Все так же светило солнце, по улицам шли радостные москвичи, и им было странно видеть заплаканную Таню. Таню, которая за сегодняшнее утро стала другой. Перед которой жизнь открылась с новой стороны.
Все когда-нибудь кончается. Закончились и занятия Тани с Нелли Владимировной. Расставаться было жалко, обе очень привыкли к этим встречам. Но границ не переходили и подругами не стали.
В своих мыслях Таня Игнатова еще долго потом ориентировалась на Нелли. На ее оптимизм, на желание все преодолеть и превозмочь. И собственные беды уже не казались Тане такими страшными. Таня теперь знала: с любой бедой в жизни можно справиться, только нужно быть очень сильной. И верить в себя.
По-соседски
Жанна раздраженно пыталась открыть вечно заедавший замок. Больше всего на свете ей не хотелось сейчас кого-то видеть, общаться, отвечать на дурацкие вопросы. Скорее всего, опять к ней рвется соседка.
Матильда Ивановна на вид тянула лет на сто, но по темпераменту она могла дать фору любой молодой девчонке. Маленькая юркая старушка была в курсе всего, что происходило в доме. Причем она не просто входила в курс дела и отстаивала свою точку зрения. Матильда должна была жить в состоянии войны. Она все время с кем-то боролась. Достойные противники находились всегда: магазин, который располагался под ними и не соблюдал ни правил социалистического общежития, ни санитарных норм; ЖЭК, который не делал ремонт в подъезде. На худой конец, в противники записывались дворники, которые посыпали улицу солью и тем самым портили Матильдины сапоги «прощай, молодость».
Слышно Матильду было издалека, старушка отличалась голосом громким, с визгливыми интонациями. Может, кричала от того, что уже плоховато слышала, а может, просто, чтобы обратить на себя внимание. Скорее всего, второе, так как стены для ее слуха никогда не были преградой. Вездесущая и всеведущая. Да и квартиры в их хрущевке особой звукоизоляцией похвастаться не могли.
Жили практически коммуной, – все, как на ладони. На лестничной клетке три квартиры: ее, Жаннина, Матильды и Марины с семьей. Невозможно было скрыть то, что происходило за закрытыми дверями: во сколько пришел муж Марины Михаил, какую оценку получил их балбес Ванька (на него, правда, Марина начинала орать прямо в дверях), с кем ведет тяжбу в данный момент времени Матильда. А все почему? Потому, что мы любим выяснять отношения с порога. Открыли дверь и давай выливать на стоящего в дверях все, что думаем, все, что нам кажется. Не задумываясь, а кто там нас слушает?
Жанне было ни к чему слушать, ей Матильда регулярно звонила в дверь и сама пересказывала своими словами последние события. Новости Маринкиной семьи рассказывались в фоновом режиме, как что-то само собой разумеющееся и не очень интересное, поскольку сама Матильда мыслила широко, практически в масштабах государства, и поэтому ей постоянно нужны были свидетели и подписи на бесконечных заявлениях. Писала Матильда всем подряд: в домоуправление, во всякие там городские и районные советы, даже в министерства.
Жанна знала: Маринка с Мишей ничего не подписывали. Со словами: «А нам не мешает!» – они лениво посылали Матильду подальше.
– Что значит, не мешает?! Хорошо, вам нет дела до того, что творится в государстве. Но холодильник! Он же гудит. Я спать не могу! – взвизгивала старушенция.
– Так вы беруши купите!
– А чего это я в собственном доме должна в берушах жить? Это с какой это стати уши свои портить?! – Матильда вставала в боевую позу, упершись сухонькими кулачками в бока.
Матильда могла бы еще много чего рассказать про свое здоровье и недовольство магазинным холодильником, но Миша перед самым ее носом быстро закрывал дверь.
– Безобразие, – с этими словами Матильда трезвонила уже в дверь Жанны.
– Жанн, неужели ты тоже не слышишь, как шумит холодильник? Всю ночь гудит! У-У! Тихо-тихо так! Ну я же не сошла с ума. Мне же все это не кажется…
Жанне неудобно было сказать прямо, что, может, и кажется, она со вздохом подписывала заявление, только чтобы старушка не расстраивалась.
– Вот-вот! Я говорила! А Мишка – злодей! И Ванька у него таким же вырастет! И Маринка ихняя квашня квашней. Достучится, во всем мужу потакает. Спасибочки-то он вряд ли ей скажет. Поплачет еще Маринка, помяни мои слова!
От зоркого взгляда Матильды Ивановны было не скрыться. Стало быть, она знала, что от Жанны ушел Андрей. Жанна не любила выяснений на публику, уж она-то всегда следила, чтобы все высказывалось друг другу после того, как входная дверь была плотно закрыта. Но здесь было не скрыться. При расставании Жанна отрезала:
– Уходишь? Тогда вместе с вещами.
Андрей долго носил коробки и сумки, коих оказалось немало, хлопал дверью, бегал со второго этажа на первый взад-вперед. Жанна только удивлялась тому, сколько же у Андрея всякого барахла и как быстро муж сумел поделить нажитое за пять лет имущество.
– Ну ты же магнитофон все равно не слушаешь? Тебе эта лампа никогда не нравилась!
Жанна только пожимала плечами. Ей было все равно, лишь бы поскорее закрылась за мужем дверь в последний раз, лишь бы уже остаться одной. Хотя ее никто и не спрашивал, Андрей разговаривал сам с собой. Вопрос задал и в ответ открутил от стены полочку. Ну действительно! Магнитофон же должен на чем-то стоять!
Почему ни у кого из них нет дверных глазков? Насколько легче было бы Матильде Ивановне! А то прислушивайся вечно, томи себя догадками. И у Марины не было, и у Жанны. Жанна знала, что Матильда все это время стояла у себя под дверью. Она прямо видела любопытную бабулю в коротком халатике и стоптанных тапках, прижавшуюся ухом к двери. Тем не менее дверь интеллигентная Матильда не приоткрыла и сразу, как стихли шаги, в квартиру Жанны трезвонить не стала. А ведь Жанна тогда ждала звонка Матильды и была бы даже рада ей. Нет, не позвонила. Вероятнее всего, на цыпочках отошла от своей двери и вернулась в кровать, слушать холодильник.
Надо отдать должное тактичности соседки: прошла уже неделя, а напрямую никаких вопросов Матильда не задавала. На лестнице Жанна несколько раз сталкивалась с бодрой старушенцией, которая, перепрыгивая через две ступеньки, неслась куда-то со своими бумажками.
– Здравствуй, Жанночка.
По вкрадчивому «Жанночка» и бегающим глазкам Жанна понимала: Матильда в курсе, и ей Жанну жалко. Жанне и самой себя было жалко. От того же, как на нее смотрели окружающие, и вовсе становилось погано на душе. Господи, и за что ей это все?
Жанна слушала настойчивый звонок в дверь и думала: «Может, и вообще не открывать?» Очередные петиции подписывать Жанна точно не хотела, обсуждать с Матильдой историю ухода Андрея – тем более. И все-таки Жанна слезла с дивана, нашарила ногами тапки и побрела открывать дверь. На удивление, в дверях стояла Маринка. В шелковом халате в пол, с подведенными глазами и с начесом на голове она смотрелась по меньшей мере странно для воскресного вечера.
Матильда была права. Жанна тоже удивлялась Маринке. Ну почему не сходить в парикмахерскую, почему не похудеть, в конце концов. Сколько ей лет-то? Двадцать восемь? На два года моложе Жанны, а выглядит, как ее старшая сестра. Пальто старомодное, ботиночки всепогодные на шнуровке, беретка эта зеленая. Дома – вечный байковый халат. Да нет, Жанна не осуждала, она хорошо относилась к этой паре. Просто удивлялась наплевательскому отношению соседки к себе самой, какой-то ее удивительной несовременности. Мишка был интереснее жены, и внешне, и внутренне.
Маринка была нудной. Заладит что-нибудь про Ваньку, про его очередную болезнь, и нудит, и нудит с подробностями, которые важны только ей одной. Мишка мог жену оборвать:
– Хватит тебе, это никому не интересно, пусть лучше Жанна расскажет, как они с Андреем в кино сходили.
Маринка тяжело вздыхала, даже отворачивалась. Жанне становилось неуютно от этой ее беспочвенной ревности, но Маринка быстро брала себя в руки, и разговор продолжался как ни в чем не бывало. Они общались по-соседски, иногда заходили друг к другу в гости. Нечасто. Вместе смотрели какой-нибудь фильм. Закадычными друзьями не были, но общались регулярно. Маринка встречала соседей в своем вечном байковом халате, подпоясанном веревочкой. Почему веревочкой, где она ее взяла? Если потерялся родной поясок, можно же что-то придумать! Ну, если ты уж совсем с этим халатом расстаться не в состоянии. Раз уж он так тебе дорог! Мишке халат тоже не нравился, во всяком случае, он как-то пошутил, перефразируя известную песню «Кавалеры приглашают дамов, там, где брошка, там – перед»:
