– Лучше ты поешь за меня, Стандиш, – говорит он.

Я так и делаю. Я ужасно голоден. Пытаюсь не думать, как сильно Гектор болен. Просто не могу, и все. Он отворачивается и закрывает глаза. Ем. Кажется, могу съесть и тарелку тоже.

Охранник забирает подносы. Закрывается дверь, выключается свет.

Остается только сияние Луны.

– Мне так холодно, – говорит Гектор. Обнимаю его, в надежде, что он перестанет дрожать. Что он перестанет сгорать.

– Я видел отца, – шепчет Гектор мне на ухо.

– Это хорошо.

– Он знал, что ты здесь. Он спрашивал, добрался ли до вас лунный человек.

– Нет, – говорю я.

С прежним Гектором мне такое ни за что не сошло бы. Я от него никогда ничего не скрывал, это первый раз. Мне стыдно. Но что, если бы он знал все то, что знаю я, и его потащили бы отрубать еще один палец? Про себя могу сказать точно: я бы все выболтал. Так что уж лучше я придержу это при себе.

Я думаю, что Гектор спит, но он говорит вдруг:

– Не верю.

Все неважно, кроме Гектора. Сейчас только он. Он – это и есть сейчас. Он – это и есть всегда.

– Поцелуй меня, – тихо говорит он.

Я всегда представлял себе, что целовать в первый раз я буду девочку. Но теперь уже неважно. Целую его. Он целует меня в ответ, тянется ко мне. Тянется к жизни, которой у него уже не будет.

– Я тебя так люблю, – шепчет он. – Храброго, безумного, беззаконного тебя.

– Гектор, только не уходи. У меня без тебя ничего не выйдет.

– Я с тобой, – отвечает он. – Я никуда не уйду. Обещаю. Я всегда держу свое слово.

Засыпаем, завернувшись друг в друга.

Я просыпаюсь в ужасе. Кто-то пытается нас растащить. Два белых халата. Они стаскивают меня с матраца. Отхожу, оглушенный. Они наклоняются над Гектором, прослушивают его легкие.

– В чем дело?

– Отойди, – говорит белый халат.

Я не обращаю внимания. Один из них говорит другому что-то на родном. Не обязательно понимать, о чем они говорят. Я и так знаю, что дело плохо. Я вижу, что дело плохо. Для этого достаточно просто взглянуть на Гектора, на его посеревшее лицо.

– Гектор…

– Стандиш…

Он еле дышит.

За мной пришел охранник. Белый халат останавливает его. Я опускаюсь на колени рядом с Гектором. Он шепчет мне прямо в ухо.

– Я обязательно найду тот кремовый «кадиллак».

Я не успеваю ответить. Терпения у охранника не больше, чем у мухи. Он рывком ставит меня на ноги. Я отбиваюсь. Мне насрать, что со мной сделают.

– Гектор! – кричу я. – Стой! Не уходи без меня…

По коридору бежит мистер Лаш. Кажется, он меня не видит. Он выглядит постаревшим лет на сто. Седые волосы стали совершенно белыми. Он обнимает Гектора уже на пороге камеры.

Я знаю, что Гектор делает. Сбегает отсюда со всех ног. Если честно, я знал, что этим кончится. Я его нисколько не виню, просто жаль, что он не дождался меня. Потому что если мир устроен таким образом, мне в нем тоже не место.

У каждого из нас в календаре обведен кружочком день, в который все кончится. Хорошо, что мы не знаем, когда именно. Но вряд ли кто-нибудь думал, что этот день будет выглядеть вот так.

Надо мной висит большая серебристо-красная летающая тарелка. Я знаю, зачем. Нужно быть глухим, слепым и тупым вдобавок, чтобы этого не знать. Она была в газетах по всему миру. Это спускаемый аппарат. Он отделится от ракеты на орбите и сядет на поверхность Луны, в седьмом секторе.

Впечатляюще бессмысленная штука.

Меня отводят в ту же самую траншею, что и вчера, в той же самой складке лунной поверхности. Камеры уже наготове – огромные, неуклюжие.

Тот же самый вчерашний коричневый комбинезон пристегивает ко мне лямки, потом мешки с песком – чтобы придать мне нужный вес. Хоть бы у меня хватило сил отстегнуться в нужный момент. Вокруг моей талии притаился в ожидании картонный пояс. Как я буду его доставать, я еще не придумал. Это меня сейчас волнует больше всего.

С операторского крана, парящего у нас над головами, раздает приказы режиссер. Через час или даже раньше, картинка полетит в мир. Как и вчера, сегодня перед коричневыми комбинезонами в траншее стоит по небольшому телевизору, для наблюдения. Это хорошо.

Красная летающая тарелка, крутясь, спускается на земную Луну. Струйки сжатого воздуха разбрасывают песок. Безупречная посадка. Если бы все это происходило на самом деле, сидящий внутри космонавт изжарился бы. Казалось бы, свободное человечество могло бы и само это понять, но, похоже, оно предпочитает жуткую до дрожи выдумку, будто человеку подвластно все.

Рывок, и я чувствую вес на другом конце веревки. Мои ноги отделяются от земли, и космонавт легко выпрыгивает из люка.

– Снято! – кричат с крана. – Где след?

Перепуганный рабочий выносит слепок подошвы. Начинается кань и тень – надо приложить его в точности к нужному месту. Люди в матерчатых бахилах поверх обуви производят замеры и оставляют наконец отпечаток там, где магнитный башмак космонавта впервые коснется поверхности. Комбинезон указывает мне, в каком месте траншеи я должен быть в тот момент, когда космонавт покинет спускаемый аппарат. Я повторяю движения – еще и еще раз. Снова возня: ищут правильное место для флага. Этот флаг – гвоздь всего предприятия, уж вы мне поверьте.

Комбинезон тянет мою веревку вверх-вниз, для разминки, чтобы я немного привык. Передо мной разложены метки, указывающие, где надо подпрыгнуть, а где опуститься. Выясняется, что из-за шлема космонавту не видно дырку, проверченную для флага. Тогда пересечение координат отмечают камнем. Флаг валится. Обыкновенная красно-черная тряпка, вот что.

– Снято! – кричит режиссер.

Ну, пора. Я в жизни так не волновался. Если не выгорит, то значит, все было зря. Космонавта подсаживают обратно в спускаемый аппарат, и вся конструкция снова взмывает под затемненный потолок. Хорошо, настоящая Луна этого не видит – покатилась бы с неба от смеха. Хотя смеяться тут нечему. Я все еще дергаюсь, как у меня получится выпростать пояс из-под одежды. И все еще так и не придумал, что я буду делать дальше, после того, как покажу свой плакат всему миру.

Моя душа уходит в дырявые подметки моих башмаков. За стеклами диспетчерской появилась знакомая фигура. Это кожаный. Я знаю, что он пришел за мной. Это значит одно из двух: или попался кто-то из троицы дед – мисс Филипс – лунный человек, или же они сбежали, и кожаный нашел лаз.

Пригибаюсь в своей траншее. Коричневый комбинезон, приставленный ко мне, лезет наверх. Замечаю, что на это у него уходит совсем немного времени. Он выступает против использования вентилятора – на Луне якобы нет атмосферы, и флаг не должен развеваться. Отчаянно пытаюсь высвободить дедов плакат, найти завязки, чтобы в нужный момент просто выхватить его. Узел поддается, и я снова могу дышать. Дед все продумал. Завязка теперь прямо под рукой. Вижу ботинки охранника. Он за мной не следит, хотя наверняка в этом и состоит его работа. Нет, ему слишком интересно, как лебедки тащат спускаемый аппарат на исходную позицию. К ботинкам присоединяется пара начищенных сапог. Поднимаю взгляд на диспетчерскую, но кожаного там уже нет. Вот он, здесь, стоит спиной ко мне. Спрашивает у охранника, не видел ли тот здесь мальчишку лет пятнадцати с разноцветными глазами.

Трепать-колотить. Почти у цели – и так попасться.

– В чем дело? – орет комбинезон на кожаного. – Всем уйти с поверхности Луны!

– Не скрывается ли здесь мальчишка по имени Стандиш Тредвел? Мы обнаружили остатки подземного хода.

Теперь подошел один из рукойводителей.

– Вон отсюда.

– Двое арестованных исчезли, и есть подозрение, – продолжает кожаный, – что пропавший космонавт с ними.

Рукойводитель говорит:

– А здесь вам тогда что надо?