В минуты острой необходимости, например, во время московской чумы 1771 г. Орлов умел собрать всю свою энергию и направить ее на разрешение поставленной задачи. Однако подобные всплески случались у него изредка. С каждым днем Екатерина все более и более погрязала в государственных делах, а Григория Григорьевича все сильнее одолевала скука. Его безделье начинало раздражать Екатерину. В письме к госпоже Жоффрен она замечает: «Он отъявленный лентяй, хотя очень умный и способный».[66]

Вступая в заговор с целью возведения Екатерины на престол, братья Орловы тешили себя надеждой, что получив корону, императрица решится на венчание с Григорием Григорьевичем. Этот проект, однако, потерпел крах, поскольку русское дворянское общество отнюдь не настроено было подчиняться «госпоже Орловой». Екатерина отлично понимала, где граница, за которую она не смеет переступить. Эту границу четко обозначил Никита Иванович Панин, заявивший по поводу предполагаемого брака: «Императрица делает, что хочет, но госпожа Орлова не будет русской императрицей».

Екатерина пожертвовала проектом нового брака, ради укрепления на престоле. Ее шаг был весьма показателен. Она неуклонно подчиняла личные привязанности политическим интересам. Последние казались ей гораздо важнее, и императрица всегда негодовала, если ее заставляли выбирать между властью и любовью. Как можно сомневаться в ее действиях? Она прежде всего государь; остальное приятно, но не обязательно.

Это открытие не прибавило Григорию Григорьевичу сердечного пыла по отношению к вечно занятой возлюбленной. Он ведь и не предполагал, что ей теперь постоянно будет некогда. И все же Орлов 12 лет оставался фаворитом Екатерины, обеспечивая ей прочную поддержку образовавшейся вокруг него партии.

Честность и открытость делали Орлова достаточно привлекательным в роли временщика даже для представителей дворянской оппозиции. Князь М. М. Щербатов писал о нем в своем памфлете «О повреждении нравов в России»: «Среди кулачных боев, борьбы, игры в карты, охоты и других шумных забав, почерпнул и утвердил в сердце своем некоторые полезные для государства правила… Никому не мстить, отгонять льстецов, оставлять каждому месту и человеку непрерывное исполнение их должностей… Хотя его явные были неприятели графы Никита и Петр Ивановичи Панины, никогда не малейшего им зла не сделал, а напротиву того во многих случаях им делал благодеяния, и защищал их от гневу государыни… Во время его случая дела весьма порядочно шли… Но все его хорошие качества были затмены его любострастием:.. не было ни одной почти фрейлины у двора, которая бы не подвергнута была к его исканиям».[67]

И действительно, Григорий чаще и чаще пренебрегал хрупкими сердечными узами, связывавшими его с Екатериной, ища развлечений на стороне. Виной тому было не охлаждение, а чувство обиды и разочарования, которое постепенно охватывало душу первого из екатерининских орлов. Императрица не вышла за него замуж, сделав тем самым положение Григория Григорьевича крайне шатким, более того — унизительным.

При дворе вельможе в случае, пользующемуся расположением государя, всегда завидовали, всегда льстили в глаза и его же всегда презирали и травили за глаза. Близость с императрицей перечеркивала все реальные заслуги временщика, внушала к ним скептическое высокомерное отношение со стороны общества. А Григорий Григорьевич, от природы мужественный и честный, с трудом переживал подобное положение.

Была и другая причина душевного отдаления между императрицей и Орловым — ее ум. Мало найдется мужчин, готовых осознать, что любимая женщина может быть умнее и талантливее их самих. Но еще меньше тех, кто, осознав, согласится переносить такую женщину рядом с собой. Григорий Григорьевич не был самодовольным ничтожеством и поэтому скоро понял: Екатерина намного одареннее, работоспособнее и мудрее него. Но чувство уязвленного самолюбия все же кололо ему душу. В купе с многочисленными интригами, путем которых придворные группировки старались внести раскол между Екатериной и Орловым, чтоб впоследствии заменить его на более послушного фаворита, это чувство стало катализатором личного разрыва.

Однако за сердечным охлаждением политический разрыв последовал очень не скоро. И здесь мы сталкиваемся с яркой чертой характера императрицы. Екатерина всегда подчиняла движения сердца государственной необходимости. Уже остыв к Григорию Григорьевичу, она в течение нескольких лет терпела его неверность, пьянство и даже, как шептались в придворных кругах, побои, случавшиеся под горячую руку. Корберон, ссылаясь на рассказ хорошо знакомого ему швейцарского адвоката Пиктэ, 15 лет прослужившего в доме Орлова, писал: «Григорий бил ее не раз, и Пиктэ, бывший свидетелем их интимной жизни, говорил мне, что видел государыню в слезах и она жаловалась ему на недостаток внимания к ней со стороны князя».[68] Зачем же Екатерина позволяла подобное обращение с собой?

Союз с партией Орловых был слишком ценен для нее как для государя. Она не могла позволить себе показать истинные чувства и своими руками разрушить силу, которая помогала императрице держаться у власти в противовес враждебным действиям группировки Панина, старавшейся возвести на престол цесаревича Павла.

Лишь в 1772 г. из-за неудачных действий Григория Григорьевича на переговорах с Турцией в Фокшанах, перечеркнувших все усилия русской стороны по заключению мира, позиции партии Орловых значительно ослабели. И тогда Екатерина пошла на разрыв, поскольку сохранение за Орловым поста фаворита уже не соответствовало его реальному влиянию на государственные дела.

Подобный шаг дался Екатерине нелегко. Ей было уже 44 года, императрице казалось, что она слишком немолода, чтоб менять привязанности, более того — слишком занята для новых любовных похождений. Как она ошибалась! Впереди ее ждал бурный роман, наконец, подаривший Екатерине семью; затем целая цепь мелких увлечений, и в финале — роковая страсть, окончательно погубившая дамскую репутацию государыни.

Опасность политического положения, в котором оказалась Екатерина после падения влияния Орловых, заставила ее искать новой силы, способной противостоять группировке Панина. Ненадолго сменивший Гри Гри Васильчиков — креатура канцлера Никиты Ивановича Панина — не мог удовлетворить этим требованиям. Он был слаб, недалек и полностью контролировался враждебной Екатерине партией.

Кроме того, императрица его не любила. В «Чистосердечной исповеди» она признавалась, что во время связи с Васильчиковым «более грустила, нежели сказать могу». «Я думаю, что от рожденья своего я столько не плакала, как сии полтора года; сначала я думала, что привыкну, но что далее, то хуже… Признаться надобно, что никогда довольнее не была как когда осердится и в покое оставит, а ласка его меня плакать принуждала».[69]

Странные слова. На первый взгляд, кажется, что государыня может выбрать себе в качестве фаворита, кого ей вздумается. На самом же деле она оказывается заложницей борющихся за власть придворных группировок, и ее личные привязанности практически не идут в счет. Северная Мессалина, как Екатерину часто именовали французские памфлетисты того времени, вовсе не была вольна в выражении своих сердечных прихотей. Реально она имела право удержать избранника возле себя ровно столько, сколько позволяет политическая ситуация, и ни минутой дольше. Личная жизнь императора превращалась в приводной ремень громадной государственной машины, а сама Екатерина и близкие ей люди становятся пленниками сложной системы функционирования абсолютной монархии, при которой фаворитизм — один из важнейших элементов управления придворными партиями. Не владей императрица виртуозно этим оружием, она бы не удержала политическую ситуацию под контролем.