Обитатели Марса, какими мы видим их в романе Уэллса, имеют, однако, земное происхождение. В 1893 году в очерке «Человек миллионного года» он описал существо, которое через миллион лет придет на смену человеку, и оно очень напоминает марсианина из не написанной пока «Войны миров». Перенеся в своем романе это существо на Марс, Уэллс следовал простейшей логике: поскольку Марс существует много дольше Земли, живые формы могли достичь там более высокого уровня. Рассказав о вторжении с Марса, Уэллс словно бы столкнул современного человека с его далеким и непохожим потомком.
И, надо думать, марсиане разочаровали бы Путешественника по Времени не меньше, чем растерявшие знания и опыт своих предков элои. Это скорее высокоорганизованные, построенные на биологической основе компьютеры, нежели люди. Они столь же рациональны и бесчувственны. Все человеческое им чуждо. Сделав эти существа обитателями Марса, Уэллс не просто нашел удачный сюжетный ход. Марсианам и людям и правда не ужиться на одной планете.
На чьей стороне Уэллс? Конечно, он сочувствует человечеству и надеется на поражение марсиан. Но это не значит, что Уэллс на стороне настоящего, против будущего. Просто у настоящего есть еще возможность преобразоваться в иное будущее, не такое, какое сулят марсиане.
Этот урок был, однако, необходим. Марсиане дали понять, как медленно движутся люди по пути научного и технического прогресса. Они показали, как страшна бесчеловечность, и заставили задуматься о том, не угнездилась ли она в мире обыкновенном, нефантастическом. Они показали, наконец, как не хватает современному человеку независимости, достоинства, инстинкта свободы.
Почти за тридцать лет до Уэллса английский писатель Са-муэл Батлер описал в своем сатирическом романе «Эривон» (1871) судьбу людей, попавших под власть машин. Многие, пишет Батлер, считают, что людям это только пойдет на пользу. «Хотя человек для машин будет тем же, что для нас лошадь или собака...— говорят они,— ручному человеку будет житься под благодетельной властью машин куда лучше, чем в теперешнем диком состоянии... И хотя то тут, то там какая-нибудь пылкая душа задумается над своим положением и проклянет судьбу за то, что она не дала ей родиться паровой машиной, основная часть человечества молчаливо примет любой уклад жизни, если только он будет обещать ей лучшую одежду и пищу за меньшие деньги». Уэллс подхватывает эту мысль Батлера, и в его романе мы найдем полные ненависти к раболепному и ничтожному мещанину пассажи, посвященные истории человечества под властью марсиан. Мещанин готов променять свободу и самое жизнь за чистые клетки и питательный корм...
И когда Уэллс оставляет Землю человечеству, он отдает ее за те возможности, которыми оно располагает, а не за то, каково оно сейчас. Он верит в преобразования духовные и социальные.
«Война миров» окончательно упрочила литературную репутацию Уэллса. Бернард Шоу говорил, что ее «невозможно отложить, пока не прочел до последней строчки». Это действительно лучший из фантастических романов Уэллса. Его предшествующие книги, сами по себе значительные и необычные, были все же подготовлены литературной традицией. «Война миров» была скорее подготовлена творчеством самого Уэллса. При этом мера убедительности романа на редкость велика. Показателен такой эпизод. Когда 30 октября 1938 года американское радио передало инсценировку «Войны миров», подготовленную молодым актером и режиссером Орсоном Уэллсом, в стране началась паника. Не меньше миллиона из шести миллионов радиослушателей приняло радиопостановку за репортаж о действительных событиях.
Ранний цикл романов Уэллса завершился «Первыми людьми на Луне», где были описаны тяжелые последствия далеко зашедшего разделения человеческих функций. Уэллс еще раз показывает, что он — за человека во всем богатстве его возможностей.
Уэллса при его появлении восприняли как очень талантливого продолжателя Жюля Верна. От него ждали всякий раз нового научного материала. Финал «Войны миров» хвалили, например, за то, что автор использовал в нем «теорию происхождения болезней от микроорганизмов». В действительности, однако, творчество Уэллса было новым этапом развития научной фантастики. Он не просто «обживал» существующие научные теории, но и пытался нащупать новые. При этом для него были особенно важны социальные последствия предсказанной им научно-технической революции. Он и писатель более крупный. По словам А. В. Луначарского, Уэллс в отличие от Жюля Верна «замечателен прежде всего тем, что он, еще более знающий данные современной науки, будучи очень глубоким натуралистом, в то же время обладает исключительным художественным талантом и свои научные романы сделал настоящими художественными произведениями. В этом смысле он настоящий хороший реалист-психолог, реалист-социолог...»[1]
Жюль Верн называл Уэллса «представителем английского воображения». Уэллс действительно очень английский писатель. Он следует традициям английской фантастики, идущим еще от Свифта. Но он ближе к нам, чем великий сатирик эпохи Просвещения. Фантастика Свифта проникнута стойким в XVIII веке духом классицизма. Уэллс во многом следует за Диккенсом, в чьих произведениях жизнь, являясь в гротескных формах, представляется вместе с тем поразительно сочной, реальной. Заслуга Уэллса перед историей литературы исключительно велика. Он распространил завоевания критического реализма на область фантастики и при этом нашел многие формы выражения, характерные уже для литературы нашего времени. Уэллс был из тех, кто помог связать литературу XIX и XX веков.
Раннее творчество Уэллса не исчерпывалось фантастикой. С начала нового века он все чаще выступает как футуролог и утопист («Предвиденья», 1901, «Современная утопия», 1905).
Он пишет и бытовые повести и романы, что помогает бытовой убедительности его фантастики, но отнюдь не играет в его творчестве некую служебную роль. В 1909 году он публикует одно из самых заметных произведений этого периода, «То-но-Бенге», а до этого утверждает в английской литературе тему «маленького человека» романом «Киппе» (1905).
Все это не могло не сказаться на фантастике Уэллса. Она приобретает несколько иной характер, что легко заметить на примере романа «Пища богов» (1904).
Современник Уэллса Гилберт Кит Честертон назвал этот роман «Джеком, потрошителем великанов», написанным с точки зрения великана». Это было очень меткое замечание. Уэллс и правда стоит на стороне великанов. В «Пище богов» речь идет об изобретении ученых, которые создали особую субстанцию, содействующую быстрому росту живых организмов, превращению людей в гигантов. Но какова судьба их открытия? Как складываются отношения Детей Пищи с обществом, в котором они живут?
Занятно, что в английском фольклоре трудно найти существо более современное, чем великан. Эти не совсем обычные существа обитают не в сказочные времена, а сейчас, сегодня и дружат или вступают в распри с мэрами, рыбаками, сапожниками, лудильщиками, каменщиками, лавочниками, неотличимыми от тех, что встречаются на каждом шагу. Однако близость великанов Уэллса с людьми оказывается опасна прежде всего для самих великанов. Против них восстает все, что воплощает людскую косность,— к иным жизненным масштабам надо ведь заново приспосабливаться, они грозят нарушить привычный порядок вещей... Конец «Пищи богов» — это уже не реалистически заземленная сказка, где Уэллс вновь радует нас верностью жизни и чувством юмора, а некое иносказание и пророчество. Показывая, как научное открытие оборачивается бедствием, Уэллс выявляет антагонизм, неразрешимое противоречие между идеями и существующим в буржуазном мире порядком вещей.
Незадолго до первой мировой войны Уэллс написал роман «Война в воздухе» (1908), где столько угадал из явившегося вскоре глазам его современников, что завоевал имя провидца. Такое же отношение несколько лет спустя вызвал и роман Уэллса «Освобожденный мир» (1913), повествующий о новой мировой войне с применением атомных бомб. В романах Уэллса теперь искали — и без труда находили — предвидение реальных событий. Английский писатель Форд Медокс Форд рассказывал в своих воспоминаниях, что, когда на фронте он почувствовал запах немецкого ядовитого газа, первое, о чем он подумал, было: «Уэллс об этом писал». Именно в эти годы целое поколение поняло, что значил для его духовного развития Уэллс. По словам английского философа Бертрана Рассела, Уэллс был «освободителем мысли и воображения» и, рисуя привлекательные и непривлекательные картины возможного общества, «заставил молодых людей открытыми глазами взглянуть на разные варианты будущего, о которых они иначе бы не задумались».
