Другие летописи сообщают об этом походе гораздо более кратко. Рассказ Типографской летописи, по-видимому, представляет собой сокращение и обобщение текста Московской36. В Устюжской летописи сообщаются интересные подробности: «Воеводы судовые нелюбы держат промеж себя, друг под другом ити не хочет: и передумав, да поставили себе воеводу от середних бояр Ивана Дмитриевича Руна». Рассказывая далее о «безвестном» для татар появлении русских под стенами Казани, летописец возлагает на Ивана Руно вину за то, что город не удалось взять: «Он поноровил татарам… отбил рать от ворот городных прочь, а сам велел трубити во многие трубы, и татарове, заслышаша, нарядились»37.
Перед нами, таким образом, две основные версии волжского похода 1469 г. — московская (с кратким вариантом в Типографской летописи) и северо-русская (Устюжская летопись). Критический характер известий Устюжской летописи не вносит принципиальных расхождений в изложение событий между обеими основными версиями.
Несмотря на первоначальный успех, приведший к освобождению пленных (что само по себе имело далеко не маловажное значение), волжский поход 1469 г. закончился в конечном счете неудачей: Казань взять не удалось и судовой рати пришлось отступить с боями к Нижнему. Обращает на себя внимание переплетение старых и новых черт военной организации русских, ярко проявившееся в этом походе. Сбор войска происходит централизованным порядком: полки со всех сторон стягиваются к Нижнему в назначенное время. Во главе войск стоит воевода великого князя, который действует по его письменной директиве («грамоте»). Но дальше происходит нечто непредвиденное, нарушающее заранее разработанные планы великого князя. Рать добровольцев, отправленная под Казань во главе с Иваном Руно, оказывается значительно более мощной, чем на это первоначально рассчитывали. Воевода Беззубцев фактически теряет управление войсками. Выбранный войсками воевода, почувствовав свою независимость, решается прямо нарушить данную ему инструкцию и делает попытку взять Казань. Ему удается освободить русских пленных и сжечь посад, но на большее сил его войска не хватает. Едва ли справедливы упреки в адрес Руна со стороны создателя ермолинско-устюжского источника — взять «изгоном» столицу Казанского ханства было, по-видимому, невозможно. Как показал дальнейший опыт, Казань можно было одолеть только правильно организованной осадой, и лишь один раз, в 1552 г., русским удалось ею овладеть в результате кровопролитного штурма огромной ратью.
В действиях Руна и его войска проглядывают черты ушкуйнической вольницы. Воевода избирается; он действует фактически на свой страх и риск; подчиненные ему отряды («молодые люди») также проявляют недостаточную дисциплинированность, чем ставят в тяжелое положение русские войска во время боя с главными силами казанцев. Сам воевода Беззубцев отправляется на выручку Руна тоже налегке («изгоном»), с недостаточными силами, уже ослабленными выделением из них отряда Руна. На этом этапе похода связь с центром, по-видимому, нарушается: чем иначе можно объяснить доверие, проявленное войсками к рассказу «Касимовой царицы»? Беззубцеву не удается также наладить связь и взаимодействие с северной ратью: «…а от великого князя воевод и от вятчан не бывало… весть».
Что же происходило тем временем на северном направлении? По данным Московской летописи, северная рать, собравшаяся в Устюге во главе с князем Даниилом Васильевичем, придя к Вятке, потребовала от вятчан «речию великого князя, чтобы пошли с ними на Казанского царя». Это требование, однако, было отклонено. Исходя из заключенного в предыдущем году соглашения с Казанью, вятчане заявили: «Изневолил нас царь… нам не помогати… на царя». Непредвиденный в Москве отказ вятчан от участия в походе поставил северную рать в затруднительное положение. Более того, находившийся в то время на Вятке казанский посол дал знать в Казань о движении русских войск и о том, что они идут «не во мнозе». Эффект внезапности был тем самым сразу нарушен, и карты русского командования оказались раскрыты противнику38. О дальнейшей судьбе северной рати сообщают другие летописи.
Типографская летопись рассказывает, что после того, как южная рать «отступиша к Новгороду», «татарове поидоша против устюжан», т.е. против северной рати. На Волге, «усть Камы», «бысть бой силен и сеча зла, множество же от обоих ту убьено бысть». Однако устюжанам удалось пробиться и прийти к Нижнему39.
Ермолинская летопись сообщает, что «князя великого дети боярские со устюжаны» шли в судах мимо Казани и «чаяли, что рать великого князя под Казанью». Татары «переняли их в судах», и «детей боярских и устюжан побили, и иных поимали». В числе убитых летописец называет самого воеводу князя Даниила Васильевича Ярославского и Никиту Бровцына «да устюжан много», а в числе пленных — Тимофея Юрла Плещеева «и иных много»40.
Наиболее подробные сведения о боевых действиях северной рати содержит Устюжская летопись. Так, она сообщает, что во главе этой «другой рати» был князь Даниил Александрович Пенок (а не Даниил Васильевич, как верно пишут другие летописи). В числе воевод названы также Никита Константинович и Петр Плещеев (по-видимому, перепутан с Тимофеем Юрло Плещеевым). Далее сообщается: придя на Каму, русские узнали от татарина, стоявшего на берегу, что русская рать уже была под Казанью, но вследствие заключения мира пошла прочь. Эта заведомая дезинформация притупила бдительность русских воевод. Князь Данило пошел со своей ратью мимо Казани в Нижний Новгород. На самом же деле казанский царь «скопил много силы на Волге в судах, и иных на конех по берегу, и доспел переем на рать, а князь Данило того не ведал». При слиянии Камы с Волгой произошел отчаянный бой, красочно описанный летописцем.
Казанцы перегородили Волгу судами, связав их между собой. Русские бросились на них со своими судами, «начаша битися в судех», «за руки имаяся секлись». В бою обе стороны понесли большие потери. «Многих татар топили, и с суды». Особенно отличился в бою князь Василий Ухтомский, представитель измельчавшей ветви белозерских князей (Ухтомские не сделали служилой карьеры и быстро опустились до уровня вотчинников средней руки, один из них был даже дьяком у князя Андрея Меньшого41): он «велии бился… скачючи по судам, ослопом». По-другому оценивает летописец поведение Григория Перхушкова — он «пробежал, не бився». В числе павших с русской стороны оказались главный воевода князь Данило Ярославский и Никита Бровцын, в числе пленных — Петр Плещеев «со многими товарищи». Всего русские потеряли 430 человек, в том числе 110 устюжан, — «и побили, и в полон свели, и князь великий многих из Орды выкупал».
Но ценою больших потерь устюжане и князь Василий Ухтомский пробились и ушли к Нижнему Новгороду. Здесь они стояли три недели и «бити челом посылали великому князю, чтоб пожаловал». Великий князь принял челобитье: он дважды посылал по деньге золотой (которую оба раза устюжане отдали ходившему с ними в поход попу Ивану), а затем послал «запас»: 700 четвертей муки, 300 пудов масла, 300 луков, 6000 стрел, 300 шуб бараньих, 300 однорядок, 300 сермяг. Таким образом, устюжский отряд, пробившийся к Нижнему, был вооружен и снабжен на казенный счет — за счет имевшихся государственных запасов. Вместе с тем великий князь велел устюжанам «еще… итти под Казань со князем Юрием на зимованье»42.
Текст Устюжской летописи с его точностью, изобилием фактов производит впечатление записи рассказа устюжанина — участника событий. Летописец хорошо знает о действиях устюжского отряда, имена устюжских воинов, точные цифры потерь, но путает малознакомых ему московских воевод.
