— И тебе не было скучно без детей, когда они все трое уехали? — спросила княгиня.

— О нет, сударыня, ведь кровь не вода! Много я тогда плакала, но не давала этого заметить детям, чтобы не омрачить их счастия. Одинока я никогда не была: ведь дети всегда родятся, и таким образом человеку всегда есть чем заняться. Я видела, как соседские дети росли от колыбели, и мне казалось, что они мои родные. Если человек сам к людям расположен, так и люди его любят. Меня много просили приехать в Вену, и я уверена, что нашла бы там таких же добрых людей, как и в других местах; знаю, что обо мне бы там позаботились. Но ведь до Вены довольно далеко, а старому человеку уж не до путешествий: ведь он как пар над горшком. Господь, может быть, вспомнил бы обо мне, а мне хотелось бы схоронить свои кости в родной земле. — Однако я пустилась в россказни, как будто на посиделках; уж простите, сударыня, за откровенность, — добавила бабушка, окончив свой рассказ и вставая со стула.

— Твой рассказ, старушка, мне очень понравился; ты не знаешь, как я тебе за него благодарна, —отвечала княгиня, кладя руку на плечо бабушки. — Ну, теперь пойдем со мной завтракать; думаю, что и дети порядком проголодались.

С этими словами она вывела бабушку из кабинета в зал, где были приготовлены кофе, шоколад и различные лакомства. Камердинер ожидал приказаний, и по приказу княгини бросился тотчас за Гортензией и детьми. Через минуту дети явились с Гортензией, которая шалила с ними как маленькая.

— Посмотрите-ка, бабушка, что нам дала барышня — кричали все вдруг, показывая различные дорогие подарки.

— Смотрите-ка! Я отродясь не видывала таких вещей. Да вы поблагодарили ли за это хорошенько?

Дети подтвердили.

— Что скажет Манчинка, когда увидит? А Цилка? А Вацлав?

— Кто это Манчинка, Цилка, а Вацлав? — спросила княгиня, желая узнать о всех.

— Это я тебе расскажу, милая княгиня, а узнала я от детей, — торопливо проговорила Гортензия. — Манчинка дочь мельника; а Цилка и Вацлав — дети какого-то шарманщика, у которого, кроме этих, еще четверо детей. Барунка мне рассказывала, что они едят кошек, белок и ворон, что у них нечего ни есть, ни надеть, и что люди гнушаются ими.

— Потому что они очень бедны, — спросила княгиня, — или потому что едят кошек и белок?

— Да, поэтому, — подтвердила бабушка.

— Ну, белка недурное кушанье, я сама ее пробовала, — заметила княгиня.

— Ведь это не одно и то же, сударыня, есть по желанию и есть от голода. Шарманщика Бог наделил здоровым желудком, дети, конечно, тоже требуют много пищи, и все это он должен заработать своею музыкой. Как же прикажете делать, когда ни для себя, ни на себе нет ничего, а в доме чисто, как на ладони.

Между тем княгиня села к столу, Гортензия разместила детей около себя, и бабушка должна была тоже сесть. Гортензия хотела налить ей кофе или шоколаду, но бабушка поблагодарила, уверяя, что не пьет ни кофе, ни того другого.

— А что же ты кушаешь за завтраком? — спросила княгиня.

— Я сызмала приучена есть суп, большею частью овсянку; мы в горах уже так привыкли. Овсянка и картофель к завтраку, к обеду картофель и овсянка, а вечером бывало все чисто тоже; в воскресенье кусок овсяного хлеба. Вот постоянная пища бедных жителей в Крконошских горах, и они еще благодарят Бога, когда и в этом не терпят нужды; но часто бывает и так, что им не достает даже отрубей для утоления голода. Те, которые поближе к долинам, имеют немножко гороху, белой муки, капусты и еще чего-нибудь, да кусок мяса раз в год; тем уже хорошо. Но к барским кушаньям простой человек не должен привыкать, ему пришлось бы плохо, потому что эти лакомства давали бы ему мало силы.

— Ты ошибаешься, старушка. Такая пища очень подкрепительна, и если б эти люди могли иметь каждый день кусок мяса и хорошее питье, то это, я думаю, укрепило бы их гораздо больше, нежели вся та пища, которую они съедят в продолжение дня — возразила княгиня.

— Недаром говорят: век живи, век учись; а ведь я всегда думала, что большинство господ так бледны, а иногда и худы, потому что едят лакомые кушанья, нисколько не укрепляющие.

Княгиня усмехнулась, ничего не сказала на это, а подала бабушке рюмку со сладким вином, говоря: «Пей, старушка, это полезно для твоего желудка». Бабушка взяла рюмку и сказав: «за ваше здоровье, сударыня!», немножко выпила; потом взяла также кусок печенья, чтобы не обидеть гостеприимной хозяйки.

— Что в тех скорлупах, из которых кушает княгиня? — шепнул Ян Гортензии.

— Это морские зверки и называются устрицами, — отвечала Гортензия вслух.

— Цилка не стала бы их есть, — заметил Ян.

— Различные есть кушанья на свете, различные и вкусы, милый Ян, — отвечала девушка.

Во время этого разговора, Барунка, сидевшая возле бабушки, сунула ей что-то в карман и шепнула:

— Поберегите, бабушка, это деньги: мне их дала барышня для детей Кудрны, а я, пожалуй, потеряю.

Княгиня слышала все, что шептала Барунка, и взор ее с невыразимою радостью остановился на прекрасном лице Гортензии. Сердце бабушки было переполнено радостью, и она сказала трогательным голосом:

— Да вознаградит вас Бог за это, барышня!

Девушка покраснела и погрозила Барунке, которая зарделась в свою очередь.

— Вот будет радости-то! — вскричала бабушка, — теперь они будут в состоянии приодеться.

—И я еще прибавлю к этому, чтобы помочь им как-нибудь, — заметила княгиня.

— Сделали бы доброе дело, сударыня, если бы помогли этим людям не одною милостыней.

— А как же?

— А так, чтобы Кудрна, пока хорошо ведет себя, имел постоянную работу; я думаю, что она пошла бы у него хорошо, потому что он человек честный и трудолюбивый. Да вознаградит Бог за все, но милостыня, сударыня, помогает таким людям только на время. Купят себе то и другое, иной раз вовсе ненужную вещь, пока деньги есть в руках; а как все съестся и износится, так они опять останутся ни при чем, в другой же раз попросить не осмелятся. Но когда у него будет поденный заработок, состояние его улучшится, да и вам будет не худо приобрести трудолюбивого работника или верного слугу; да сверх того еще, сударыня, вы сделаете доброе дело.

— Ты права, старушка; но какое место могу я ему дать, музыканту?

— И, сударыня! Это легко придумать. Я знаю, что он охотно бы сделался сторожем или надсмотрщиком. Отправляясь в поле, он бы мог брать шарманку с собой. Он и без того, идя полем, всегда играет, чтобы было ему повеселее. Ведь он весельчак! — улыбаясь, добавила бабушка.

— Ну, мы позаботимся о нем, — отвечала княгиня.

— Ах ты моя дорогая, милая княгиня! — вскричала Гортензия, бросаясь целовать прекрасную руку княгини.

— Только при добрых людях живут ангелы! — заметила бабушка, взглянув на княгиню и ее воспитанницу.

После короткого молчания княгиня тихо сказала

— Никогда не перестану благодарить Бога за то, что он даровал мне ее! — и потом продолжала вслух: — Я бы очень желала иметь такого друга, который бы мне всегда прямо и откровенно говорил правду, как ты, старушка.

— Ох, сударыня, если захотите, так найдете! Друзей легче найти, чем удержать.

— Ты думаешь, я не сумела бы оценить его?

— С какой стати мне так думать о вас? Но так вообще бывает, иногда откровенность нравится, а иногда придется уже вовсе не по вкусу, вот вам и дружба!

— Ты опять права. Отныне ты имеешь право придти ко мне, когда бы то ни было, и сказать мне, что бы то ни было, — я всегда рада тебя выслушать; а придешь с просьбой, и если только я в состоянии буду ее выполнить, то будь уверена, что и она не будет напрасна.

Так говорила княгиня, вставая из-за стола. Бабушка хотела ей поцеловать руку, но княгиня нагнулась, поцеловала старушку в щеку, а руки ей не дала. Дети собрали свои подарки, но им не хотелось уходить от милой Гортензии.

— Приходите и вы к нам, барышня! — звала бабушка, принимая из рук ее Адельку.

— Приходите, приходите, Гортензия! — просили дети; — мы вам опять наберем ягод.