Но чем дольше жили они потом на зимовье Жилина, тем призрачней становилась надежда на возвращение белых армий. В середине октября 1922 года до Пермского докатилась весть о том, что НРА штурмом взяла Спасск и захватила там в плен штаб генерала Молчанова. А еще позже стало известно, что часть белых войск через перевал Барабаш ушла в Корею, а другая — под прикрытием японцев эвакуировалась на кораблях из Владивостока. К концу октября и Япония вывела из Приморья свои дивизии.

А хуже всего было Наташе. Ей уже все надоело в тайге. Все опостылело. Найденов-то хоть изредка, но выбирался в Пермское, к Жилину, гостил у него день-два. А Наташа ни разу за эти годы не покидала зимовья, никого не видела, кроме Жилина, который каждую зиму приезжал на месяц-полтора охотиться в своих угодьях.

Впрочем, нет. Однажды… Да, однажды ей пришлось увидеть человека.

Это произошло месяца через три после того, как они обосновались в зимовье. Шла к исходу осень, и пора было подумать о заготовке дров на долгую зиму. Это не составляло труда: надо только ближе подтащить к землянке сушняк, которого было полно кругом, затем перерубить и уложить в поленницы. Вот этим они и занимались в тот день, когда Найденов вдруг ощутил, что возле землянки они не одни с Наташей, а есть кто-то еще, и он, этот чужой, откуда-то из укрытия неотступно следит за ними… Найденов сразу почувствовал на себе этот взгляд, стал беспокойно озираться по сторонам, а Наташа, занятая работой, пока ничего не замечала. Ничего не говоря жене, Найденов украдкой, но с обостренным вниманием оглядывал окрестные кусты, склоны, сопки, камни, деревья… Беспокойное ощущение, что за ними кто-то наблюдает, не исчезало. И это был не зверь. Найденов кожей чувствовал взгляд человека. И вдруг он заметил, как за дальними лиственницами что-то мелькнуло и исчезло!

— Наташа… Наташа… — позвал он сдавленно. — Иди сюда!

Она подошла, глядя непонимающе.

— Иди сюда, Наташка, — повторил он и, схватив ее за руку, потащил за собой.

Она ничего не понимала, но повиновалась беспрекословно, и, когда он приказал нагнуться, она нагнулась и, когда он побежал, побежала она.

— Быстро в землянку! — теперь уже почти кричал он. — Да быстрее же!

Наташа кинулась в открытую дверь, а Найденов, вбежав следом, мгновенно захлопнул дверь, задвинул засов. Затем схватил винтовку и, передернув затвор, достал патроны в патронник.

— Уйди от окна! Подальше!

Бледная от испуга Наташа забилась в самый дальний угол.

В лесу было тихо, никаких подозрительных звуков не слышно.

Найденов осторожно открыл дверь и выполз по ступенькам во дворик, обнесенный невысоким бруствером из дерна: Жилин сделал его, чтобы оградить дворик от вешних вод и дождей. Теперь это было хоть и ненадежной, но все-таки защитой от пуль. Найденов подполз к брустверу, положил на него винтовку и цепко огляделся по сторонам. А в голове лихорадочно билось: кто это? кто? кто? Жилин? Но ему сейчас нечего здесь делать, и он пришел бы открыто. Может, Жилин выдал, привел чекистов? Нет, эти бы не церемонились, да и Жилину нет резона его выдавать: он может пострадать сам… Кто же это? Случайный охотник? Почему же он скрывается? Выжидает удобного момента для нападения? Но он мог напасть на них с Наташей уже давно, пока они таскали сушняк…

Так, молниеносно перебрав все предположения, лежал Найденов за бруствером минут пять — десять. Но они показались целой вечностью. Вокруг по-прежнему царила тишина, безлюдье. Он еще и еще раз внимательно, метр за метром, оглядел склоны сопок. Никого не видно.

«Неужели почудилось?» — спросил он сам себя, вытирая рукавом холодный пот. Нервы немного успокоились, улеглась дрожь. Захотелось курить. Он полез было в карман и вдруг замер: чуть правей того места, где он впервые увидел мелькнувшую тень, шевельнулся куст. И тут же он приметил человека с винтовкой, который от куста перебежал к соседней пихте и спрятался за ней.

«Что делать? Окликнуть? Или сразу стрелять? А вдруг он не один?.. Нет, стрелять не надо. Это всегда успеется…»

Человек, перебегая от дерева к дереву, постепенно приближался к небольшой поляне перед землянкой. За последним деревом он замер, видимо не решаясь выйти. Замер и Найденов, прицелившись. Наконец незнакомец вышел из-за пихты и, сделав несколько шагов, остановился, опираясь на винтовку. Теперь Найденов видел его отчетливо. Был он худ, оборван, изможден. Скулы заострились, губы распухли, давно не стриженные волосы слиплись. Глаза лихорадочно блестели. В изодранной в лоскуты одежде трудно было узнать френч и галифе, но все-таки это была офицерская форма, хоть и без погон.

Незнакомец нерешительно огляделся — теперь он был совсем не защищен, далеко от первых деревьев, за которыми мог бы скрыться от пули, — но все-таки сделал шаг к землянке.

— Стой! — громко крикнул ему Найденов.

Незнакомец покорно остановился.

— Брось винтовку!

Пришелец с усилием откинул от себя оружие и, лишившись опоры, еле удержался на ногах. Его качало, как былинку.

— Ты один? — опять грозно крикнул Найденов.

— Один…

— Кто ты и что тебе надо?

Незнакомец покачнулся и, не видя Найденова, а лишь слыша его, протянул в сторону землянки свои худые руки и сказал слабым, прерывающимся голосом:

— Соли мне… соли! Ради бога!.. Соли и спичек…

— Подойди! — приказал Найденов.

Тот покорно пошел к землянке, заплетаясь ногами, но тут же упал: силы оставили его. Это было как нельзя кстати: Найденов мог теперь спокойно выйти из укрытия и проверить, нет ли у незнакомца еще какого-либо оружия. Пришелец был без сознания. Найденов проверил его карманы, перевернул на спину. Китель на нем был весь порван, осунувшееся лицо заросло щетиной. Сапоги развалились, подошвы отстали, и были видны сбитые в кровь пальцы.

Найденов позвал перепуганную насмерть жену. Вдвоем они без труда внесли истощенного и легкого, как ребенок, незнакомца в землянку. Наташа смочила холодной водой его лицо. И, едва очнувшись, человек стал по-детски всхлипывать и бормотать:

— Соли, ради бога… Умираю без соли…

Наташа налила в кружку мясного бульона и поднесла к его губам. Найденов приподнял ему голову. Незнакомец, стал жадно пить, клацая по кружке зубами. Его трясло. Выпив кружку, он жалобно посмотрел на Наташу, прося глазами: «Еще!»

— Пока хватит. Иначе будет плохо, — сказала Наташа.

— Вы кто? — спросил Найденов пришельца.

— Гусев… Иван Сергеевич Гусев.

— Как вы здесь оказались?

Незнакомец посмотрел на хозяев землянки глубоко запавшими глазами и вдруг заплакал. Потом сквозь слезы проговорил:

— Все… Нет у меня больше сил, не могу… Нас было много, нас было девять человек… Теперь я один, один в тайге, страшно! Соли нет, спичек нет! Патронов всего три… Страшно!.. Я больше не могу!.. Сдайте меня властям. Я — белый офицер, штабс-капитан Гусев, Иван Сергеевич Гусев… Отведите меня к людям…

— Штабс-капитан, говорите?

— Да.

— Разбиты?

— Да. Бойко-Павлов…

— И все это время в тайге?

— Да…

— Понятно.

— Простите, — сказал жалобно капитан. — Я не знаю, кто вы, но я вам благодарен. Я снова разговариваю с людьми. Боже мой, какая жуткая это вещь — одиночество! Простите… Мне стыдно просить, но… налейте еще хоть два-три глоточка… Так хочется есть!

— Вам много нельзя, — сказала Наташа, но налила ему еще чуть-чуть бульона и дала небольшой ломтик хлеба. Как ни старался Гусев сохранять достоинство и есть не спеша, это не удалось. Наташа сочувственно вздохнула и отвернулась.

Охмелев от еды, Гусев уснул. Он спал больше суток, а когда проснулся, снова набросился на пищу. Найденов дал ему бритву, штабс-капитан сбрил свою щетину и стал выглядеть моложе. Ошарашенный неожиданной встречей с людьми, да еще с такими, которые помогли, обогрели и накормили, штабс-капитан стал суетливо помогать Найденову таскать валежины и все говорил, говорил, поглядывая на него благодарными глазами. Наташа отыскала для него старые, но еще крепкие, сносные брюки, рубаху, носки. Нашлись и сапоги, хоть великоватые, но зато с целыми подошвами. Штабс-капитан много рассказывал о себе и ничего не расспрашивал о них, и Найденов нередко задавал себе вопрос: догадывается пришелец, кто они такие, или нет?