— Наверное, — сказал Штерн. — Но я ведь уже старик, Ланочка. В мои годы люди больше предпочитают одиночество.

— В ваши годы! — девушка фыркнула. — Вы говорите так, будто вам восемьдесят! Кстати, вам звонили. Очень вежливый и обходительный мужчина. У него такое странное имя, будто он из какого-то древнего гордого рода. Вы знаете, он ведь так и представился, — девушка засмеялась. — Рюрик Ивнев. Сказал, что он — последний поэт.

Войдя в комнату, Аркадий Наумович сразу почувствовал неладное. Нет, внешне все было на месте и в комнате царил порядок, но в тоже время Штерна не отпускало сознание, что в помещении кто-то побывал. Он повесил пальто на вешалку, разулся и подошел к столу. На первый взгляд, все вещи на столе были на своих местах, но справочник по атмосферным течениям лежал не так, да и закладки слишком уж торчали из книги. В серванте кто-то поменял местами коробки с вермишелью и геркулесом. Утром он оставил крупу справа, теперь она лежала с левой стороны. Сердце лихорадочно забилось. Аркадий Наумович торопливо выдвинул коробку с мелочами. Спичечный коробок был тут. Он сдвинул спички. Хлебный мякиш в виде задорного колобка тоже был на месте, и Штерн успокоился. Видимо, искали записи, а их то он как раз и не вел.

Выпив большую чашку кофейного напитка “Ячменный”, он окончательно пришел в себя. Господь с ними! Если не хотят оставить его в покое, то пусть наблюдают. Пусть выслеживают, пусть тайно роются в квартире, главное, что в голову к нему залезть не удастся. Техники такой нет.

Интересно, кто их впустил? Уж, конечно, не Лана. Скорее всего, этот отставной артиллерист Николай Гаврилович Челюбеев. Вызвали его, сказали, вы, мол, старый коммунист, враждебное окружение и все такое, соседом поинтересовались, потом тонко намекнули — надо, Коля, партия твоих услуг не забудет. Известное дело, Николай Гаврилович бдителен, сам бывший подполковник, в войну дезертиров к стенке ставил.

Штерн подозрительно оглядел комнату. Может, и устройства какие оставили. Будут теперь сутками слушать, как он на койке пружинами скрипит да вздыхает. А что это вы, Аркадий Наумович, вздыхаете так тяжело? Советская власть не нравится?.. Он посидел, выпил еще чашку “Ячменного”. Нет, это только у нас могут придумать изготовлять кофе из ячменя. Он еще немного посидел. Гм-м, нет, мысль ему, в принципе, нравилась. Может, это было не так уж и безопасно, но проказливый чертенок уже бодал его изнутри витыми рожками: позвони, ведь интересно, как они на это отреагируют. Будут небось невинность блюсти и ручками растерянно разводить. Ах, что вы, Аркадий Наумович, да мы-то здесь причем? Мы уж про вас и думать забыли. У нас и без вас забот полна пазуха.

Или еще проще отреагируют. Скажут, чего тебе не нравится, морда уголовная? Обыск у тебя тайно провели? Так радуйся, что ничего запретного не обнаружили, иначе бы ты у нас уже давно в Лефортово камеру обживал!

Неожиданная мысль заставила похолодеть. А если никто ничего не искал, если наоборот, что-то подложили? Аркадий Наумович принялся торопливо проверять все укромные уголки. Он переворошил все вещи в шкафу и на антресолях, даже в диван не поленился заглянуть, но, к счастью, ничего не нашел. И все же настроение было испорчено. Звонить уже никуда не хотелось. Хрен с ними. Пусть, если надо, слушают, пусть, если хотят, наблюдают. Может, лишний раз от уличных хулиганов спасут. У него в доме даже рентгеновских пленок с записями рок-н-ролла на костях нет. Не низкопоклонничает перед западом, не раболепствует перед проклятым капитализмом. Отсидел свое и успокоился. В ударники коммунистического труда не лезет, но и в последних рядах не отсиживается. Работает лаборантом в Институте неорганической химии. И все дурные мысли напрочь из головы выбросил. И все-таки непонятно было Штерну, кто и что у него в комнате искал. Он вышел в коридор и прошел на кухню. Николай Гаврилович Челюбеев прямо из кастрюли ел холодный суп. При этом он старчески чавкал, причмокивал и ронял капли супа на обшлага полосатой пижамы. Некоторое время Аркадий Наумович с тайной неприязнью смотрел на соседа. Взять бы его сейчас да приложить жирной мордой о стол и спросить: ну, паскудина, говори, кого ты ко мне в комнату впускал? Аркадий Наумович так живо представил себе эту картину, что увидел ужас в маленьких поросячьих глазках Челюбеева и даже стиснул пальцы в кулаки, сдерживаясь, чтобы не наделать глупостей.

— Николай Гаврилович, меня сегодня никто не спрашивал? — спросил он. Челюбеев перестал хлебать суп, поднял голову от кастрюльки.

— Что? — он осознал вопрос и отрицательно замотал головой. — Не, Аркадий Наумович, никого не было. Я бы видел, весь день дома находился.

Физиономия у него была самая искренняя, только вот головой мотал он, пожалуй, слишком энергично. Словно мозги пытался взболтать. Впрочем, откуда в голове у артиллерийского подполковника мозги? Кость там у него.

— И никто не спрашивал? — снова спросил Штерн. И опять скрябающие движения ложки по дну кастрюли прекратились.

— Нет, — подумав, сказал Челюбеев. — Даже и не звонил никто. Челюбеев жевал, и глаза его смотрели куда-то в пустоту. “Очередной донос обдумывает”, — решил Аркадий Наумович.

Неприязнь к соседу была так велика, что Штерн не выдержал. Одевшись, он вышел на улицу и позвонил из телефона-автомата. Ему повезло, трубку взял сам Авруцкий.

— Добрый день, Валентин Николаевич, — сказал он. — Штерн вас беспокоит. Не забыли еще?

— Что ж случилось, Аркадий Наумович? — с легкой иронией спросил подполковник. — Совесть замучила? Все-таки решили поделиться с государством своей находкой?

— Я же говорил: нет у меня ничего, — заявил Штерн. — Конечно, Вадеятин Николаевич, я понимаю, бывшему зэку веры нет. Тем более, что вы за ним не в один глаз смотрите. Но вы бы сказали своим людям, уж если роются в вещах в отсутствие хозяина, пусть хоть незаметно это делают. Соседа зачем-то во все посвятили!

— Погодите! Погодите! — неподдельно заволновался на другом конце провода собеседник. — Вы говорите, что у вас кто-то делал сегодня обыск? Не кладите трубку, — Авруцкий замолчал, и Аркадий Наумович понял, что подполковник с кем-то советуется, зажав микрофон ладонью. Наконец, он снова заговорил. — Вы где находитесь, Аркадий Наумович? В квартире?

— Нет, — признался Штерн. — Чего человека смущать? Все-таки гражданский долг выполнял. Я из автомата звоню, рядом с домом.

— Возвращайтесь в квартиру, — велел Двруцкий. — Я сейчас подъеду. Странное дело, направляясь домой, Аркадий Наумович испытывал смущение и неловкость. Словно сделал что-то пакостное и непотребное. Все дело было в звонке, неожиданно понял он. Не надо было звонить. Этот звонок подполковнику Авруцкому выглядел точно просьба о помощи. Штерн уже понял, что гэбисты к обыску отношения не имели. Тогда что же получалось? Получалось, что комнату обыскивали уголовники, которые все-таки не оставили мысли овладеть мифической платиной. Или золотыми слитками, которые якобы перевозили контрабандно стратостатами с сибирских приисков. Третьего просто не могло быть.

Когда Штерн открыл дверь, неловкость еще более усилилась. Потому что на кухне сидел, вытянув ноги, подполковник Авруцкий. Был он в элегантном сером костюме и командовал маленьким отрядом, сплошь состоящим из офицеров. Челюбеев сидел напротив подполковника. Он был багров и поминутно вытирал пот с лица большим носовым платком. При виде Штерна сосед побагровел еще больше и отвернулся, шумно сморкаясь в тот же платок.

— А вот и Аркадии Наумович Штерн, — сказал подполковник Авруцкий. — Возьмите лейтенанта и пройдите с ним в комнату, он там посмотрит, нет ли каких-нибудь сюрпризов.

Лейтенант долго бродил по комнате с небольшим черным железным ящиком, потом присел на корточки, заглядывая под стол и вытащил нечто, напоминающее винтовочный патрон.

— Нашел, Валентин Николаевич, — доложил он, выходя на кухню. — В раму стола был заложен.

Авруцкий небрежно осмотрел изъятое устройство, поставил его на стол.