Уже осень. Но тепло. Я забираюсь на холм над Удольем и думаю, сидя на нагретом за день камне. Вместе со мной греются две ящерки – большая и маленькая. Они как будто сделаны из старых гобеленов и колышут сухими боками. У них быстрые язычки. Мне нравится думать, что это мама и дочка. Солнце уже садится. В его золотых лучах плавают и кричат журавли. Им скоро улетать.

Отец утром не стал учить меня. Он сел в кресло, взял в руку бронзовое пресс-папье в виде ассирийского воина и сказал:

– Завтра в Синие Ключи приедет молодой человек. Его зовут Александр Кантакузин. Он будет здесь жить.

– Долго? – спросила я.

Отец никогда не докладывает мне о гостях усадьбы. Но обычно я знаю о них еще прежде, чем они появляются в доме. Слуги всегда болтают. Лукерья готовит много еды. Ей кажется: если гости сразу по приезде не поедят до тошноты, наступит катастрофа. Мне нравится сидеть в широком вазоне на въезде в поместье и смотреть, как среди полей в облаке пыли едет посланная отцом карета или вокзальный тарантас. Некоторые гости из Калуги приезжают в своих экипажах. Когда они приближаются и едут мимо, я сижу неподвижно и даже не моргаю. Гости как лягушки: если червяк или комар не пошевелится, они его не видят. Как-то одна подслеповатая, но наблюдательная дама все-таки спросила за обедом:

– Любезнейший Николай Павлович! У вас там на въезде в аллею парные вазоны. А куда вторая скульптура-то подевалась?

– Какая скульптура? – не понял отец.

– Ну такой симпатичный курчавый арапчонок сидит, поджавши ножки…

Не знаю, как отец ей объяснил, но я вечером в зале для веселья показала всем натурального арапчонка. Вымазалась сажей, разделась догола, вставила в уши и в нос кольца, в волосы – цветы и перья, повязала на пояс лыковое мочало, повесила на шею все нянины бусы разом. И спела, и станцевала – настоящие негритянские танцы, как мне казалось (я ориентировалась на картинки в журналах, и вроде бы все было похоже). Но дама почему-то зажимала уши руками и нюхала соль из хрустального флакона. Да и отцу как будто бы не понравилось.

– Всегда, – сказал отец. – Александр будет жить с нами всегда. Правда, он будет часто уезжать в Москву – учиться в гимназии, а после – в университете.

– Как это – всегда? – удивилась я.

– У него недавно умерла мать. А отец скончался еще прежде. Он сирота. Я принял над ним опеку.

– А… а… – Я не могла сообразить, что мне следует спросить. – А почему?

– Потому что он родственник моей первой супруги – Наталии Александровны.

– О! – Это мне понравилось. – Он такой же красивый, как она?

– Ну, мне трудно судить… – улыбнулся отец. – Кажется, он вполне привлекательный внешне юноша. А для тебя это важно? – спросил он в свою очередь.

– Не знаю. А где он будет спать?

– В южном крыле. Там сейчас Настя с Феклушей готовят для него комнату.

– Мне можно посмотреть? – попросила я.

Я подумала, что в подготовленной для нового жильца комнате уже должно «завестись» что-то такое от будущего приезда Александра, и я непременно сумею это «что-то» уловить.

– Не стоит тебе у них под ногами мешаться, – сказал отец. – Завтра он приедет, и ты все узнаешь.

– А что мне еще нужно узнать? – спросила я.

– Ну… многое на самом деле…

– Что же? – Я видела, что отцу очень хочется сказать. Пусть скажет!

– Ну… если вы с Александром понравитесь друг другу… то… может быть… потом… когда ты подрастешь…

Ого-го! Тут я сразу поняла: отец взял этого Александра в Синие Ключи не за просто так. Мало ли сирот на свете, а мой отец чрезмерной жалостливостью, как и я сама, никогда не отличался. Александра взяли из-за меня. Только не для того, чтобы он учил меня читать и писать, а для того, чтобы он на мне после женился! Ну вот как привезли из Англии быка Эдварда, чтобы он женился на наших коровах и у них получились хорошие телята. И как Эфиру на конской ярмарке купили породистую кобылу… Интересно, знает ли этот Александр, какую скотскую долю ему уготовили? Или это окажется для него приятным сюрпризом?

Теперь я сижу на камне и думаю. Солнце плавится в Удолье, камыши на том берегу окрасились красным, как будто горят.

– Так вот ты где! – говорит Степка, подкравшись сзади.

Ящерки сразу убегают. И правильно делают. Степка отрывает им хвосты, чтобы они дергались, а иногда и вовсе убивает, говорит, что они все равно что змеи.

Мы сидим на камне вместе и смотрим на закат. Комары перед нами толкут мак в теплой струе воздуха, поднимающегося от земли.

– О чем ты думаешь? – спрашиваю я Степку.

– Двух щеглов в силки поймал, – отвечает Степка. Он привык, что я так спрашиваю. Мне всегда интересно, что у людей в голове. – Думаю: даст за них завтра почтарская дочка полтинник или пожадится? А ты о чем?

– А я, Степка, скоро замуж пойду, – важно говорю я.

– Чего мелешь?! – Степка вскакивает с камня и встает передо мной, почесывая одной ногой другую. Штаны ему опять коротки – он быстро растет, а мухи кусают за голые лодыжки.

– Ничего не мелю, – обижаюсь я. – Вот те истинный крест, коли не веришь. Мне отец из самой Москвы будущего мужа выписал. Родственник покойной хозяйки, собой хорош и зовут благородно – Александр.

– И он на тебе, такой, согласен жениться?! – ахает Степка.

– Он – такой или я – такая? – уточняю я.

– Он такой, и ты – такая, как есть, – двигает подбородком Степка. – Так что – согласился уже?

– За отцовы деньги и на козе женишься, – рассудительно говорю я. – Он-то сирота, своих средств нету. А ты б разве отказался, если бы тебе предложили? – усмехаюсь.

Степка краснеет. Это получается забавно – прежде всего у него краснеют оттопыренные уши, потом шея, а уже после краска брызжет на все лицо, так, что голубые глаза светлеют почти до прозрачности Синих Ключей, а брови и ресницы кажутся совсем белыми.

– Да ты же малая еще, – говорит он.

– Ну не сейчас, потом, когда подрасту. А?

– Нет, – говорит Степка, подумав. – Я б на барышне из усадьбы нипочем не женился. Даже на тебе.

– Почему это? – Я оттопыриваю губу – обиделась. Не то чтоб я собиралась немедленно за Степку замуж, но такое откровенное пренебрежение… да еще со стороны того, кого я за друга считала…

– Ты ж мной всю жизнь помыкать будешь, а кому оно надо, – объясняет Степка.

– А как ты хотел – чтоб ты помыкал?

– Конечно, – соглашается Степка. – Жена да убоится мужа, так Господь заповедал.

– А нельзя разве, чтобы никто – никем? – уточняю я.

– Нельзя, – вздыхает Степка. – Так уж испокон устроено. Господа мужиками помыкают, мужики – бабами, бабы – детьми со скотиной…

– А взять и перевернуть? – предлагаю я и в тот же миг ярко представляю себе мир, где всем правит наш племенной бык Эдвард.

Подробно рассказываю Степке, как оно будет.

– Вечно ты глупость какую выдумаешь, – ухмыляется Степка.

На самом деле воображаемые приключения тирана Эдварда ему нравятся – я же вижу. Солнце уже зашло, снизу, с полей и озера, прилетел пронзительно-холодный ветерок. Я ежусь и прошусь к Степке в тепло. Он распахивает полу своего зипуна и пускает к себе – погреться. У Степки жесткая, но уже широкая грудь и ребра как стиральная доска. Я провожу по ним пальцем, он подпрыгивает и дерет меня за волосы.

– Ну расскажи еще, как Эдвард со скотником уездом правят, – просит Степка. – Вот заместо отца Даниила в церкви у них кто? Небось хряк ваш Васька? А попадьей – матка евонная с поросятами, да? Ах-ха-ха!

Я взяла с собой в тряпицу кусок хлеба с солью и сидела в вазоне с самого утра. Догадывалась, что нянюшка Пелагея ищет меня по всей усадьбе, чтобы хоть как-то привести в порядок к приезду Александра Кантакузина, но что мне? И что ей – в первый раз, что ли?