Пани Прошкова долго не соглашалась на то, чтобы мать осталась дома, но должна была все-таки идти одна, потому что бабушка не хотела ничего и слышать.

— Смотрите, чтоб у вас собаки не разбежались! — напоминала пани Прошкова, выходя из дому.

— Не бойся! Они хорошо знают, где искать защиты; они от нас не уйдут. — Действительно, Султан и Тирл ходили за бабушкою по пятам, а когда она села с веретеном к окну, из которого видна была река, то они улеглись у ног ее. Ворша, привыкшая постоянно что-нибудь делать, мыть или мести, начала прибирать пустые хлева, забыв совершенно, что чрез час они, может быть, будут полны воды и грязи.

Уже смеркалось. Вода все больше и больше прибывала, русло канавы было полно; лужайка за плотиной уже покрылась водою, и где не мешали вербы, там бабушка видела колыхание волн, хотя дом стоял ниже высокого берега реки. Она отложила веретено, сложила руки и стала молиться. Ворша пришла также в комнату:

— Вода ревет так, что страшно слушать; птицы точно предчувствуют что-нибудь недоброе: все спрятались, ни одного воробья не видно, — рассказывала она, стирая пыль с лавок у окна. Вдруг раздался конский топот, и на дороге от плотины показался верховой; он приостановился около дома и закричал: «Остерегайтесь, вода идет!», и потом поскакал во весь галоп к мельнице, а от мельницы в городок. «С нами крестная сила! Вверху-то верно плохо, что послали вестового!» — вскричала побледнев бабушка. Но потом все-таки уговаривала Воршу ничего не бояться; пошла еще раз посмотреть, все ли в безопасности и не начинает ли вода выступать из берегов. Она застала у реки пана-отца. На нем были сапоги выше колен, и он показывал бабушке, что река заливает берега. Пришел Мила с Кудрной предложить бабушке свои услуги, чтоб она не оставалась одна в доме; но бабушка послала Кудрну домой: «У вас есть дети; если Бог посетит несчастием, так у меня это осталось бы на совести. Уж если необходимо, чтоб кто-нибудь остался с нами, то пусть останется Якуб, что будет всего лучше; ведь в гостинице он не нужен; там нечего бояться, разве только вода дойдет до их хлева». Все разошлись. Еще до полуночи дом был уже окружен водою. По Жерновскому косогору ходили люди с фонарями; охотник был также на косогоре, и зная, что едва ли бабушка будет спать, он начал свистеть и звать ее, чтоб узнать, что у нее делается. Якуб откликнулся ему из окна комнаты, чтобы показать, что он не спит, и что пани Прошковой нечего бояться за бабушку; после чего охотник и ушел. Только утром можно было видеть, что вся долина превратилась в озеро. В комнате можно было ходить уж только по дощечкам, и Мила едва перешел на косогор к домашней птице: вода с такою быстротой неслась через дорогу, что едва не сбила его с ног. Днем пришли все из охотничьего дома посмотреть на долину. Увидав, что дом окружен водою и что бабушка в комнатах ходит по дощечкам, дети так расплакались и раскричались, что их едва могли успокоить. Собаки выглядывали из слухового окна. Когда же Ян позвал их, то они начали лаять и выть, и охотно бы соскочили вниз, если бы Мила не удержал их. Явился Кудрна и рассказывал, какое опустошение было внизу: в Жлице вода снесла два дома; в одном из них была старуха, не хотевшая верить вестовому и очень долго промедлившая выходом. Мосты, плоты, деревья, словом — все увлекала вода за собою, все что только попадалось на дороге. В мельнице переселились уже на самый верх. Кристла пришла посмотреть, нельзя ли принести островитянам поесть чего-нибудь горячего, но не было никакой возможности, и когда смелый Мила хотел переплыть к ней, то она сама попросила его остаться там, где он был. Два дня продолжался этот страх, и только на третий вода стала спадать. Как же удивились дети, возвратившись из охотничьего дома: огород размыт водою, в саду кучи наносу, местами глубокие рытвины, вербы и ольхи покрыты до половины грязью, мостки снесены, хлевки подмыты, а собачьи конуры вовсе унесены. Мальчики побежали с Аделькою за дом посмотреть посаженные там деревья, которые они год тому назад принесли из леса, и которые бабушка посадила, — девочкам березки, а мальчикам ели. Деревья остались невредимы. Дети когда-то выстроили себе под грушкою маленькую хижину, сделали около нее огород и плетень и канавку, на которой устроили мельницы, начинавшие вертеться во время дождя, когда канавка наполнялась водою. Была там у них и печка, в которой Аделька пекла калачи и бухты из глины. Об этом маленьком хозяйстве не было и помину. Заслышав их сожаления, бабушка сказала им с улыбкою: «Ах дети! Как же могла ваша игрушка устоять против быстроты рассвирепевшей стихии, которая сокрушает столетние деревья и крепкие дома?»

В короткое время солнце высушило поля, луга и дороги, ветер разнес нанос, трава еще свежее зазеленела, все повреждения были исправлены, и мало осталось следов губительного разлива; только люди долго вспоминали о нем. Ласточки опять прилетели, дети радостно их приветствовали и радовались, что скоро придет пан Бейер, а после него приедет и отец. Был канун Филиппа и Иакова[116]. Сделав крещенским мелом по три креста на каждой двери снаружи, у дома, хлева и курятника, бабушка отправилась с детьми на вершину к замку. Мальчики несли на плечах старые веники. На вершине была уже Кристла, Мила, вся дворовая и мельничная прислуга, а также и Манчинка. Вацлав Кудрна вместе с братьями помогал Миле смолить веники, а остальные строили костер из дров и хвоя, чтобы развести огонь. Ночь была прекрасна; теплый ветер волновал зеленевшие озими и разносил повсюду благоухание цветов, цветших в парке и в саду. Из леса слышался крик совы, на высоком тополе возле дороги кричал дрозд, а из кустов парка доносились волшебные звуки соловьиной песни. Вдруг вспыхнуло пламя на Жлицком холме, минуту спустя на Жерновском, а потом и по косогору замелькали и запрыгали огоньки, большие и маленькие. Потом дальше, на горах Находских и Новоместских, засветились также огни. Мила зажег веник, пропитанный смолою, и бросил его в костер, который тотчас вспыхнул. Молодежь зашумела; каждый схватил по насмоленному венику, зажег и бросил его так высоко, как только мог, приговаривая: «Лети, чародейка, лети!» Потом все встали в ряд и начали танцевать с факелами; девушки, взявшись за руки, пели и кружились вокруг зажженного костра; когда же поленница начала разрушаться, они разбросали дрова и стали прыгать через огонь. «Посмотрите-ка, вот эта старая чародейка должна взлететь всех выше!» — вскричал Мила и, схватив помело, так сильно взбросил его, что оно засвистело на лету, взвилось высоко и чуть не упало на пашню, где стояли зрители. «Как трещит!» —  кричала со смехом молодежь, бросаясь к трещавшему насмоленному помелу. Мальчики аплодировали. С Жерновского и Жлицкого холмов тоже слышался крик, смех и песни. Около багрового огня мелькали кружившиеся фигуры, как фантастические образы, по временам из их среды взлетал вверх огонек, тряся в воздухе своею огненною головой, так что сыпались тысячи искр, и потом опять упадал вниз при громких криках. «Посмотрите-ка, как высоко взлетела!» — закричала Манчинка, указывая на Жерновский холм. Но одна из женщин отдернула ей руку, напоминая, что не должно показывать на чародеек, потому что которая-нибудь из них могла бы пустить стрелу в ее палец.

Было уже поздно, когда бабушка возвращалась с детьми домой.

— Бабушка, вы ничего не слышите? — шепнула Барунка, останавливая бабушку посередине сада, недалеко от дома: — как будто бы что-то шумит!

— Это ничего! Ветер колеблет листочки, — отвечала старушка; — этот ветер к добру.

— Почему к добру?

— Потому что наклоняет деревья. Говорят, когда деревья в цвету целуются и обнимаются, то бывает большой урожай.

— Ах, бабушка, как жаль! Когда будут вишни, ягоды, когда будет так весело, мы должны будем сидеть целый день в школе! — грустно проговорил Ян.

— Иначе нельзя, мой милый! Ведь не можешь же ты вечно сидеть дома, да играть. Скоро у вас будут другие заботы и другие радости.