Заклинание неба

Считалось, что духи умерших предков могут не только делать добро, но и причинять страшное зло. Чтобы завоевать благосклонность духов, заручиться их помощью в выращивании урожая, в создании благосостояния, сохранении здоровья и т. д., необходимо было строжайше соблюдать трехлетний траур по умершим, выполнять многочисленные обряды, приносить духам жертвы.

Иногда исследователи религии подчеркивают только этическую сторону культа предков, в действительности же это настоящая религия, со злыми и добрыми духами, магией, мистикой и всеми другими необходимыми атрибутами. Позднее рабовладельческие классы приспособили культ предков к своим политическим целям, превратили его в идеологическое оружие порабощения масс. В «Книге песен» есть гимн царям Чэн-тану и У-дину[121], относящийся ко времени династии Инь-Шан (1766–1122 гг. до н. э.), в котором, исходя из культа предков, «доказывается» божественное происхождение земной иерархии.

Ласточка, волей небес опустившись с высот,

Шанских царей порождает прославленный род.

В Иньской земле поселясь, возвеличился Шан:

В древности волей владыки воинственный Тан[122]

Правит и ставил границы в пределах всех стран.

Жаловать стал он указы на царства князьям,

Над девятью областями он царствовал сам.

Это был первый из шанских царей властелин,

Твердо владел он властью от неба один —

Ею владеет потомок Чэн-тана У-дин[123].

Культ предков в Китае был тесно связан с пережитками родового строя, с существованием сельской общины и особенно с патриархальным семейным укладом. Обожествление предков привело к образованию представлений о родовых и племенных богах. Так возникло многобожие, или политеизм. Эти религиозные представления во многом сохранились почти до наших дней. Мао Цзэ-дун в статье «Крестьянское движение в провинции Хунань»(1927 г.) писал: «Мужчины в Китае обычно находятся под властью трех сил, представляющих целые иерархические системы, а именно: 1) государственной системы — общегосударственных, провинциальных, уездных и волостных органов власти (политическая власть); 2) родовой системы — общеродового храма предков, храма предков ответвления рода, главы семьи (родовая власть); 3) религиозной системы, представляемой: а) подземными силами — верховным владыкой ада, духами — хранителями городов и местными духами и б) небесными силами — богами и святыми, от верховного владыки неба до всевозможных духов. Все они вместе составляют систему потусторонних сил (власть религии). Женщина же наряду со всем этим находится еще и под властью мужчины (власть мужа). Эти четыре вида власти — политическая, родовая, власть религии и власть мужа — отражают феодально-патриархальную идеологию и порядки и являются самыми страшными узами, опутывающими китайский народ, в особенности крестьянство»[124].

Особенно сильным в системе многобожия был культ царя. В китайской религии царь изображался существом сверхъестественным, его не только сравнивали с богами, но даже ставили над ними. Цари именовались «сынами неба». Царя, или императора, называли богом, считалось, что цари происходят от богов. Характерно, что китайский император был одновременно и первосвященником, то есть совмещал светскую и духовную власть. Он участвовал в религиозных церемониях культа предков, открывал сельскохозяйственные работы, проводя весной первую борозду.

В древнекитайской литературе наряду с религиозными гимнами и обрядовыми песнями встречаются произведения, по содержанию сходные с атеистической древневавилонской «Поэмой о страдающем праведнике», которые также выражают сомнение в существовании богов, божественной справедливости, ибо добрые дела людей не получают награды, неблаговидные поступки — возмездия. В одном из документов правитель страны, обращаясь к богам во время сильного голода, говорит: «Какое преступление совершил мой народ, за что боги карают его смертью и голодом? Не было такого духа, которого бы я не чествовал, не было такой жертвы, которой бы я не принес. Все наши священные символы водружены на свои места, так почему же боги меня не слышат»[125].

Яркую атеистическую направленность имеют беседы древнекитайского мудреца о смысле жизни, добре и зле. Скептический тон этих документов, сомнение в существовании доброго бога отражают борьбу передовых общественных сил против религиозного миропонимания. «Правда ли, — спрашивает мудрец своего собеседника, — что бог любит добро и ненавидит зло?» Тот отвечает положительно. «В таком случае добро должно было бы изобиловать в стране, — говорит мудрец, — а зло быть редким. На самом же деле хищных птиц много, а птицы-фениксы редки, волков полным-полно, а единороги (символ справедливости. — А. А.) почти не встречаются, терниев куда больше, чем злаков, и порочных людей — чем добродетельных. А ведь ты мог бы сказать, что первые — это благо, а вторые — зло. Может быть, то, что мы считаем хорошим, богу представляется дурным, и наоборот?»

Особенно отчетливо элементы свободомыслия и неверия проявляются в народных стихах и песнях:

Приказ неба не заслуживает доверия,

Поэтому я осмеливаюсь подражать моему

Другу и быть беспечным[126], —

говорится в одной из песен. Страдание людей не зависит от бога. Бесправие и несправедливость, царящие в обществе, созданы самими людьми — правителями, князьями, — а не богами. В «Шицзин» сказано: «Одни живут в нужде и страхе, а другие наслаждаются вином и музыкой». В народной песне «Большие крысы» описывается роскошь и богатство знати, добытые тяжелым трудом бедноты. Народ сравнивает своих угнетателей с крысами, пожирающими зерно.

Наши крысы, наши крысы,

Не грызите наше просо.

Мы живем у вас три года,

А забот от вас не видно.

Бросим вас, уйдем подальше,

В земли счастья мы пойдем.

С ростом классовых антагонизмов между разорившимися общинниками и родовой аристократией, между рабами и рабовладельцами все сильнее проявляются недоверие к небесному владыке, свободомыслие и скептическое отношение к религии. Берется под сомнение культ предков. Народ начинает понимать, что духи предков так же бездеятельны, как и небесный владыка Шан Ди. Ждать от них помощи безнадежно.

Все покойные предки

Мне не помогают: почему же

Покойные предки и родители жестоко

Относятся ко мне?[127]

Автор другой песни говорит:

Неужели мой предок не человек? Неужели он не

Имеет в сердце любви и добродетели? Почему же он

Так бесчеловечно смотрит на то, как я подвергаюсь

страданиям?[128]

Сомнение в могуществе богов приводит трудящихся к атеизму, к отрицанию существования богов вообще: «Небо несправедливо»; «Небо немилостиво»; «Небо не нелицеприятно»; «Небо никому не сочувствует»; «Огромное небо — мало добродетели»; «Небо — злое и грозное, оно совсем не заботится и не думает о нас»[129]. Такие мысли довольно часто встречаются в древнекитайских произведениях того времени.