Мысль отчаянно билась в поисках решения. Что предпринять? По опушке леса быстро приближались, тяжело ворочая корпусами и ведя беглый огонь, два штурмовых орудия. За ними показалось третье и еще одно. Яркая трасса самоходки уперлась в соседнюю автомашину. Она вспыхнула, затрещали ящики с патронами. Нашарив на полу шлем и полунатянув его, лейтенант вывалился из кабины. Следуя за орудиями, падая в снег, снова поднимаясь и рассыпая искорки огня, мелькали зеленовато-серые силуэты гренадеров. Треск их автоматов перешибали залпы штурмовых орудий.

«Немцы от живота на бегу бьют. А мой автомат в кузове полуторки! Даже по нужде надо с собой брать, чтоб тебя!» — ругнулся лейтенант, рывком перекидываясь в кузов через закрытый задний борт.

Откидная полость упала, и со света ничего не было видно. Спотыкаясь о патронные ящики, канистры, сваленные в кучу противогазы, которые солдатам надоело таскать, он пробирался в передний угол, где с вечера, пытаясь устроиться на груде пустых мешков, прислонил к борту свой автомат. Дырки от пуль в брезентовом верхе полуторки на глазах вязались в замысловатые узоры. От бортов внутрь летели щепки.

«Вроде расстрела под брезентом, как в фильме «Броненосец Потемкин»! — падая животом вниз, подумал Кочергин. — Нет, не зацепило! — шарил он по сторонам руками. — Где ж автомат? Ав-то-мат!!»

И вдруг нащупал диск магазина ППШ. Откинув полость, он хотел спрыгнуть вниз, но, выбрав позицию напротив, уже с места вела огонь самоходка. А мимо бежали немцы, бежали в каких-нибудь десяти метрах! Присев, он из-под полости в упор дал очередь и, видя, как двое гренадеров повалились в снег, снова полоснул по бегущим из автомата. Пронзительно завопил раненый. Увлеченные преследованием, гренадеры не замечали, откуда ведется огонь.

«Наши дрогнули! Танки, та-ан-ки!» — мысленно рыдал Кочергин, спрыгивая вниз и отползая за задние скаты «газика».

Другая самоходка, развернувшись, быстро приближалась. Автоматная очередь разбросала снег и землю перед самым лицом. Его наконец заметили. С шипением оседал скат. В незащищенные очками глаза что-то попало. Он наугад, на чикающий стук «шмайсера», дал ответную очередь, потом попытался протереть глаза. Больно бьющий в уши густой грохот немецких автоматических пушек, «шмайсеров» и ручных пулеметов внезапно сел. Близко рванул крупный снаряд. Под осколками зазвенели металлические части машины.

— Ага-а-а! Туда вас! Бей их, мерзавцев, дави, ребята, дави как крыс! — не слыша себя, кричал Кочергин: все заглушил вой мощных моторов и лязг гусениц.

Рядом развернулась одна, затем вторая, третья машина. Огибая поляну, они прошли по опушке леса, удаляясь в сторону оврага, куда, оставив густо чадившую пушку, скатывались и исчезали в кустарнике серо-зеленые шинели. Бежавшие за тридцатьчетверками автоматчики остановились у оврага и полоснули несколько раз по плотной стене орешника на той стороне. Немцы не отвечали. Все стихло. Только в кронах деревьев шумел утренний ветерок. Опустив автомат, Кочергин с тяжелым сердцем двинулся в сторону танков. Появившись из-за поднятой крышки люка, знакомо повис, зацепившись одной рукой за стол пушки, и ловко спрыгнул вниз какой-то танкист.

Но, еще не надев очки, он знал, что к нему направляется Мотаев. Подойдя, тот толкнул Кочергина в плечо. Усталым жестом сдвинул назад шлемофон, обнажив белую полосу лба. На закопченном лице вспыхивали в улыбке глаза и зубы. Кочергин его обнял, прижал.

— Ну что, пехота, сражаешься? — вырвался капитан. — Молчи уж! Видел, видел твои подвиги. Автоматом обзавелся. Однако плохо что-то с координацией-то получилось. В автобусе, на узле управления, тебе бы без смены сидеть. Оттуда ловчее все наладить…

Кочергин стоял переминаясь. Действительно, на узле связи, где он, будучи в Немках, однажды подменил отправленного зачем-то в бригаду командира роты управления лейтенанта Бубнова, ему удалось посредством собранной от командиров подразделений информации помочь им быстро найти в бою правильное решение. Это даже обратило внимание Карапетяна. Но то был лишь эпизод. Он не повторился.

— Ладно, не кисни, — снова осветил лицо улыбкой Мотаев. — Задание одно важнецкое надо выполнить. Поедешь сейчас в Немки, там комполка тебе все растолкует.

— Понятно! — протянул ничего не понявший Кочергин.

Они шли по бровке оврага и уже было повернули напрямик через полянку обратно к танкам, как их внимание привлек станковый пулемет.

«Максим»! Тот самый, — остановился Кочергин.

Возле, зажав рукоятки пулемета в будто выточенных из слоновой кости кулаках, с головой, развороченной разрывной пулей, лежал лейтенант. Вторым номером был солдат, державший в вытянутых руках ящик с пулеметной лентой. На спине, окольцованная почерневшей бахромой шинели, багровела воронка.

— В грудь угодила! — подумал вслух Мотаев.

Кочергин молчал. Дня два назад он и этот пехотный лейтенант сидели с группой солдат над Доном. Как бы преграждая путь уходящему дню, может, последнему для любого из них, под обрывом, опрокинувшись, глыбилась тяжелая гряда туч. Там от воды курился туман. Ледяной припай виднелся только у левого берега, за песчаной косой и в заводях.

— Ишь! Не торопится стынуть, — швырнул в воду немецкую каску кто-то из солдат. — Чтоб немцу не пособить. От своих его отрезает!

Описав дугу, каска шлепнулась в зеркало воды и завертелась. Дон ответил тихим всплеском. Кочергин вскинул автомат.

— Не трожь ее, пускай себе плывет! — опустил его руку командир пулеметного взвода, теперь недвижно лежащей у ног. — Нехай он оттуда полюбуется. Вооружаешься за счет пехоты, так не балуй оружием, на котором кровь товарищей! Воюй! Только не шуми зря, береги тишину!

Теперь, глядя на залитую красной слизью шинель лейтенанта, он думал: «Сколько шумим каждый день, а дело не двигается!»

— Подзастряли мы здесь, — как бы угадал его мысли капитан. — Уж весь корпус в лесу собрался, а никак немца с плацдарма не спихнем!

— И зачем здесь, в чащобе, наша механизация? В корпусе пять танковых полков, из них два отдельных. Сила! Но танки в лесу — легкая добыча врага! Не место нам здесь, не место!

— Где ж, по-твоему?

— Хотя бы там, повыше, — показал лейтенант в сторону правого берега Дона.

— Так там на Тормосинском направлении Юго-Западный фронт действует, его 5-я танковая армия. Наш сосед справа.

— Та-а-анковая армия? Ей что же, немцев сверху в Дон не легче спихнуть, чем корпусу из леса, снизу?

— Не горячись! Плацдарм все еще, как нож к сердцу, ближе всего к «котлу». Сталинградскому фронту его ликвиднуть поскорей надо. А у Юго-Западного свои серьезные дела, и плацдарм среди них, может, не главное. Задача корпуса вполне самостоятельна…

— Вот те на! Как у Остапа Бендера? — бледно улыбнулся Кочергин. — «Спасение утопающих — дело рук самих утопающих!» А ведь не будь немца на правом берегу, не было бы здесь…

— Ну довольно, Юра! — досадливо оборвал Мотаев. — Тебе только повод дай! Пойдем!

Они быстро шли через поляну, обходя убитых на рассвете. Наши и немцы, скошенные огнем, лежали вперемежку. Вот двое парней, похожие, как близнецы. У обоих в петлицах по три треугольника. Старшие сержанты, как Зенкевич. И ран не видно, будто спят… Неподалеку навзничь унтер-офицер. Каска за головой, показав кожаный подшлемник, открыла, как обесцвеченные перекисью, рассыпавшиеся длинные волосы. Правильные, слегка заострившиеся черты лица. Глазницы уже занесло снегом.

— Посмотри-ка, Женя, Зигфрид какой? — попытался разрядить напряженное молчание Кочергин. — По заказу Геббельса сработан. Табельный!

Но капитан, ускоряя шаги, шел впереди, смотрел прямо перед собой. У своей тридцатьчетверки он остановился, как бы в чем-то сомневаясь, потом поднялся на машину, быстро оглянулся и, не снимая перчатки, потряс Кочергину руку.

— Бывай, Юра! Ни пуха тебе! Поторопись, а я еще разок проведаю немцев в зарослях. Поутюжу-ка их немного! — крикнул он, скрываясь в башне. За танком Мотаева последовали остальные.