— Под собой-то сук рубить вроде как-то нежелательно… — усмехнулся Васятка. — На плаву ведь мы, Спиридон Яковлевич…
— Не боись. Что я — дурак всех степеней, что ли?
— Да вообще-то нет, Спиридон Яковлевич… Но тут у кого хочешь мозги набекрень встать могут…
— Да?
— Вполне.
— У меня не встанут!
— И правильно! Зачем так к сердцу принимать? Да бревно, если уж на то пошло, может, даже и к лучшему.
— Ты чего бормочешь? Как это к лучшему?
— Так… Свадьба ведь скоро, Спиридон Яковлевич…
— Вот именно — свадьба! У нас газовая плита. Без дров как-нибудь обойдемся. А вот калужатинка к столу очень бы подошла. Хоть в ухе, хоть — в жареном виде. Ты сам-то пробовал когда-нибудь эту штуку?
— Пробовал.
— Это где? Где это ты пробовал?
— На плавучей турбазе заводской. Бригадой в июле с субботы на выходной но путевкам ездили.
— За хорошую работу, выходит, вам путевки дали?
— За плохую, Спиридон Яковлевич, не дают.
— Ну так и что?..
— Ну и все. Для коллективной ухи колхоз рыбы привозил. Завком заказ сделал, и…
— Специально для вашей бригады?
— Почему только для нашей? На весь пароход. Там по сотне, а то и по две людей отдыхает. И сегодня отдыхают… Отдельные каюты, буфет, музыка, танцплощадка на палубе… Блеск!..
— Ну и чего тебе там, в коллективной ухе, отломилось? Перышко от по́пы?
— Ничего не перышко! Вот такой шмат отломился!.. — показал Васятка свой немалый кулак.
— И что?..
— Ничего. Рыба и рыба. Вкусная, но, говорят, быстро приедается.
— Эх, Васюха… Мало ты еще что пробовал в жизни, мало что видел…
— Зато видел, как у нас в цехе, на товарищеском суде, одного браконьера казнили.
— И что же ему сделали? Отрезали чего-нибудь, что ли?
— В пот вгоняли… Ручьями, между прочим, бежал.
— Так ему и надо. Пусть не попадается!
— Мы тоже, Спиридон Яковлевич, с калугой могли бы влипнуть за милую душу. Когда ты про нее намекнул и тянуть стал, я знаешь о чем подумал, Спиридон Яковлевич? Я подумал: ну вот, Вася… Подплывает к нам калуга… А свадьба, понимаешь ли… скорее всего, от тебя уплывает… Куда, думаю, в какие степи нам потом с этой калугой подаваться?.. Ты, Спиридон Яковлевич, сетку тянешь, а я вижу, как ведут нас прямой дорогой, понимаешь ли, мимо загса — в народный суд Центрального района… Могло ведь так быть, Спиридон Яковлевич?
— Воображение у тебя очень богатое, я тебе скажу… Тебе бы, Васюха, кхе-кхе… мемоары писать. Не пробовал? Или только письмишки Варюхе сочиняешь?..
— Воображение у меня, может, и есть, но мемуары писать не смогу. Биография у меня еще небогатая. Вам, наверно, Спиридон Яковлевич, было бы сподручней…
— Да ладно тебе!.. Шучу я, не обижайся… Нам теперь только и остается, что шутить…
— Да я не обижаюсь. Я ведь тоже пошутил.
— Ударим по арбузу, а, Васюха? У нас с тобой ведь еще и запасики коньячные не перевелись. Для сугрева и для всякой бяки…
— Можно… Только куда нас несет по туману?..
— Доставай арбуз и не боись. Фомкин дорогу найдет. Фомкину штурмана не надо. Фомкин сам и капитан, и штурман. Тебе кажется, мы далеко от «Партизана» ушли? К десятку километров еще не подкатили. А горючего у нас сколько? Четверть бака всего-то и растранжирили.
Васятка достал арбуз и отрезал ножом два смачных ломтя. Фомкин за это время успел открыть бутылку и плеснуть в кружки.
— О-о-о! Хорошо! — сказал он, выпив и зажмурив от удовольствия глаза. — Ах, как ласково обожгло! Давай, давай, Васюха, а потом — холодненьким арбузиком. М-м-м!..
Фомкин стал сочно уплетать ломоть. Васек последовал его примеру. После выпитого стало теплее и веселей. Теперь они разговаривали громко, не стесняясь.
— Ты, Васюха, про бревно-то никому ни-ни… Слышишь?
— А чего мне распространяться?
— Все верно, нечего распространяться! Что было, то прошло. Никто не видел — и крышка!.. Давай еще по махонькой и тут же поедем.
— Домой?
— Домой, да не совсем. Фомкин с пустым возвращаться не привык. Удочки у нас есть? Есть. Черви есть? Есть. Поближе к дому найдем хорошее местечко и остановимся. Я и крючком в любой момент сколько хочу нащелкаю. Без ухи Настасью свою не оставлю. Я и удочкой уважать себя заставлю. Тому же Раздобарову сто очков наперед дам.
Он еще раз налил в кружки.
— Эх, Васюха!.. Давай вот за что тяпнем — за свадьбу вашу с Варькой. Тебе за это дело теперь волноваться не надо, так что — поехали…
— Поехали, Спиридон Яковлевич! — согласился Василий. Но перед тем как выпить, сообщил: — А свадьбу мы знаешь где планируем сыграть?
— Где?
— На турбазе нашей. Места через цех в завкоме забронируем, билеты пригласительные отпечатаем…
— Н-ну, может, и верно… Ты еще вот что мне скажи, Васюха… Ежели ты свадьбой дорожил, зачем со мной наладился?
— Так ведь я, Спиридон Яковлевич, тонкостей всех не знал. Думал — обычное дело. Варюха сказала, мол, отцу надо на рыбалке помочь. Я — пожалуйста, а что и как, даже и не догадывался…
— Ну, ладно… Поехали.
Фомкин протер ветровое стекло, нажал на кнопку стартера. Остывший мотор поупирался малость, но стартер сделал свое дело, и двигатель вскоре заработал на малых оборотах.
— Н-но, милай, пошел! — сказал Фомкин. Лодка тронулась в кромешном тумане малым ходом. Фомкин крутил головой, вглядывался в туман, крутил баранку руля, продолжал двигаться в известном только ему направлении и, к удивлению Васятки, очень быстро вышел к берегу.
— Теперь вот так, вдоль него, и будем править.
Они незаметно достигли скал, и Васятка снова с уважительным почтением глядел на каменные громады. За скалами сопки убегали далеко от берега. На открытом просторе тянул ветерок и творил с туманом чудеса: то словно бы громоздил над Амуром белые горы хлопка, то будто накрывал снегами стога сена, то закручивал громадные мраморные столбы, а между столбами было светло от пробивавшихся к воде косых лучей раннего солнца. Фомкину такое было видеть не впервой, и он вел лодку, не отворачивая ни от столбов, ни от стогов, он просто врезался в них, пробивал, проходил сквозь горы хлопка, вылетал по прямой на обласканные солнцем речные поляны с голубыми кусочками неба над ними и снова таранил, сверлил, пробивал туман, а у Васятки аж в глазах рябило от всего этого, он только и делал, что крутил головой, приговаривая:
— Вот это да!.. Ух ты!.. Н-ничего себе!.. Нет, это надо же?! М-м-м!..
— Помычи, помычи!.. — проговорил с усмешкой Фомкин, но Васятка не услышал этих слов.
К «Партизану» они, неожиданно и для самого Фомкина, выскочили, когда тот оказался на открытом пятачке. Там уже проснулись, и в маленьком катерке, что был рядом с черным корпусом «Партизана», сидел за рулем человек в зеленой прорезиненной куртке с откинутым капюшоном и, судя по выхлопу за кормой, прогревал двигатель. Увидев лодку, он повелительно махнул рукой: мол, требую подойти к «Партизану».
— Счас… — сказал Фомкин и дал самый полный вперед, стремясь как можно скорее миновать открытое пространство и уйти в туман. При этом он успел оглянуться и увидеть, что человек в катерке моментом отвязался от «Партизана», дал выстрел вверх из ракетницы и тоже ударил по газам. Но ему надо было еще набрать скорость, а Фомкин уже летел как ветер, проскочил первый солнечный стог тумана и дальше пошел не по прямой, а начал выделывать замысловатые восьмерки, петляя между белыми колоннами и белыми стогами, стараясь избегать больших солнечных полян.
Одной все-таки по инерции избежать не удалось, и здесь произошла у них встреча с преследователем, но все обошлось для Фомкина благополучно, так как мчались они в противоположных направлениях. Мгновение, и они скрылись друг от друга. Потом свиделись еще раз — мельком — и все… Катерок от них отстал, а может быть, бегал по туманам, но где-то в стороне. Фомкин определил между колонн по солнцу направление и пошел вверх по течению, ближе к дому.
— Убегали-то зачем, а? — спросил озабоченный Васятка. — У нас ведь все чисто… Ну, подошли бы… Чего убегали-то?
