– Э-э-э… архитектор… вон оно как… А чего же тогда к нам… – Босяки недоуменно воззрились на журналиста.
Камарич встал и решительно взял дело в свои руки.
– Дамы и господа! В эту обитель скорбей нас привел исключительный случай. Дальняя юная родственница уважаемого Льва Петровича, считавшаяся погибшей, совершенно неожиданно отыскалась среди хитровских жителей. У девушки изначально не все в порядке с рассудком, и мы понятия не имеем, какая цепь событий привела ее сюда. Но это теперь неважно, так как Лев Петрович готов взять на себя все хлопоты по ее содержанию и излечению от умственного недуга, ежели это окажется возможным. Заботясь исключительно о благе девушки, мы пришли сюда, чтобы просить вас о содействии в счастливом устройстве ее судьбы.
– Всемерно готовы содействовать! Пусть хоть одна живая душа вырвется из сей злокозненной клоаки! – пылко воскликнул человек в жилетке. – А мы, погибая во мраке, будем смотреть ей вслед и радостно махать платком!
– А кто ж она? Не я ли, случаем? – усмехнулась штопавшая чулок женщина. – Ежели чего, так я, пожалуй, согласная…
– Чего делать-то, я не понял. Поймать ее надобно, что ли? – деловито спросил ражий парень. – А куда доставить? И сколько за то отслюните?
– Девушка может быть вам известна как Люша, подружка вора Гриши Черного. Нам нужно всего лишь, чтоб вы устроили встречу Люши и Льва Петровича. В надежном и безопасном месте.
– Понятно! Организуем! Чего ж! – зашумел здоровый рыжебородый детина. – А вы нам за то стол с окороком и контрамарки на сезон…
– Алексей, очнись! – одернул товарища человек в пенсне. – Какие контрамарки? Лев Петрович же объяснил, он архитектор, строил вокзал…
– Тогда – перронный билет в те же сроки!
Камарич весело рассмеялся. Аркадий готов был поставить червонец, что Луке нравится в этом чудовищном месте. Но почему?
Спустя три дня спившиеся актеры и литераторы собрали и предоставили неутешительные для компаньонов сведения. Люша Розанова действительно имела место быть, проживала в ночлежном доме Кулакова, но буквально накануне проснувшегося к ней интереса достопочтенного Льва Петровича исчезла в неизвестном направлении. История там вышла какая-то совсем темная. С насилием и наличным мертвым телом какого-то вора в остатке. Можно было бы даже думать, что и девушку уже никто и никогда не увидит (мало ли таких без вести пропавших гниет в подземном туннеле бывшей Неглинки!), но вот дружок ее Гришка Черный, злой донельзя, ищет свою бывшую маруху, чтобы как следует с ней побазарить. Стало быть, полагает ее покуда вполне живой и где-то скрывающейся от его гнева… Хитровские же друзья Люши – трактирная девушка-судомойка, старик нищий и двое малолетних детей – ничего о ее судьбе и местоположении не знают и сами очень волнуются.
Глава 6,
в которой Глэдис рассказывает о своей артистической карьере, а Люша играет в сказки со Степкой, Юлией и Александром
– Банально… Ужас до чего банально и старо как мир. Ты молода, хорошо двигаешься, у тебя есть какой-то голосок и миленькая мордашка… а главное – тебе ужасно хочется чего-то необыкновенного! Плоская равнина во все стороны наводит уныние. Да, это ты сегодня понимаешь, что она разная и полна особой красоты, и… а тогда казалось, что вот это плоское пространство монотонно, как смерть!
Моя смерть, да! О, сегодня я должна чувствовать ее ближе, но на самом деле именно тогда она была рядом – совсем рядом, среди этой жесткой травы и пятнистых коровьих туш, у которых даже рисунок пятен и тот одинаковый! Я терпела, сколько могла, а потом поехала в Уиллокс… это городок, которого нет ни на одной карте, но зато там останавливается поезд – на две минуты, но мне хватило, чтобы познакомиться с проводником пассажирского вагона. Он был хороший парень, Сет Бохенси. Полтора месяца я встречала его на станции – три раза в неделю, по вторникам, четвергам и субботам, – и мы успевали перекинуться парой слов. А потом наступил такой прекрасный день, когда я пришла к поезду с саквояжем, в который уместились все мои вещи, и он увез меня в Нью-Йорк. В Нью-Йорк, да, в тот самый сказочный город – птичий рай! Это у нас пели такую песенку:
Ах, Нью-Йорк – дальний край,
Птичий рай,
Норки из глины,
Гнезда из прутьев,
Тянутся к небу —
Так и живут…
Вот и я как-то спела ее на вечеринке. Просто так, от хорошего настроения. Да, у меня в Нью-Йорке все очень мило складывалось: магазину дамского белья требовалась как раз такая продавщица, как я. Их не смутил даже мой западный акцент. А потом пришел один художник и нарисовал просто потрясающий мой портрет! Ну, на самом деле это была реклама корсетов, но позировала-то я. И этот портрет увидел великий человек – Эйб Ренски…
Да-да, я знаю, что, по общему мнению, существует только один великий Эйб! Ну этот, который на долларовой бумажке. А здесь, в России, и вовсе ни одного не знают! Так вот, Эйб Ренски – настоящий гений, чистой воды!
Кто он такой? Ах, правда, я же не сказала. Он антрепренер, и без него половина бродвейских театров не прожила бы и недели! От него-то я и узнала, что мое место вовсе не за прилавком модного магазина!
Какое было время, ах, какое время! У меня до сих пор колотится сердце, стоит только вспомнить! Я ведь даже не мечтала об этом. Да, сцена – это что-то такое, совсем не про меня. Мы, понимаешь ли, в фермерской семье были немножко не так воспитаны…
О, именно что немножко. Иначе разве стала бы я позировать для рекламы корсетов?
Но вот как это было. Мне девятнадцать лет, и меня берут на роль в «Птицу мечты». Не очень большая роль, но надо было учить целую прорву текста. И ноты! Черт, я-то ведь совсем не знала этих нот, ну просто ни одной!
Другой бы что сделал? Выгнал необразованную девицу и поискал другую… Но мистер Ренски, кажется, решил, что такой, как я, больше не найдет. И он оплатил мои занятия! Меня учили множеству полезных вещей! Петь, танцевать, ходить, владеть речью, держать ложку и вилку… короче говоря, буквально всему. Свободного времени – просто ни секунды… Сету надо было набраться терпения и подождать, но он не захотел… Чего подождать? Ну, мы ведь собирались пожениться, разве я не сказала?
У него даже не хватило смелости прийти и объясниться, он прислал записку. С какой-то ерундой, я и не подумала, что это он всерьез. А потом была премьера… он не пришел… И подумаешь! Это был великий день! Величайший! Успех, понимаешь? Просто – успех! Ах, ну какой там Сет, я и вспомнила-то о нем только следующим вечером!
Нет, я не вышла замуж. Вообще. Да и мне было некогда! Я работала с Эйбом Ренски. Или на Эйба Ренски, так вернее. А как иначе, он же должен был вернуть то, что в меня вложил! О да, вернул, вернул… и с большими процентами. Какое золотое время было! Я выходила на сцену четыре раза в неделю, вернее, шесть, потому что в субботу и воскресенье было по два спектакля. Эйб каждый раз закатывал скандал! Ну, в субботу – им же нельзя по субботам работать, евреям, а ему приходилось, никуда не денешься, но хорошенько поскандалить по этому поводу – святое дело!
Ах, видела бы ты его, когда он орал и расшвыривал по гримерке мои парики и костюмы! Страшный, как… ну как этот, которого пожевал кит… в Библии, помнишь? Да он всегда такой был, даже когда не орал. Смуглый, как креол, маленькое личико в морщинах и черные круги под глазами. Нет, не болезнь… от природы так. Хористки его ужасно боялись. А я обожала. Как же я его обожала…
В общем, шли золотые годы, и я имела успех… А ты знаешь, что такое успех на Бродвее? Что такое публика на Бродвее? Ради нее можно сутками репетировать, сутками заниматься у станка, сутками петь – и не сорвать голоса, и подскакивать от радости, как мышь в шампанском! Нет, этого не расскажешь. Когда тебя любят…
