. Франка «Религиозность Пушкина»).
Как бы то ни было, Муравьев нащупал «жилу» и всю оставшуюся жизнь от нее уже не отходил. Он еще несколько раз (но уже как действительно паломник — частное лицо) посетил Палестину и в 40-50-х годах выпустил еще два трактата по два тома в каждом.
После Муравьева палестинская тема становится в русской литературе XIX — начала XX в. одной из центральных (поэт и переводчик Петрарки А.С. Норов, П.А. Вяземский, библиофил и первый издатель полного собрания сочинений Н.А. Некрасова, религиозный общественный деятель С.И. Пономарев, известный художник-баталист В.В. Верещагин, И.А. Бунин, поэты Н.С. Гумилев и В.И. Иванов — все они совершили паломничество в Святые земли) и не прервется для многих из них в эмиграции.
Между тем дипломатически палестинская тема как составная часть всего Восточного вопроса (как и движение Шамиля на Северном Кавказе) продолжала торчать занозой в русско-английских отношениях.
К началу 40-х годов случилось новое обострение международной обстановки на Ближнем Востоке. На этот раз войну там начал сам престарелый султан Махмуд: он двинул свои войска против слишком усилившегося египетского паши и в апреле 1839 г. вновь занял Сирию. Более того, ссылаясь на союзный договор 1833 г. султан начал требовать от царя военной помощи, главным образом русским Черноморским военным флотом.
Николай I вовсе не был намерен воевать на стороне Турции против Египта, и тут подвернулась идея Меттерниха урегулировать Восточный вопрос на международной конференции. Идея пришлась как нельзя кстати: Ибрагим-паша наголову разбивает армию султана в Сирии (не пережив позора, султан 30 июня умирает), а командующий всем военно-морским флотом Османской империи Капудан-паша Ахмед (из-за интриг с визирем-премьером и подстрекаемый Францией) уводит весь турецкий флот из-под Стамбула и сдает его… египетскому паше. Возникла уникальная в мировой практике ситуация — у дивана (правительства) империи не осталось для своей защиты ни солдат, ни матросов! Единственной защитницей стала «бумага» — нота от 27 июня 1839 г. пяти великих держав (ее подписала и Россия): отныне турецкое правительство берет под свою защиту «мировое сообщество».
Итогом этого коллективного демарша стал Лондонский протокол от 15 июня 1840 г. (Англия, Россия, Австрия и Пруссия; Францию не пригласили), по которому четыре великие державы брали под свою коллективную — дипломатическую и военную — опеку турецкого султана, предъявив египетскому паше ультиматум: в течение десяти дней вывести войска из Сирии, Святых земель — Палестины и с о. Крит, но оставить за собой в наследственное пользование Египет.
В результате сложных дипломатических интриг Франции удалось сорвать выполнение этого протокола, но ровно через год, 13 июня 1841 г. опять же в Лондоне был подписан второй «восточный протокол» (на этот раз с участием Франции), состоявший из двух частей:
1) о широкой автономии Египта в рамках Османской империи;
2) о нейтрализации Черноморских проливов (т.е. фактически об отмене сепаратной русско-турецкой конвенции 1833 г. срок которой, однако, истекал именно в июле 1841 г.).
Для Святой Палестины самым важным было то, что она с 1841 г. освободилась от присутствия как турецких, так и египетских войск.
Лондонские протоколы 1840-1841 гг. не решили Восточного вопроса (и свидетельством этому станет Крымская война 1853-1856 гг.), но загнали его «под ковер». Прежняя борьба за наследие «больного человека Европы» (Османской империи) видоизменилась, приняв характер дипломатического и религиозного проникновения в Святые земли.
Пользуясь тем, что формально Турция с 1840 г. находилась под «коллективной защитой» великих держав, а египетские войска покинули Палестину, все они первым делом начали открывать свои дипломатические консульства в Иерусалиме, Бейруте, Дамаске, а также направлять в Святую Палестину своих миссионеров, для чего начали учреждать еще и духовные миссии (католические, протестантские, православные).
Первыми приступили к этому протестанты. Пруссия не только открыла дипломатическое консульство в Иерусалиме, но вскоре послала туда же протестантского епископа (открыла духовную миссию). Подобным же образом поступила Франция, открыв в Иерусалиме консульство и католическую духовную миссию.
Николай I также поспешил открыть в 40-х годах в Иерусалиме дипломатическое консульство. В 1847 г. наступила очередь духовной миссии.
Обе миссии возглавили два образованных и далеко смотрящих в будущее человека. Духовную — архимандрит Порфирий, начавший еще в 40-х годах скупать «впрок» земельные участки в Иерусалиме и вокруг него для будущего строительства церквей, подворий, больниц, школ. Он же составил и направил Николаю I обширную записку с конкретным планом расширения паломничества в Святые земли из России. К сожалению, всегда существовавшая в России «ведомственная дипломатия» помешала тогда, в 40-х годах, кардинально решить этот вопрос: царь направил записку архимандрита в МИД, а тот дал на нее отрицательное заключение: не дело-де «каких-то попов» лезть в «государеву вотчину» — дипломатию. В итоге Николай положил проект расширения паломничества под сукно.
