На вокзале в Омске Найденов нанял извозчика и первым делом отправился в офицерский госпиталь, где работала Наташа. Они расстались зимой. Это было время надежд, радостных ожиданий, счастливого начала любви. И вот прошло всего полгода, а сколько уже рухнуло опор от того моста, который вел в радужное будущее!
Но сам мост еще держится! Эта вера зарождалась в душе Найденова по мере того, как он подъезжал к центру сибирской столицы Колчака. На одной из улиц его порадовал безукоризненным строем эскадрон казаков. В другом месте извозчику пришлось пропустить несколько грозно урчащих броневиков. Затем прошествовала, правда, не столь красиво, как казаки, мусульманская дружина с зеленым знаменем ислама. Попадались офицеры и солдаты польского легиона, чешского корпуса, военные в английской и французской форме.
Вот наконец и здание офицерского госпиталя, в котором он пролежал долгие три месяца после ранения в Казани. Найденов попросил извозчика подождать, а сам чуть ли не бегом миновал обширный тенистый двор, обнесенный узорчатым металлическим забором, и в приемном покое у немолодой дежурной медсестры еле выпытал, что Наташа недавно ушла с ночного дежурства домой — она жила у тетки.
Он бросился на улицу, вскочил в пролетку, крикнув:
— Быстро! В ближайшую парикмахерскую, а потом к особняку госпожи Золотаревой. Знаешь?
— Как не знать! — отозвался извозчик, трогая лошадь. — Ариадну Федоровну знает, почитай, весь город. Да что там город. Сибирь знает, матушка! Одно слово, что женщина: пусть-ка другой мужик попробует в наше время прииски в руках держать, да пушное дело, да капиталами ворочать! Муженек-то ее покойный чуть было все в карты по ветру не пустил, да не успел до конца разориться: богу душу отдал. А она все заново подняла, да еще сверх того. Ловка! Н-но, милай! — подхлестнул он кнутом жеребца.
Уже спал полдневный жар и больше стало людей на улицах, когда тот же извозчик подкатил к особняку Ариадны Федоровны Золотаревой. Свежевыбритый, надушенный, в начищенных до блеска сапогах, с небольшим чемоданчиком в руке Найденов взбежал по ступеням и, еле переводя дух от волнения, позвонил. Конопатая девка Фрося, прислуга, едва открыв дверь, странно захлопала ресницами, прыснула в ладошки и убежала с возгласом: «Я сейчас! Я сейчас!..» — громко топая по ступеням.
Вскоре послышались шаги — легкие, торопливые; как трудно было спутать их с другими! А через мгновение Наташа стояла перед ним, изумленная, взволнованная неожиданной встречей. Она была в легком домашнем платьице — до каждой черточки знакомая и в то же время в чем-то изменившаяся, и это чудодейственное обновление, свойственное молодым женщинам, сделало ее еще прелестней, обаятельней, милей.
— Наташа… — только и смог вымолвить Найденов. — Наташа!
— Васенька…
Миг — и они уже были в объятиях друг друга. Их плечи сомкнулись, его губы искали ее губы.
— Не писал…
— Наташа…
— Я боялась…
— Ну что ты, что ты? Я знал: ты думаешь обо мне. И я тоже о тебе думал, Наташа. Всегда!
— Но ты потерялся, никаких известий. Последнее письмо я получила из Екатеринбурга в конце апреля!
— Я не мог. Наташенька… Милая моя. Чудо мое. Я так хотел тебя видеть!
— Чего же мы стоим-то? — проговорила она, не скрывая счастливых слез. — Пойдем… Тетя тоже обрадуется. Она часто вспоминала о тебе и все жалела, что ты отправился в это пекло. Ведь можно было сделать так, чтобы ты оставался в Омске.
— Ну что ты, Наташа! В то время, когда там решалась судьба России, наше будущее…
— Я знаю… Но пойдем. — Она потянула его за руку, а сверху, с лестницы, послышался голос самой Ариадны Федоровны:
— Где он там? Ну-ка, где наш герой?
…Этот счастливый день тянулся бесконечно, кажется, для того, чтобы Найденов мог запомнить его на всю жизнь, запомнить, как на балконе они разговаривали с Наташей; запомнить, как вились надо лбом ее легкие волосы и как сияли глаза, которые ничего не могли скрыть… Он запомнил все до мельчайших подробностей, — наверное потому, что это была самая светлая встреча с Наташей. Позже они еще не раз встречались и расставались, теряли и находили друг друга, но таких дней больше уже не было. На смену тем счастливым пришли иные дни, все стало иным…
А еще в памяти остался разговор за ужином.
Навестить Ариадну Федоровну прибыл полковник Уорд. Член тред-юниона, депутат британского парламента, правая рука генерала Нокса — вот кто такой Уорд. Командуя всего лишь батальоном союзников, этот англичанин тем не менее входил в первую десятку самых доверенных лиц адмирала. Накануне свержения директории Колчак — тогда военный министр — решил объехать на фронте войска, чтобы лично увериться в их готовности поддержать его. Сопровождал адмирала в этой поездке батальон британских войск под командованием все того же Уорда. Наконец, именно Уорд в критические дни декабрьского восстания в 1918 году помог Колчаку подавить совместно с чешскими легионерами выступление мятежников в Омске и на станции Куломзино.
Встретиться с полковником Уордом, который был своим человеком в доме Ариадны Федоровны, и тем более познакомиться с ним в неофициальной обстановке показалось Найденову в высшей степени интересным и лестным. Полковник оказался очень любознательным человеком: расточал комплименты Наташе, искренне радовался за Найденова, которому досталась такая чудесная невеста.
По-русски Уорд говорил очень неплохо. За богато сервированным столом, который даже в это голодное время ломился от яств и вин, после обмена любезностями и шутками, после первых тостов полковник обратился к Найденову:
— Где изволите служить? Здесь, в Омске? При штабе?
— Вася все время был на фронте, — с гордостью ответила Наташа. — Он только сегодня прибыл.
— Это наш герой, наш храбрый мальчик, — ласково добавила тетушка. — Он получил в награду золотые часы из рук самого Александра Васильевича.
— Это похвально! Это очень похвально! — одобрительно закивал головой полковник. — Настоящий мужчина! Откуда вы вернулись, если это не тайна?
— Я участвовал в операции на Вятке в районе Малмыжа, — ответил Найденов.
— Я слышал кое-что о неудачной попытке прорыва на северном фланге фронта, — сказал задумчиво Уорд. — Знаете, применительно к двигателям внутреннего сгорания есть такой термин: позднее зажигание. Бывает раннее зажигание. Бывает нормальное. И бывает позднее. Это когда искра летит вслед уходящему вниз поршню и сжатие уже прошло. Польза от сгорания топлива в цилиндре становится весьма малой. Вот так произошло и с прорывом. Да… позднее зажигание.
Полковник обвел всех взглядом, словно желая убедиться, понятен ли смысл его метафорической речи собеседникам.
— Урок печальный, — добавил он. — Но и весьма поучительный. Пора вести войну качественно новыми методами. Еще не поздно. Сейчас фронт расположен примерно по той же самой линии, откуда начались мартовское наступление белых армий. Я думаю, союзники и Колчак придут к какому-то единому решению и выработают наилучшую стратегию. Пока же таковой не было.
— Что уж говорить о союзниках, если наши генералы между собой не могут договориться. Я из-за этого просто ненавижу Семенова! Казак полуграмотный, а тоже — метит в Наполеоны, только и знает, что досаждать адмиралу! — сказала в сердцах Ариадна Федоровна.
Все знали, на что она намекала. И сам адмирал, и в военных кругах, близких ему, не могли простить надменной выходки атамана. Это произошло в дни, когда Колчак, консолидируя силы, еще в Китае, приехал в ставку Семенова, чтобы предложить более тесное сотрудничество. Атаман долго не принимал, и адмирал вынужден был униженно ждать. В конце концов встреча состоялась, но атаман Семенов был неуступчив, упрям, не признал над собой власти Колчака и кичливо отказался от трехсот тысяч рублей, которые предложил ему адмирал для приобретения оружия и формирования частей.
— Дорогая Ариадна Федоровна! — сказал мягко Уорд. — Если бы вы знали… Э-э… отношения между генералами и атаманами, между всеми группировками, которые противостоят Советам, — это, можно сказать, зеркальное отражение отношений между союзниками. Да, да. Я буду, господа, откровенен. Это отражение очень сложного, запутанного, невидимого переплетения политики великих держав. Как западных, так и восточных. Вот — Семенов. Атаман Семенов. Не объявись он, в Забайкалье был бы другой атаман или генерал. И он бы разговаривал с его превосходительством адмиралом точно так же. Ну, может быть, несколько дипломатичней. Суть была бы та же…