Игнат убежал к реке, где солдаты заканчивали увязывать последние плоты, а Ганна, вскинув голову, подступила к Заикину.

— Война. Все воюют. Только не солдат он… Раны у него, еле поднялся. Поэтому и отправил его домой их партизанский командир.

Заикин насторожился:

— Партизанский командир? Где партизаны? — спросил он, приближаясь к женщине.

— Были тут они, ему помогли, подлечили…

Уговорив женщину вернуться домой, Заикин поспешил к реке.

Убедившись, что противник стянул все наличные силы севернее, в район Кужарина, где сосредоточение подходивших советских войск и их подготовку к форсированию демонстрировал батальон Заикина, Дремов решил отправиться на противоположный берег с первым же рейсом на разысканных лодках, но старик, поняв намерение командира, преградил ему дорогу.

— Товарищ командир! Сынок! Вот же она. Сподручнее на ней.

Подхватив Дремова под руку, он поспешил к притаившейся в камышах небольшой долбленке.

— Не гляди, что неказиста, зато ладная, двоих выдюжит.

Когда рядом, похрустывая уключинами, появилась лодка с отделением охраны, находившимся при Дремове и раньше, старик, не снимая шапки, перекрестился и, что-то пробурчав себе под нос, оттолкнулся от берега.

Сведения о противнике и местности на противоположном берегу, полученные от старика, не вызывали сомнения. Дремов верил, что совесть у старика чиста, но все же он чувствовал тревогу на душе. «Чего не было вчера, то может появиться сегодня. Откуда гарантия, что противник не обнаружил появления подразделений и на этом направлении? Все может быть. А отсюда следует, что надо быть готовым к самому худшему — к схватке с затаившимся противником».

Вскоре показались расплывшиеся в тумане низкорослые кустарники, а когда лодка с разгона выскользнула на песчаный берег — поблизости в осоках что-то трепыхнулось. Дремов насторожился, а старик, взглянув в ту сторону, негромко проговорил:

— Они это, цапли. Кормятся здеся.

* * *

В районе первого батальона послышались пушечные выстрелы, а еще где-то выше по реке в воздухе вспыхнули осветительные ракеты. «Как раз то, что требуется», — подумал Дремов.

Продвинувшись дальше от берега, Дремов обратил внимание на истоптанный песок. Это обеспокоило его. Поспешив к воде, спросил у старика:

— Там что за следы в кустах?

Поняв, в чем дело, старик просветлел. Приложив к верхней губе козырьком изогнутую ладонь и потянувшись к Дремову, проговорил шепотом:

— На той неделе были тута партизаны, направлялись к своему командиру, к Ковпаку. Ушел он куда-то далеко.

Расставив два прибывших взвода на разведанном рубеже, Дремов предупредил старшего лейтенанта Белика:

— В случае появления противника не трусить и без паники. Воевать, как всем батальоном. Понял? — Сделав несколько шагов к лодке, круто оглянулся: — Приказ товарища Сталина двести двадцать семь помнишь? [10]

— Это тот, в котором ни шагу назад?

— Он самый.

— Тот помню. Не отступим.

— Не отступим, товарищ полковник! — заверил Дремова и командир отделения охраны. — Вот, — похлопал он по вещмешку, тяжело обвисшему с плеча тут же стоявшего солдата. — Так ведь, товарищ Пузик? — спросил он.

— Так точно, товарищ сержант! Только так!

Направляясь к лодке, Дремов не переставал думать о приказе Верховного Главнокомандующего, которым в тяжелый 1942-й вводились жесткие меры борьбы с паникерами и нарушителями дисциплины. В приказе говорилось, что железным законом для действующих войск должно быть требование «Ни шагу назад!». Появление приказа обусловливалось тем, что еще и во второй год войны нередко бывало, что некоторые наши соединения, в том числе неплохо укомплектованные и вооруженные, неоправданно оставляли выгодные рубежи.

Приказ был подкреплен усилением партийно-политической работы и рядом других важных мер. «В целом значение приказа тогда переоценить было невозможно», — рассуждал Дремов.

Когда лодка коснулась исходного берега, к Дремову поспешил начальник штаба. Взволнованный взгляд подполковника не предвещал ничего хорошего.

— Что случилось? — спросил его Дремов.

— А-а… У минометчиков… Шли подразделения ощупью одно за другим, а где-то у тлевшего пня повозка совсем неожиданно ухнула вначале передком, а затем и задними колесами, как в пропасть… Потянула и лошадей. Рядом находился старшина Гнатюк. Подал команду и сам бросился, чтобы подхватить. Не успел. Раздался взрыв…

— А старшина?! — вырвалось у Дремова. Перед его мысленным взором появился старшина Гнатюк с его единственным, сохранившимся из всей большой семьи внуком.

— Хорошо, что взорвалось глубоко, а то бы в клочья. Отбросило в сторону. Очухается, — с облегчением сказал Великий.

Подошел моряк Юхим.

— Ниже километрах в двух был хутор, — доложил он. — Все в нем рыбачили. Теперь ни хутора, ни людей. Осталось одно пепелище, но кое-что нашли. То, что надо, товарищ командир…

Дремов нетерпеливо спросил:

— Что нашли? Что надо?

— Есть там затопленные лодки. Щупал их, можно легко вытащить. Иван охраняет, а я к вам, чтобы доложить… Людей бы нам, товарищ командир. Достанем лодки. У берега они.

— Где Бойченко? — спросил Дремов у Великого. — Пусть идет с Коржем.

Капитан Бойченко, не щадя ни людей, ни себя, достал со дна реки все, что попадало под руки: и годное, и негодное. От него не отставал подзадоренный Иван. Ныряя с двумя солдатами поглубже, он натолкнулся даже на моторку. И хотя не все выловленное можно было пустить в дело, двенадцать лодок оказались более-менее исправными. Вскоре небольшой караван лодок подошел к району переправы. Дремов, ликуя в душе, поблагодарил солдат. Особую благодарность он выразил матросу.

Поощренный командиром, Юхим поспешил в хутор, чуть ли не из-под земли добыл весла, перевернув все вверх дном, разыскал веревки для буксировки плотов.

Хорошо усвоив истину, что с водой шутки плохи, понукая «несмышленую пехоту, ни шиша не петрившую в морском деле», Юхим сам ворочал ящики с боеприпасами, укладывая их равномерно на днище лодок. Раскрасневшись, сбросил бушлат и, завернув в него посиневшего Ивана, все еще дрожавшего после ныряния в холодную воду, Юхим то и дело покрикивал на торопившихся солдат. Чтобы лишний раз подчеркнуть свое настоящее разумение в морских делах, на его большой, чубатой голове появилась бескозырка с самой что ни на есть взаправдашней матросской лентой.

Дед Макар, покряхтывая, не отставал от внука. Нетрудно было понять, что сердце у старика замирало от гордости. Поглядывая в сторону Юхима, нет-нет да и подсказывал он солдатам:

— Слушай, что говорит командир.

Вслед за боеприпасами матрос равномерно погрузил минометы, а затем и людей. Лодки с плотами на буксирах отчалили. И как только пятая стрелковая рота, усиленная минометной, высадилась на плацдарме, Юхим немедленно повел переправочные средства назад. Дремов следил за их приближением и тут же приказал командиру полковой батареи:

— Грузи! — Батарея бросилась к лодкам.

Вскоре баркасы, заскрипев уключинами, вздрогнули, и наспех связанные плоты, по-бычьи упираясь в тугие волны, зашуршав бревнами по песку, неохотно стронулись с места.

— Ну-каси, навались! — подал голос управлявший солдатами дед Макар. Плоты всплыли. Оставляя глубокие борозды поперек реки, заколыхались на волнах. Дремов облегченно вздохнул. «Если плоты выдержат сорокапятки, то, немного усилив их, можно будет переправить и Сомова с его тяжелыми орудиями», — заключил он.

Начало светать, но полку повезло: земля оставалась плотно укутанной туманом, а густые малоподвижные облака опускались чуть ли не до верхушек деревьев.

Как только на плацдарм были переправлены второй батальон и артиллерийская батарея, Дремов решил перемещать на западный берег и свой НП. Начался сбор.