Кентербери лежит в 50 милях (80 км) к юго-востоку от Лондона. Если Лондон — светская столица Англии, то Кентербери — столица духовная. Для грабителей дорога между этими двумя столицами была настоящим золотым дном: паломники несли в Кентербери богатые дары, а купцы доставляли в Лондон товары. Пойнс обещает, что они успеют закончить дело и с добычей вернутся в Истчип (район Лондона, заселенный простонародьем), чтобы вечером как следует поужинать, разбогатев от награбленной добычи.

На полпути между Кентербери и Лондоном лежит город Рочестер. Там остановился Гедсхиль (точнее, Гэдсхилл, еще один член лихой компании принца), который приготовил все необходимое.

Сходство между именем Гедсхиль[87] и названием Гедские холмы[88][89] может сбить с толку, но первое является производным от второго. В перечне действующих лиц пьесы «Знаменитые победы» есть вор Катберт Каттер по кличке Гэдский Холм; видимо, это излюбленное место его подвигов.

Сам Гэдсхилл (или Гедский холм) — небольшая возвышенность в 3 милях (5 км) к северо-западу от Рочестера. Очевидно, оттуда разбойники могли просматривать дорогу в обоих направлениях; эта местность была печально известна множеством творившихся здесь преступлений. Славу ей принесла не только пьеса Шекспира, но и то, что здесь провел свои последние годы писатель Чарльз Диккенс. Он умер в Гэдсхилле в 1870 г.

Хотя легенда называет принца Хэла участником разбоя, однако Шекспир смягчает удар. Когда Фальстаф предлагает принцу Хэлу присоединиться к шайке, Хэл сердито говорит:

На мгновение он колеблется, но затем наотрез отказывается становиться вором, хотя не пытается отговорить остальных.

Однако Пойнс пользуется возможностью поговорить с принцем Хэлом наедине и предлагает ему подшутить над приятелями. Пусть Фальстаф и его подручные нападут на купцов и отберут у них деньги, а затем Пойнс и принц, замаскированные до неузнаваемости, в свою очередь, ограбят грабителей. Вечером они послушают Фальстафа (который наверняка придумает чудовищную небылицу, объясняя случившееся), а потом разоблачат его.

Таким образом, принц Хэл участвует в разбое только из непреодолимого желания подшутить над друзьями, а такая слабость вполне простительна.

И все же Шекспир нервничает. Во-первых, он просто не может позволить принцу Хэлу, будущему королю-герою, совершить неблаговидный поступок (несмотря на все легенды на свете). Ему нужен мотив, который объясняет участие принца в преступлении, причем мотив как можно более благородный.

Когда Фальстаф и Пойнс уходят и принц остается на сцене один, он задумчиво говорит, глядя вслед приятелям:

Беспутство принца Хэла изображается как розыгрыш; складывается впечатление, что он сознает собственное величие и нарочно старается подчеркнуть его, создавая резкий контраст с прошлыми глупостями и сумасбродствами.

Это могло сойти для елизаветинской публики, считавшей Генриха V почти полубогом, но на современный слух звучит фальшиво. Такое поведение совершенно не в духе принца; если бы так было на самом Деле, наша симпатия к нему сильно уменьшилась бы. Валять дурака от хорошего настроения или юношеской бравады — еще туда-сюда, но делать это из высших политических соображений омерзительно.

К счастью, этот монолог никак не связан с событиями пьесы. С его помощью Шекспир просто предупреждает публику, что в один прекрасный день принц Хэл станет королем-героем и что волноваться из-за инцидента на Гедских холмах не следует.

Само собой, в легенде о принце Хэле нет и намека на то, что он разбойничал из каких-то политических соображений.

На сцене вновь решают вопросы высокой политики. Король, разгневанный тем, что ему не передали всех пленников, встречается в Виндзорском замке с представителями рода Перси. Когда занавес открывается, становится ясно, что дело дошло до угроз.

За всех Перси отвечает Вустер, который держится очень независимо:

Это недвусмысленное требование награды за участие в свержении Ричарда II, которое выдвигается уже не в первый и далеко не в последний раз; именно это требование заставляет короля относиться к Перси с недоверием.

Но король ни словом не заикается о том, что считает себя в долгу перед Перси, потому что такие заверения опасны. Этим подданным дай палец — они всю руку откусят. (Говоря современным языком, Генрих IV понимает тщетность и вредность «политики умиротворения».)

Это заставляет вспомнить пророчество Ричарда II из предыдущей пьесы. Когда свергнутый король сталкивается с Нортумберлендом, Шекспир и Ричард предупреждают дерзкого вельможу, что придет время, когда любая награда короля покажется ему недостаточной, а новый король будет бояться, что человек, восставший против одного короля, непременно восстанет и против другого (см. в гл. 6: «Отправитесь вы в Помфрет…»).

Пророчество оказывается верным. Король Генрих, понимая, что слова Вустера граничат с бунтом, приказывает ему покинуть дворец.

Нортумберленд, тщетно пытавшийся остановить дерзкие речи Вустера, теперь пытается умилостивить разгневанного короля. Он заявляет, что Хотспер, отказавшись отдать пленников, просто погорячился. Сам Хотспер тоже пытается оправдаться в знаменитом монологе:

Этот придворный хлыщ (личность которого очень хотелось бы узнать, но, к сожалению, все это происшествие — вымысел Шекспира), появившийся на поле боя, бормочет глупости, которые выводят из себя усталого воина. (На протяжении всей пьесы Хотспер предстает человеком нетерпеливым и раздражительным; впрочем, судя по описанию события, в данном случае осуждать его не приходится.)

Хотспер рассказывает, какие глупости изрекал этот придворный:

Порох представляет собой смесь древесного угля, серы и нитрата калия (в просторечии называемого селитрой). Из трех перечисленных компонентов селитра — самый редкий и трудно добываемый. Это узкое место в производстве пороха; именно поэтому светский хлыщ жалеет, что ее «выкапывают из земли».

Порох был известен в Китае задолго до того, как он появился в Европе; существуют некоторые свидетельства, что европейцы открыли его в XIII в. Алглийский ученый Роджер Бэкон упоминает о чем- то подобном в 1268 г. (В это время Китай и Восточную Европу объединила огромная Монгольская империя, и европейские искатели приключений после долгого сухопутного путешествия добирались до Дальнего Востока. Возможно, сведения о порохе были привезены именно оттуда.)