Сокрушительный удар, который нанесла советско-польская война 1920 г. по доктрине экспорта мировой революции на штыках «армии Коминтерна» на Запад, вынужденное введение нэпа и поиски дипломатического компромисса с Антантой (Генуэзско-Гаагская мирная конференция 1922 г.) обострили борьбу прагматиков с доктринерами, что проявилось уже с 1921 г. во все углублявшемся ведомственном конфликте аппаратов НКИД и Коминтерна и их представителей за границей.
Так, 14 июня 1921 г. наркоминдел Г.В. Чичерин пишет возмущенное письмо секретарю ЦК РКП(б) В.М. Молотову: советские профбоссы открыто ведут переписку с торгпредом Л.Б. Красиным в Лондоне о передаче через него 200 тыс. зол. руб. бастующим английским углекопам. По мнению Чичерина, осуществляя открыто такие акции, «мы рискуем немедленным разрывом с Англией» и можем получить одностороннюю денонсацию торгового соглашения от 16 марта 1921 г. с таким трудом заключенного тем же Красиным. Чичерин настаивал на «тщательном уничтожении всех до одной копий упомянутой мною официальной бумаги (письма генерального секретаря Профинтерна С.А. Лозовского Красину. — Авт.) по поводу передачи английским шахтерам через Красина двухсот тысяч рублей золотом». Ленин пишет на этой бумаге: «Т. Молотову. Я за. Затребовать от Лозовского бумаги, что гарантирует, что все уничтожил».
И двух месяцев не прошло, как руководители ИККИ Г.Е. Зиновьев и К.Б. Радек шлют «телегу» в Политбюро на НКИД: его полпреды за границей вмешиваются в дела Коминтерна, ведут сепаратные переговоры за спиной коминтерновских агентов с коммунистическими лидерами в Германии и Чехословакии, Чичерин лично вмешивается в коминтерновские дела Туркестанского бюро (Сафаров, Рудзутак), а Литвинов блокирует посылку денег на мировую революцию через «прибалтийское окно» (Ревель). Конфликт Коминтерна с НКИД настолько обостряется, что Зиновьев и Радек грозят уйти в отставку с постов руководителей ИККИ.
Мудрый Ильич и здесь соглашается: нехорошо, батеньки, надо жить дружно. В итоге на коминтерновской «телеге» появляется следующая резолюция вождя мирового пролетариата: «По-моему, поручить Зиновьеву и Чичерину устраивать периодические совещания для информации и считать инцидент „закрытым“. 17.VIII. Ленин». Но «закрыть» подковерную борьбу НКИД и Коминтерна не удастся ни Ленину, ни Политбюро. И только Сталин, превратив заграничную структуру ИККИ в агентуру своих спецслужб, официально объявит в интервью американскому журналисту Рою Говарду, опубликованном 5 марта 1936 г. в «Правде», что с «коминтерновской» линией во внешней политике СССР отныне покончено раз и навсегда.
Но пока, в 20-х годах, Политбюро и ЦК РКП(б), а также ИККИ были завалены предложениями типа «Тезисов Политбюро о взаимоотношениях между органами НКИД и Коминтерна», проектами решений Политбюро «О взаимоотношениях между аппаратом Коминтерна и НКИД», письмами все того же Лозовского на тему «О взаимоотношениях Советского Правительства и Коминтерна» и т.д.
Только в 1921 г. Политбюро с участием Ленина трижды обсуждало вопрос о взаимоотношениях НКИД и Коминтерна, принимая (14 мая 1921 г.) такие решения: «Безусловно запретить всякую нелегальную работу и деятельность как послам и ответственным должностным лицам Советских Представительств за границей, так и курьерам и всяким другим служащим».
Но все было тщетно: факты асинхронных действий Коминтерна, НКИД и ОГПУ свидетельствуют, что, несмотря на однопартийный характер внешней политики СССР, она оставалась «многоподъездной».
В июне 1921 г. Чичерин бил тревогу относительно откровенного подкупа боссов английских шахтеров, дабы они продолжили стачку и приблизили Британию к мировой революции. Но в мае 1926 г. Политбюро, Профинтерн и ИККИ не менее вызывающе организовали гигантскую пропагандистскую кампанию в СССР в поддержку «английских углекопов» и послали им в десять раз больше денег, чем в 1921 г. что в конечном итоге весной 1927 г. вызвало разрыв англо-советских дипломатических отношений.
В том же 1926 г. в ноябре-декабре, на расширенном Пленуме ИККИ (так называемом «малом» конгрессе Коминтерна) состоялась острая дискуссия о стратегии Коминтерна в условиях отлива революционного движения в мире, где вновь стал вопрос о взаимоотношениях Наркоминдела и Коминтерна. Найти консенсус между доктриной мировой революции и национальной внешней политикой участники дискуссии не сумели — увязли в спорах о соотношении мировой революции и социализма в одной стране, и конфликт Коминтерна и НКИД продолжался.
НКИД заботился о мирном сосуществовании, а Коминтерн продолжал подрывать «тылы империализма» изнутри, по-прежнему посылая братским секциям ИККИ не только деньги, но и террористические группы Это хорошо показано в разделе «Военно-конспиративная деятельность коммунистов» в 1923-1928 гг. в сборнике документов «Коминтерн и идея мировой революции» (док. 110-141).
Впрочем, Чичерин все же не был столь твердым государственником, как Красин. О «коминтерновской» слабинке наркоминдела свидетельствует его выступление на XIV съезде ВКП(б) в 1925 г. в котором Чичерин договорился до того, что объявил все полпредства СССР за границей «крышей» для агентов Коминтерна. Столь резкое расхождение наркома иностранных дел с официальной программой большевиков, нацеленной на «мирное сожительство» с капиталистическим окружением, побудило даже доктринеров мировой революции не включать речь Чичерина в стенографический отчет съезда, и она увидела свет лишь 66 лет спустя, в 1991 г. в журнале «Кентавр». Впрочем, это только для нас, бывших советских людей, откровения Чичерина на партийном съезде были тайной. На Западе благодаря русской эмигрантской печати они ни для кого секрета не представляли. П.Н. Милюков в 1927 г. в эмиграции обнародовал в своей книге «Россия на переломе» еще более раннюю (1921 г.) директиву наркоминдела советским полпредам за границей: «Для нас лучше остаться на время в тени. Официальное признание наших представителей, развитие торговых отношений, постепенное распространение пропаганды и усиление нашего влияния на пролетарские массы: таковы задачи нашей деятельности».
Но от своих «наркоминделовцев» начальство не скрывало, что на Западе мало верят в мирные намерения большевиков. В выходившем для служебного пользования «Бюллетене НКИД», в обзоpax иностранной печати в 20-х годах можно было прочитать такие откровения (из «Курьера Польского» от 4 октября 1921 г.): «За границей должны надлежащим образом оценить тот большой труд, с которым Польша старается сохранить и укрепить мирные отношения с большевистской Россией. Мир с государством, не признающим никаких норм цивилизованного мира, ненавидящим политическое устройство всей остальной Европы и желающим видеть ее объятой пожаром и бунтом».
Понятное дело, что, несмотря на все ухищрения Коминтерна по конспирации экспорта революции (листовками, бриллиантами, террористическими группами и т.д.) и запреты Политбюро («возку нелегальной литературы дипломатическим курьерам запретить» — Протокол № 21, пункт 8 заседания Политбюро 4 мая 1921 г.),
Запад не верил в дипломатическую лояльность большевиков и их декларации о «мирном сожительстве».
Так, в Веймарской республике министр внутренних дел писал в германский МИД по поводу советско-германского соглашения от 18 февраля 1921 г. о дипломатической почте: его МВД категорически против этого соглашения, поскольку в советских дипломатических вализах «будет лежать не что иное, как материал для агитации за мировую революцию, так как у России не найдется ничего другого на экспорт».
Еще более скептически к внешней политике СССР были настроены американцы, не признававшие большевиков до 1933 г. Мотивируя отказ от дипломатического признания, государственный секретарь Чарльз Юз еще 18 декабря 1923 г. сделал в сенате следующее заявление: США не признают СССР до тех пор, пока Коминтерн не прекратит «пропаганды за ниспровержение существующего у нас строя».
Да и что говорить о доктринерах мировой революции, когда даже царские генералы вроде Алексея Брусилова, во время польской кампании перешедшего на службу в РККА, поддерживали авантюристический план Л.Д. Троцкого о военном походе Красной армии на Индию.
