Археологов было одиннадцать. Приехав в районный городок и обосновавшись полтора месяца назад в гостинице, они буквально на другой же день пришли в райком. Молодые, спортивно одетые, чрезвычайно вежливые и целиком устремленные в свою науку люди. Живущий в силу своего положения заботами сегодняшних дней и непрестанно обязанный думать о днях будущих, Филатов согласился принять их скорее из гостеприимства, нежели из понимания неотложности и важности их дел. Они представились и вручили ему письмо от академика Окладникова с просьбой оказать содействие работе экспедиции. Филатов был наслышан об этом человеке, как о крупном исследователе Сибири и Дальнего Востока, но, честное слово, обрадовался бы в сто крат сильнее, если бы Окладников сообщил ему в письме, что направляет в район в лице этих умных молодых людей не археологов, а, скажем, зоотехников, мелиораторов или агрономов. Это было бы очень, очень кстати…

Начальник экспедиции — тонкий, длинношеий, с бородкой (наверное, так выглядел Дон Кихот) — просил выделить им два передвижных вагончика, трактор и по возможности машину, добавив при этом, что все остальное у них есть. Что остальное, он не пояснил. Видимо, лопаты, скребки, лупы, карты, фотоаппараты, пустые ящики для находок. Не хватало, чтобы они заявились еще и без этого! Так думал он тогда, но трактор, вагончики и машины распорядился выделить. Обрадованные археологи пригласили при удобном случае приезжать к ним в гости на раскопки. Филатов из вежливости пообещал, а теперь вот решил наведаться к археологам — потому, что все это можно было сделать по пути в Ярцево, и потому, что другого момента могло и не представиться…

Сначала в знойном мареве равнины он увидел темно-зеленую змейку заросших тальниками берегов речки Быстрой, добрался до них, отыскал мост, переехал на другую сторону, долго петлял вдоль русла, и только часа через полтора на горизонте показались знакомые холмы.

«Интересно, что они там наковыряли?» — снова подумал Филатов. Точно такой же вопрос задал он с недоверчиво-шутливой улыбкой, когда остановил свою машину в лагере археологов, возле вагончиков, и поздоровался с начальником экспедиции, которого еще в первую встречу мысленно окрестил Дон Кихотом.

— Любопытного много, Семен Николаевич. Сами буквально ошарашены! — сказал тот не без гордости, и Филатов по его загорелому лицу, по светившимся глазам других археологов понял, что они невероятно довольны раскопками и с трудом скрывают это за маской ученой серьезности.

— Ну, что ж, пойдемте. Показывайте. Удивляйте!..

— Прошу сюда, Семен Николаевич! — пригласил жестом молодой Дон Кихот, искренне обрадованный неожиданным визитом секретари райкома, и Филатов пошел рядом с ним по нахоженной тропе — мимо порыжевших на степных ветрах вагончиков — своей неторопливо-грузноватой походкой. Чуть приотстав, шли, негромко переговариваясь, остальные археологи. Они были в соломенных шляпах, в сандалиях на босу ногу, в расстегнутых на весь ворот рубашках, в полотняных куртках, наброшенных на голые плечи.

— Мохэ… Что-то впервые слышу об этом, — сказал Филатов. — Я, помню, где-то читал о чжурчженях. Вроде бы на Амуре существовало какое-то загадочное государство предков нынешних нанайцев. Это так?

— Совершенно верно, Семен Николаевич, — подтвердил начальник экспедиции. — Чжурчжени — это своего рода дальневосточные инки. У них была огромная империя. Высокая культура. Города. Письменность. Чжурчжени отливали собственную монету, имели хорошую вооруженную армию. Удивительно, но императоры китайской династии Сунь долгое время были на положении вассалов у чжурчженей, платили им дань.

— Откуда это известно?

— Из древнекитайских летописей. Существуют и чжурчженьские источники. В них есть подробности, и довольно любопытные. Знаете, однажды дело дошло до того, что армии чжурчженей дошли до берегов Янцзы, захватили столицу Кайдан и увезли на Амур обоих императоров дома Чжао — Хойцзуна и Циньцзуна, императрицу, принцессу, всю верховную знать, ученых, актеров, всех ремесленников, монахов. Сорок тысяч человек! В летописи указывается, что вслед за пленниками на север отправился огромный, длиною в несколько километров, обоз: целые возы с золотом, тканями, пряностями и оружием. Добычей чжурчженей стали книги, географические карты, астрономические инструменты и дворцовый архив!

— Их интересовали даже архивы? И давно это было?

— Да нет, не очень… — рассмеялся археолог. — Всего лишь восемь с половиной веков назад. А точнее — в тысяча сто двадцать седьмом году нашей эры.

— Действительно, не очень… — в тон ему проговорил Филатов, мысленно прикинув, что хотя на Руси к тому времени стояли Киев, Новгород, Псков, Чернигов и многие другие города, но Юрий Долгорукий еще не успел выбрать места для Москвы, неизвестный автор не написал«Слово о полку Игореве», а впереди у русичей были века труднейшей борьбы с полчищами татаро-монголов. Потом спросил: — Ну, а мохэ?..

— Мохэсцы жили еще до чжурчженей — в Приморье, в долине Зеи и здесь, на Амуре. Обитали племенами. Сведений об их жизни очень мало. Пока обнаружено всего лишь несколько поселений и могильников. Найдены наскальные рисунки раннего периода. Кое-что известно опять же из древнекитайских и чжурчженьских летописей. В хронике династии Суй упоминается, что в Китай прибыли мохэские послы и что это были очень воинственные люди. Но это уже более поздний период, а племена мохэ жили в этих степях уже две с половиной тысячи лет назад!.. Им был знаком гончарный круг, они разводили лошадей и сеяли просо.

— В лошадей я готов поверить, — сказал Филатов. — А вот просо… Здесь? Две тысячи лет назад?

— Я вполне серьезно, Семен Николаевич… — заметил несколько задетый археолог.

— Меня, дорогой товарищ, только доказательствами можно убедить. Есть таковые?

— Есть! — сказал археолог.

— Имейте в виду: кости лошадиные в расчет не пойдут, — рассмеялся Филатов. — Другое дело, если просо той давности…

— Есть и просо, — совершенно серьезно сказал археолог.

— Неужели сохранилось? — оживился Филатов.

— Сохранилось. И вообще, нам крупно повезло, Семен Николаевич. И с поселением, и с находками…

Они подошли по тропе к подножию холма, и здесь Филатов увидел большой квадратный вырез в склоне, обращенном к реке. Так аккуратно и с такой тщательностью могли работать только археологи, и когда они остановились — все одиннадцать и Филатов с ними — у края выреза со слоями чернозема, песка и суглинка, открылась удивительная картина и явственно пахнуло дыханием далеких времен. Когда-то в холме со стороны реки было вырыто с десяток пещер, узких на выходе и расширенных в глубине до размеров небольших квадратных комнат. Обнаженные сверху, они выглядели теперь, как соты в улье. Внутри их хорошо сохранились остатки древних очагов, докрасна обожженный песок, грубоватой работы темно-серые, местами закопченные с боков, сосуды. Кто-то невероятно давно грелся у этих очагов, коротая в дымном чаду долгие дальневосточные зимы, готовил пищу, баюкал детей. Здесь совершались языческие обряды, рождались, старели и умирали. До тех пор, пока однажды жизнь по какой-то причине не замерла здесь…

— То-то обрадуется ваш Окладников, а?

— Сообщили телеграммой. Не исключено, что сам нагрянет. Не выдержит… Это уж точно!..

— И вы уверены, что поселение — именно мохэское?..

Археолог осторожно коснулся пальцами шершавого бока одного из раскопанных сосудов и смахнул с него пыль. Древний мастер украсил его по горлу шахматным рисунком из ромбиков и уголков, а еще ниже сосуд опоясывали крутые спиральки.

— Вот по этим украшениям мы можем смело утверждать: сосуды мохэские и ничьи больше, — сказал уверенно молодой Дон Кихот. — Видите: спиральки? Это — далекий прообраз нынешнего нанайского орнамента… Характерен для искусства племен мохэ, живших тысячу — тысячу двести лет назад.

Филатов внимательно оглядывал сосуды, трогал их руками и, ощущая ладонями шершавую, сырую прохладу обожженной глины, пытался осмыслить, охватить сознанием развернувшуюся перед ним бездну прошедших столетий. Кем-то и когда-то забытые горшки стояли — вот они, рядом, а время — безостановочное, неуловимо текучее, неощутимое — куда-то улетучилось, утекло… Куда? В какую воронку? Вообще-то еще Филатов-школяр мог бы разъяснить нынешнему Филатову, что время течет из ниоткуда в никуда, что ни человечеству, ни тем более человеку не дано быть ни у его истоков, ни у его пределов. Он принимал все это разумом, но никогда с такой остротой не осознавал так, как сейчас, величия бесконечности и диалектического трагизма всего живого и сущего…