Утром богомольцы, столпившись около церкви, протягивали друг другу руки со словами: «Простите мне», потому что шли к принятию св. Тайн. В это время за Кристлой и Анчой неожиданно раздались знакомые голоса: «Простите и нас!»

— И без покаяния отпускаем вам грехи ваши, — отвечала Анча, протягивая руку Томшу, потом и Кристла, покраснев немножко, подала руку Миле. Парни предались во власть вожака Мартинца и пошли с остальными в церковь.

По окончании службы каждый шел в баню, причем старухи и старики ставили себе банки, без которых им чего-то не доставало. После купанья покупались гостинцы с богомолья. Пани-мама накупила целую кучу образочков, четок, фигурок и различных вещей того же сорта.

— Ведь у меня челядь, да еще приедут помольщики, каждый хочет, чтоб я ему дала гостинца с богомолья, — заметила она бабушке.

Возле бабушки стояла старая Фоускова, также бабушка; ей хотелось купить фисташковые четки, но когда купец сказал ей, что они стоят двадцать крейцеров, то она печально положила их на прилавок, говоря, что это дорого.

— Дорого! Это дорого? — вскричал с азартом купец; — так вы верно во всю свою жизнь не имели фисташковых четок в руках! Купите себе пряничные.

— Ну, батюшка, другому не будут дороги, а для меня это дорого, потому что у меня всех-то денег только полгульдена ассигнациями.

— За это вы не купите фисташковых четок, — отвечал купец.

Фоускова отошла, но бабушка догнала ее и звала с собой к другому купцу, у которого товар гораздо дешевле. И что же? Этот купец отдавал за пустяки все, так что Фоускова на свой маленький капитал купила не только фисташковые четки, но и образочки и другие мелочи. Когда же они отошли от лавки, Барунка сказала:

— А ведь вы, бабушка, заплатили купцу все, чего не доставало; я хорошо видела, как вы ему мигали, чтобы Фоускова не заметила.

— Ну видела так видела, а рассказывать нечего! Да не ведает шуйца, что творит десница[92], — отвечала бабушка.

Кристла купила себе серебряное колечко, на котором были изображены два пылающие сердца. Мила тотчас купил тоже кольцо, на котором были две сложенные руки. Все эти вещи богомольцы отдавали освятить, и каждый берег как святыню освященное кольцо или образок, четки или книгу.

Окончив все хлопоты, богомольцы поблагодарили своих хозяев, помолились еще раз у чудотворного источника, и поручив себя покрову Богородицы, отправились домой. В Ртинском лесу, недалеко от девяти крестов, они остановились отдохнуть у ручья. Томимые жаждою, все столпились у ручья, и увидав как Кристла поила Милу из своей пригоршни, все стали просить, чтоб она и их напоила, что она и сделала с удовольствием. Старые расселись на траве, рассказывали, кто что купил и о процессиях из других мест, бывших в одно время с ними в Святоневицах. Девушки разбрелись по лесу рвать цветы для венков, а парни между тем поправляли могилу и ее девять деревянных крестов.

— Скажите-ка мне, Анчинка, зачем здесь эти девять крестов? — спросила Барунка, ровняя цветы для венка, который вила она для Анчи.

— Слушайте же, я вам расскажу. Недалеко отсюда есть старый разрушенный замок, называемый Визембургом. В давние времена в этом замке был паж Герман, который любил девушку из деревни, что недалеко отсюда. Ухаживал за нею еще один, да тот ей не нравился, и она дала слово Герману. Уж и свадьба была назначена. Утром в тот день к Герману пришла его мать, принесла алых яблок и спросила его, почему он так задумчив. Он отвечал ей, что и сам не знает этого. Мать просила его не ездить, потому что она видела в эту ночь дурной сон; но он вскочил, простился с матерью и сел на лошадь. Лошадь не шла из ворот, и мать снова начала его упрашивать.

— Сын мой, останься дома, это дурное предзнаменование, тебе грозит неудача.

Но он не послушался, ударил лошадь и выехал за мост. Лошадь взвилась на дыбы, не желая дальше двигаться. Мать в третий раз умоляла сына, но Герман пренебрег ее мольбами и поехал к невесте. Когда они поехали венчаться, то именно на этом вот месте наскочил на них со своими товарищами тот другой парень, ухаживавший за невестой. Противники сразились, и Герман был убит. Невеста, увидав это, вонзила в себя нож; свадебные гости убили соперника, и таким образом здесь погибло, говорят, девять человек. С тех пор эти кресты каждый год поправляют, а мы проходя летом мимо, иногда вешаем на них венки и каждый раз помолимся за души убитых.

Так окончила Анча свои рассказ, но Фоускова, искавшая вблизи грибов и слышавшая часть его, сказала, качая головой: «Это не так, Анча! Герман был пажом в Лютоборском замке, а не в Визембурском, а невеста была из Святоневиц. Он был убит раньше, чем приехал к невесте, с дружкой[93] и сватом; невеста ждала его и не дождалась. Когда садились за стол, зазвучал похоронный колокол, и невеста три раза спрашивала мать свою, по ком звонит; мать отвечала ей различно; наконец привела невесту в комнату, где лежал убитый Герман. Невеста увидав его, пронзила себе сердце. Их всех тут и похоронили. Так я слышала», — добавила Фоускова.

— Кто же может разрешить, кто из нас прав, ведь это было давно? Конечно, что было то прошло! Но все таки дурно, что так случилось. Лучше бы было, если б они могли соединиться и жить счастливо.

— Тогда бы о них никто не знал, мы бы не поминали их и не вешали бы венков на их могилу! — отозвался Томеш, оправляя погнувшийся крест.

— Да что же в этом? Я бы не хотела быть такою несчастною невестою! — порешила Анча.

— И я тоже! — вскричала Кристла, выходя из-за дерева с готовыми венками.

— Ну и я бы не желал быть убитым в день свадьбы, — проговорил Мила; — но Герман был все-таки счастливее своего противника. Для него было бы тяжело видеть, как другой ведет в свой дом  ту, которую он сам любит. За его соперника мы должны больше молиться, потому что он умер в беде и несчастии, а Герман умер счастливый и любимый Богом.

Девушки повесили венки на кресты, оставшиеся цветы разбросали по могиле, поросшей мхом, и помолившись воротились к отдыхавшим. Минуту спустя вожак взялся за палку, мальчик поднял крест, и богомольцы с песнью направились к дому. На перекрестке, недалеко от Жернова, ожидали их домашние. Заслышав пение и завидев издалека развевающуюся красную ленту, дети со всех ног бросились навстречу матерям, будучи не в состоянии дольше дожидаться гостинца. Прежде нежели процессия дошла до деревни, мальчики уже играли на новых дудках, пищали на пищалках, бегали с деревянными лошадками; девочки несли куклы, корзиночки, образочки и пряничные сердечки. Помолившись у часовни, богомольцы поблагодарили своего вожака, мальчик поставили крест в часовне, венок с лентою повесили на алтарь, и все разошлись по домам. Когда Кристла при прощании подала Анче руку, то Анча заметила у нее на руке серебряное кольцо, и сказала с улыбкой: «Это не то кольцо, которое ты купила!» Кристла покраснела и не успела ничего ответить, потому что Мила шепнул Анче: «Она мне отдала сердце, а я ей руку!»

— Выгодный промен! Дай Бог вам счастья! — отвечала Анча.

Возле мельницы, у статуи под липами, сидела семья Прошка, и пан-отец, частенько посматривая на Жерновский холм. Ожидали богомолок. Когда уже солнце последними лучами освещало верхушки толстых дубов и гибких ясеней, в тени кустов забелели белые платки и быстро замелькали соломенные шляпки. «Уже идут!» — закричали дети, смотревшие всех прилежнее на косогор, и все трое бросились к мосткам, ведшим чрез реку на косогор. Прошек с женой и с паном-отцом, вертевшим табакерку и прищуривавшим глаза, пошли за ними навстречу бабушке и пани-маме. Дети целовали бабушку и прыгали вокруг нее, как будто целый год ее не видали. Барунка уверяла родителей, что ноги у нее вовсе не болят. А пани-мама спросила пана-отца: «Что нового?»

— Остригли плешивого! Случилось такое несчастие, пани-мама, — отвечал пан-отец с серьезным видом.

— От вас никогда не добьешься толку! — сказала с усмешкой пани-мама, ударяя пана-отца по руке.