Прижатая рекой, лодка заскребла бортом по гранитным доспехам берега. Наверное, подумал Найз, потащит в крайний левый канал, к Цветочным холмам, где он еще ни разу не был, но мечтал оказаться в полночь хотя бы на пять минут — хоть совсем по другой причине, чем на полуострове качелей.

Лодка плыла теперь медленно, время от времени шершаво трогая боком набережную. Мальчик стискивал кулаки от нетерпения, ногти впивались в ладони, но, возбужденный, он не чувствовал боли: «Быстрее, быстрее, быстрее, лодочка, миленькая, лодка, калоша старая, дырявый башмак! Ну плыви же быстрей, ну чего тебе стоит!..» Хотелось вылезти и подтолкнуть ленивое судно на середину канала, или потащить за веревку, как бурлак, или бросить всё и бежать к морю — ведь с каждой пролетевшей секундой утро становилось ближе, а это означал конец их планам, но самое главное — конец его друзьям, захваченным барзоанцами!

— Быстрее, быстрее, быстрее, — не замечая, он принялся повторять вслух, как заклинание. — Быстрее же!!!..

И поэтому не услышал сразу новый звук. Совсем рядом, над головой, плакал ребенок, повторяя: «Нет, нет, нет, нет, нет…»

Найз судорожно вдохнул, сжимая зубы: «Мы не должны вылезать, не должны, не должны, не должны, не должны…» — и даже почти убедил себя, как вдруг плач прервался, и яростный крик разорвал тишину:

— Пусти меня! Пусти! Гадюка, сви…

Взрыв брани на чужом языке, звук удара и тела, падающего на что-то гулкое, застал Найза врасплох. Не соображая, что делает, он вскочил в облаке сена, рыча что-то яростное, и сиганул на берег через узкую полоску воды, выхватывая на ходу кинжал.

В долю секунды происходящее впечаталось в его память, как будто он рассматривал сцену полдня.

Посреди вымощенной площадки под разными углами торчали непонятные трубы: целый лес деревьев из металла, без коры и ветвей. Вершины одних терялись во мраке, другие были не больше пеньков. Одни толщиной были не меньше старого дуба, вторые — с руку Найза. Ближе к набережной несколько труб беспорядочно валялось на земле. А между ними, изумленные вмешательством то ли духа сенокоса, то ли странного утопленника, застыли люди — пятеро в зеленых кольчугах на голое тело и трое в красных балахонах. Один балахонщик распростерся у их ног, не шевелясь. Лысый барзоанец, тот, что оказался ближе всех, стоял со сжатыми кулаками, а в нескольких клозах от него лежал кто-то маленький.

Первая мысль Найза была о песчаных воробьях. Кого-то из них убили! И он, вопя, к изумлению своему, «Провались земля и небо!!!», ринулся на громилу.

Его крик точно нарушил заклинание, сковывающее участников драмы: гогот пиратов, схватившихся за бока, оглушил его и заставил вспыхнуть от унижения и ярости. Несколько прыжков — и громада в зеленой кольчуге заполнила весь мир. Огромная рука метнулась к его голове, но он поднырнул под кулак и с исступлением, точно это было последним делом в его жизни, вогнал кинжал в первое, что попалось. Пират взвыл от боли, взмахнул другой рукой — и повалился с метательным ножом Фалько в глазу. Удар, способный снести полчерепа, превратился в оплеуху, швырнувшую, тем не менее, паренька наземь.

Лихое и шалое «А-а-а, провались земля и небо!!!» огласило липкую тишь Цветочного холма, и на берег с лодки одним скачком сигануло второе сенное нечто. Только в руках его вместо кинжала сверкали мечи. Четверо оставшихся пиратов сорвались с места одновременно и с барзоанскими ругательствами — обжигающими и тягучими, как кипящая смола, бросились навстречу.

Что происходило дальше, мальчик так и не понял. Он с ужасом и предвкушением невероятного ожидал бешеной схватки, все на одного — но ничего подобного не случилось. Вместо поединка — хотя нападение четверых на одного вряд ли можно было назвать этим словом — Тигр, словно учитель танцев, возглавил какой-то непостижимый хоровод, время от времени переходящий то в прятки, то в догонялки. Хохоча и подмигивая Найзу при каждом удобном случае, он паяцем метался между труб, то пропадая, то внезапно появляясь за спинами пиратов, и тогда один из них падал, чтобы не подняться больше никогда.

Последний барзоанец не сразу понял, что остался один. С двумя мечами наизготовку, он вынырнул из-за самой толстой трубы почти у края набережной и споткнулся о тело своего товарища. Придя к какому-то выводу, похоже, не слишком приятному, он нахмурился, гаркнул что-то, прислушался — но молчание было ему откликом. Повторный выкрик, гневный и растерянный, снова растаял в ночи без ответа. Барзоанец напрягся, принял боевую стойку и стал настороженно озираться, поводя мечами, точно ожидая атаки каждое мгновение. Новая череда слов сорвалась с его губ — на этот раз тихая, вопросительная… И опять тишина.

Пират втянул голову в плечи, медленно попятился, зыркая по сторонам, готовый к нападению и защите в любую секунду… и вдруг из-за трубы за его спиной протянулась рука — и дружески похлопала по плечу.

Барзоанец опустил оружие, повернулся, удивленный…

Последнее, что он увидел, был кулак, летящий к его подбородку. Точный и сильный удар развернул его, подбросил… и темные воды канала, жадно плеснув, навечно сомкнулись над чужаком.

— Человек, не умеющий сосчитать до четырех, не достоин смерти от стали, — с шутовской сокрушенностью развел руками Фалько.

— Но вы… он же мог… у него было… а у вас… — не в силах согнать с лица ошалелую ухмылку, начал было Найз — но спохватился: — А где же балахонщики? И где…

Маленькую неподвижную фигурку он обнаружил чуть поодаль — куда отшвырнул ее удар пирата. Торопливо он склонился над ней, пытаясь в свете далекого фонаря разглядеть лицо и раны. Да и жив ли был воробей?!

Кровь на носу и губах, распухшая как подушка и посиневшая щека, почти полностью закрывшая правый глаз, заставили мальчугана зажмуриться и скривиться в сочувствии. А когда через пару секунд он открыл глаза, то встретился взглядом с мутным, но полным ненависти взором цвета стали.

— Чтоб… ты… сдох… — едва шевеля разбитыми губами, проговорил парнишка.

Найз отмахнулся от пожелания и озабоченно спросил, не признавая в раненом никого из товарищей по играм:

— Ты кто?

— Чтоб… тебе… — снова начал было паренек — и осекся. — Ты…ты… эрегорец? А где?..

— Эрегорец! Конечно! — энергично закивал Найз. — А пиратов отправили к Долдыку на рога! Всех до единого! Ты не бой…

Приближавшиеся шаги нескольких человек заставили его прикусить язык на полуслове. «Надо было первым делом найти себе оружие, болван!» — запоздало обругал он себя. Сжимая кулаки, готовый защищать незнакомца во что бы то ни стало, он оглянулся… но тревога была ложной: из мрака, едва разбавляемого слабым фонарным светом, выступил Тигр, а с ним — один из балахонщиков, одноглазый лысый старик с пегой клочковатой бородой. Завидев Найза, он остановился, всплеснул руками и, отчаянно хромая, побежал к нему с криком «Белка!». И только когда, обогнув его, старик склонился над лежавшим, сбивчиво тараторя что-то ласковое, ощупывая его и гладя, Найз с изумлением понял, что дед не сошел с ума, а обращался к спасенному, что полным именем мальца было «Эмирабель», и что это был не мальчик, а девочка.

— Кто это? — Найз вопросительно глянул на Тигра, остановившегося в стороне.

— Королевский алхимик. Тот, который не сбежал. Вернее, сбежал, но недалеко.

— Алхимик?!.. — благоговение в голосе мальчишки можно было черпать ведрами. Так вот они какие, таинственные повелители фейерверков на Цветочном холме, авторы прочих чудес, самых невероятных, превзойти которые могла разве одна лишь магия!

— Убитого в балахоне видел? Его сын, — продолжал тем временем гардекор.

— Отец Белки? — спохватился Найз.

Фалько криво усмехнулся:

— Единственный, кто сопротивлялся. Похоже, у барзоанцев приказ сразу отсеивать буйных, чтобы дальше не было проблем.

— А… а… — Найз хотел что-то спросить, но какая-то мысль, зудя в подсознании, не давала сосредоточиться.

— «А какого Долдыка кривозубого я вылез, отчего мы потеряли кучу времени», ты хотел поинтересоваться? — сухо подсказал Фалько.