— Да-да-да! — герр Зоммерфельд встал со стула и принялся ходить по своему кабинету, а я — от неожиданности, что ли, — наоборот, сел на стул, стоявший перед его столом. — Всё это время я молчал, я ждал, что вы возьмётесь за ум! — говорил герр Зоммерфельд. — Потому что он у вас есть — так я думал, так мне сказали… Но я жестоко ошибался… Вы понимаете, что я испытываю некие моральные обязательства перед Феликсом… И перед памятью о вашем отце!..
— Ну и что теперь мне делать? Стоять у вас в офисе в виде памятника своему отцу? Мне не нравится эта работа, последнее время к тому же я действительно… топчусь на месте… Короче говоря, мне надоело.
— О работе мы ещё поговорим… А пока я скажу вам вот что. Не вы уходите от меня, а я вас увольняю, молодой человек. Я вышвыриваю вас вон. На улицу! Вы меня понимаете?
— Понимаю, — кивнул я.
— Ну вот, — удовлетворённо сказал герр Зоммерфельд. И вдруг добавил совсем другим тоном:
— Так что вы будете с завтрашнего дня получать пособие.
— Спасибо, герр Зоммерфельд.
— Я делаю это только из уважения к Феликсу… Подожди! Я ещё не всё сказал…
Вот, и после этого пошёл монолог — всем монологам монолог…
Герр Зоммерфельд, что называется, решил прочитать мне напоследок нравоучение… Наставить на путь истинный… Я не думаю… да нет, я просто уверен, что он не задавался целью меня аннигилировать… Но что мне до его целей, знаем мы его цели, говорящие кассы, праздные кассирши… А куда ведут эти благие намерения? Очень даже может быть, что прямиком… Туда, где вообще никого уже не будет, никого и нигде…
— Знаете, почему вы не смогли делать эту интереснейшую работу? — сказал герр Зоммерфельд.
Я пожал плечами. Я ведь уже всё сказал, мне хотелось выйти, хлопнув дверью, но опять-таки из уважения к дяде Феликсу я не хотел скандалов, к тому же герр Зоммерфельд подарил мне тысяч десять — пятнадцать в виде пособия, которое мне теперь предстояло получать… За это я должен был выслушать его…
— Потому что у вас нет абстрактного мышления! — сказал герр Зоммерфельд почему-то торжествующе… Как будто он был не начальник, увольняющий подчинённого, а врач, поставивший трудный диагноз…
Да, и в этот момент… Или через несколько минут — в течение которых герр Зоммерфельд не раз вздевал вверх указательный палец — после того, как называл очередное, полностью отсутствующее у меня, свойство…
Там были: усидчивость, трезвый образ жизни — и такой же взгляд на вещи… Социальное самосознание, когнитивный унисон, коллективный унисон, и просто — здоровый сон… То есть спать надо по ночам, а не днём… Порядочность, логика, дедукция, индукция, ёмкость мышления…
И так он постепенно дошёл до моей позы, процесс аннигилирования моей сущности перешёл с головного мозга на спинной, то есть с психики — на соматику…
— Как вы сидите? Уже по тому, как вы сидите, с вами всё ясно… Никто вас никогда бы не взял на работу, если бы вы на собеседовании так сидели, как вы сидели, когда вы сидели…
Вот, и в этот самый момент я почувствовал, что герр Зоммерфельд меня стирает — как какую-то устаревшую ненужную программу, медленно, чтобы растянуть удовольствие, по одному файлу, меня остаётся всё меньше и меньше…
А он всё говорит и говорит… В какой-то момент я просто исчезну — понял я, — растворюсь в воздухе…
Да нет же, это уже случилось, понял я ещё через секунду, ведь герр Зоммерфельд явно беседует… с самим собой! Меня уже нет в его кабинете, меня нет…
И тут — довольно-таки явственно ощутив своё отсутствие — я вспомнил, что был же точно такой эпизод…
Или с точностью до наоборот… Что в матлингвистике, впрочем, совсем неплохая точность…
В детстве я вовсю прогуливал школу… Объяснить, почему я это делал, я не мог даже самому себе, не говоря уже о других — вопрошавших меня взрослых…
Ну не приводили меня ноги в школу, и всё тут… Они сами по себе куда-то шли — мои ноги, я гулял ими по городу, а руками играл в торговых центрах — там можно было бесплатно играть — на игровых приставках к телевизорам…
Когда однажды я подобным образом прогулял подряд целый месяц, Ахима вызвали в школу и так там пропесочили мозги, что Ахим — в это трудно поверить, если знать о степени «любви» этого шестидесятника к пенитенциарной системе вообще… И своеобразное, скажем так, отношение к церебральной — в частности…
Но директор школы так промыл ему мозги, что Ахим повёл меня к детскому психиатру!
Директор поставил такое условие, чтобы я оставался в гимназии…
Мы пришли с отцом в большой праксис, там принимали сразу шесть или семь детских психиатров или психологов, я точно не помню, как их следовало величать, — из дальнейшего ясно, что это и не так важно…
В регистратуре нам сказали, чтобы мы шли по коридору в такой-то кабинет, ну мы туда и пошли…
Ахим сказал, чтобы я подождал у двери, вошёл в кабинет и вышел минуты через две-три, показал мне жестом, что меня там ждут…
Я вошёл, дверь за мной закрылась…
По-моему, я даже успел сказать «здрась»… Прежде, чем заметил, что в кабинете никого нет.
Я думал было выскочить за дверь, спросить Ахима, что это значит?
Но что-то меня остановило, может быть, присутствие тайны… Это звучит высокопарно… Na und?
Надо к тому же учесть, что я был ребёнком, мне было лет десять — двенадцать… Я решил, что доктор решил поиграть со мной в прятки…
Я обошёл письменный стол — там тоже никого не было, никто не сидел там на корточках, поджав голову, нет-нет… Я резко обернулся… И увидел, что на кожаном диване сидят всего-навсего… две нелепые куклы в цветастых дырндл (баварских платьицах)…
А под диван вообще невозможно было залезть, он был без ножек…
В книжном шкафу стояли толстые серые книги, на корешках у них были одни только цифры…
Правда, в комнате была ещё одна дверь… Она не поддавалась, я решил, что психиатр в неё и вышел — в подсобное помещение…
И я отошёл от двери… И сел на стул, стоявший перед столом, за которым, повторяю, никто не сидел…
И в комнату никто не входил…
И я тоже — не выходил из комнаты…
Я провёл полчаса, не меньше… Отец не заглянул ни разу… Ахим сидел за дверью и читал очередной роман Хандке или слушал в плейере свой любимый краут-рок[65], а может, и то и другое…
А я сидел в кабинете невидимого психиатра, наполняясь почему-то покоем… Мне кажется, что я повзрослел в тот момент или даже постарел… Стал «старше ста столетних стариков…», как говорил «проклятый» поэт…
Выйдя через полчаса из кабинета, я ничего не сказал Ахиму…
Он снял наушники и тревожно сказал: «Ну как?»
— Всё в порядке, — сказал я, — пошли домой.
— Подожди, мне разве не надо поговорить с врачом? — спросил он.
— Нет, — сказал я, — доктор сказал, чтобы мы просто шли домой, вопрос улажен, в школу он сообщит, что мы у него побывали… Всё теперь будет о’кей, Ахим.
— И ты не будешь теперь прогуливать?
— Нет, — сказал я, — не буду.
Ахим весь расцвёл…
— Слушай, а знаешь… — сказал он и вдруг осёкся…
— Что? — спросил я.
— Да нет, ничего…
— Ну что?! Я так не люблю, когда не договаривают…
— Ничего-ничего… Я просто хотел сказать, что тебе подарит на день рожденья Керстин… Но передумал, пусть это будет сюрпризом…
— Нет, теперь ты должен сказать! — пристал я к отцу, и он что-то такое мне сказал, что мне и подарили — телеприставку для игр, но… Сейчас мне кажется, что отец в тот момент чуть не признался мне… Если не во всём, то, по крайней мере… чуть-чуть не выдал, какое прозвище у меня было в младенчестве — с лёгкой руки дяди Феликса…
И вот почему я, значит, прогуливал школу…
Но отец ничего такого не сказал… Он выдал большую «тайну» — что Керстин, его тогдашняя спутница, подарит мне на день рожденья новую приставку…
И вот я теперь всё это вспомнил, хотя ситуация была прямо противоположная: в пустом кабинете сидел мой начальник, а меня там уже не было, потому что герр Зоммерфельд последовательно растворил меня — начав с моих мозгов и закончив развязанными шнурками — в воздухе, как в ванне с соляной кислотой, и теперь сидел один в своём кабинете и говорил сам с собой…
