Ночью они подошли к месту и разбились на три части. Одна с Гроссом направилась к механической мастерской, другая с Маликовым — к электростанции и третья с Кочетковым и Фадеевым — к паровозному депо. Везде удалось бесшумно снять охрану объектов и установить мины.

Когда приготовления были окончены, по сигналу Кочеткова мины были взорваны. Раздались оглушительные взрывы. Депо, мастерская и электростанция загорелись. Казалось, все хорошо, но, когда партизаны собрались в условленном месте, Кочетков упавшим голосом заявил:

— Плохи наши дела. В депо было только два паровоза, а третий с пятьюдесятью вагонами стоит недалеко, на железнодорожной ветке. Неужели оставим его, товарищи?

— Взорвать бы надо!

— Взорвать… Сам знаю, что надо, но у нас осталась только одна мина — для моста…

Выход из создавшегося положения нашел испанец Гросс. Он придумал, как одной миной уничтожить и мост и паровоз с вагонами.

Вот что было сделано. Маликов и Фадеева частью партизан пошли минировать мост. Другие направились к паровозу. Здесь партизан Нечипорук, который раньше работал помощником машиниста, развел огонь в топке паровоза. Когда мост был заминирован, паровоз уже стоял под парами. Нечипорук пустил его со всеми вагонами на полный ход, а сам спрыгнул. Набирая скорость, паровоз дошел до моста и после взрыва с ходу полетел вниз, в реку, а за ним загремели и десятка два вагонов.

Эта диверсия вызвала большой переполох у фашистов. Через несколько дней к месту взрыва приехала специальная комиссия. Она определила, что убытки составляют несколько миллионов марок.

— Ну, отвел я душу! — говорил Кочетков в лагере. — А какой молодец Гросс, здорово придумал!

Кочеткова партизаны любили, но между собой тихонько острили и посмеивались над ним. Дело в том, что Виктор Васильевич не умел разговаривать тихо. Сильный его бас был причиной дружеских шуток.

Обычно партизаны ходили ночью и старались ступать тихо, веточку боялись тронуть, чтобы не производить шума. Но вот Кочетков услышит чей-нибудь шепот.

— Прекратить разговоры! Идти бесшумно! — скажет он, да скажет так, что в соседних хуторах собаки лаять начинают.

Но особенно стали шутить над ним после одной истории. Кочетков с группой в пятнадцать партизан пошел в разведку. Нужно было перейти вброд речку.

Кочетков скомандовал:

— Раздеться!

Дело было ночью, при луне. Партизаны разделись и, ежась от холода, полезли в воду. На противоположном берегу стали все одеваться.

— Отставить! — скомандовал Кочетков. — Двигаться так. Недалеко приток этой речки — зачем одеваться?

Пошли голыми. Идут километр, два — притока все нет. Людям холодно, комары донимают.

— Виктор Васильевич, нет притока.

— Не разговаривать!

Пошли дальше. Так они километров пять шли, пока Кочетков не убедился, что карта, на которой был указан приток, подвела его.

— Привал, можно одеваться! — как ни в чем не бывало скомандовал Кочетков.

После этого случая мы долго шутили над Кочетковым и его «голым переходом». Но наши шутки его не трогали. Он смеялся вместе с нами, как будто речь шла не о нем.

В конце сорок второго года Довгер предложил нам связаться с неким Фидаровым.

— Этот человек будет полезен. Он инженер Ковельской железной дороги, перед самой войной работал начальником станции Сарны. В Сарнах и Ковеле у него много знакомых. Фидаров — член партии, сумеет быть надежным подпольщиком.

— А где он сейчас?

— Он долго мытарился при немцах, скрывался. Сейчас устроился диспетчером на мельнице, недалеко от Сарн.

Константин Ефимович умел подбирать людей для нашей работы. Мы уже убедились: если Довгер рекомендует кого-нибудь, не ошибется и не подведет.

Кочетков связался с Фидаровым, а месяца через полтора тот уже организовал на сарненском железнодорожном узле крепкую разведывательно-диверсионную группу из рабочих, машинистов, путеобходчиков и служащих.

Фидаров бесперебойно сообщал нам о работе железных дорог Ковель — Коростень и Сарны — Ровно: сколько проходит поездов, куда и какие перевозятся войска, грузы, снаряжение. Не задерживая, мы передавали эти сведения командованию.

Скоро группа Фидарова стала заниматься не только разведкой, но и диверсиями — взрывом эшелонов и мостов. Кочетков держал связь с Фидаровым через Довгера и его дочь Валю.

По шоссе Ровно — Кастополь едут три фурманки, и хоть в запряжке хорошие, сытые лошади, фурманки движутся не спеша.

На первой — немецкий офицер. Он сидит вытянувшись, важно, равнодушно и презрительно поглядывая вокруг. С ним рядом — человек в защитной военной форме, с белой повязкой на рукаве и трезубом на пилотке. Так одеваются предатели, состоящие на службе у гитлеровцев.

На двух других фурманках полно полицейских. Одеты они пестро. На одном — военные брюки и простой деревенский пиджак, на другом — китель, а на голове картуз, на третьем — красноармейская гимнастерка, с которой сняты погоны. Ясно, что вся их одежда содрана с других. Но и у них на рукавах белые повязки с немецкой надписью «щуцполицай». Эти повязки украинские крестьяне называли «опасками». Название меткое: опасайся человека с такой повязкой!

Если на первой фурманке немецкий офицер и полицейский, видимо старший, сидят чинно, то на двух других хлопцы, развалившись, горланят песни и дымят самосадом.

Картина по тем временам обычная: бандиты с офицером-гитлеровцем во главе едут в какое-нибудь село громить жителей за непокорность.

Шоссе прямое и открытое. По сторонам поля и луга, поодаль — леса. Движение на дороге довольно оживленное. Время от времени грузовая или легковая немецкая машина, идущая на большой скорости, проносится мимо фурманок, поэтому они плетутся, прижавшись к самому кювету.

Когда какая-нибудь машина обгоняет фурманки или идет им навстречу, офицер еще больше подтягивается, злобно покрикивает на горланящую братию и приветствует встречных немцев по-гитлеровски — выбрасывая правую руку вперед чуть выше головы с возгласом «Хайль Гитлер!» Ясно, что офицеру-немцу противно тащиться на фурманке со сбродом людей «низшей расы», когда другие его коллеги проносятся мимо в комфортабельных машинах.

Фурманки уже три часа двигаются по шоссе, пугая жителей придорожных хуторов. При их появлении все скрываются в хаты и испуганно выглядывают из окон.

Но вот впереди на шоссе показалась большая красивая легковая машина. Дорога здесь шла среди поля. Офицер на фурманке привстал, поглядел внимательно вокруг. Кроме этой машины, ни позади, ни впереди никого не видно. Тогда, повернувшись к задним фурманкам, он поднял руку. Песни и гам мгновенно смолкли. Все насторожились.

Машина приближалась. Сидевший рядом с офицером соскочил с фурманки и быстро пошел вперед. Как только легковая машина с ним поравнялась, он спокойно, как на ученье, бросил в нее противотанковую гранату. Разрыв гранаты пришелся позади машины. Воздушная взрывная волна с силой толкнула машину, и блестящий «оппель-адмирал» мгновенно опрокинулся в придорожный кювет.

С фурманок все соскочили и с оружием наизготовку кинулись к опрокинутой машине, около которой уже стоял немецкий офицер.

— Молодец, Приходько! — сказал он на чистом русском языке человеку, который бросил гранату. — Хорошо рассчитал: и машину перевернул и пассажиры, кажется, живы. Давай-ка вытаскивать!

Когда из машины вытащили двух испуганных и немного помятых гитлеровцев, этот же офицер заговорил с ними по-немецки:

— Господа, прошу не беспокоиться. Я лейтенант немецкой армии Пауль Зиберт. С кем имею честь разговаривать?

Рыжеватый полный пожилой немец, охорашиваясь, ответил:

— Я майор немецкой армии граф Гаан, начальник отдела рейхскомиссариата. А со мною, — он указал на другого, — имперский советник связи Райс, приехавший из Берлина.

— Очень, очень приятно! — сказал офицер. — Ваша машина пострадала, прошу пересесть на повозку.