Трассен сшиб швейцара ударом кулака и, проскочив стеклянную вертушку, выбежал на улицу. Перед подъездом стояла машина Веске. Трассен сел в «оппель», и автомобиль, правысив ту воображаемую скорость, с которой по идее Трассена мог бы распространяться свет, пересек перекресток и помчался через город.

…Профессор Зауэр снял телефонную трубку.

— Алло! — Правой рукой он продолжал перемещать движок логарифмической линейки. — Трассена в университете нет. Он получил от меня задание. Что? Я должен его найти? Да кто вы такой? Ах, так! — Рука Зауэра застыла на движке линейки, на ней вздулись вены. — Не знаю, господин… господин Веске… Да, да… Постараюсь найти. Но, право, вряд ли…

В трубке послышались короткие гудки. Зауэр положил трубку на рычаг, но снова раздался звонок.

— Это вы, Трассен? — Зауэр брезгливо поморщился. — Вас ищут, Трассен. Да, да! Этот господин… Веске. И, пожалуйста, Трассен, считайте себя свободным от моего поручения. Я решил взять нового ассистента. Что? Где увидимся? Световая скорость равна двадцати километрам в час? Да вы с ума спятили! Вы пьяны, Трассен! Ступайте и приведите себя в порядок. Скорость света — величина постоянная. Ее изменить нельзя. Ее численное значение в вакууме равно тремстам тысячам километров в секунду. Все! Продолжайте свои дела с господином Веске. И никогда больше не ссылайтесь на сотрудничество со мной. Хайль!

Зауэр бросил трубку и рассеянно записал в углу листа бумаги какую-то цифру. Потом пристально на нее посмотрел и задумался. Телефон позвонил дважды, прежде чем он снова снял трубку.

— Зауэр, ваш ассистент Трассен скрылся на моей машине. Запишите номер. Я выезжаю следом на гоночном «мерседесе». Трассен должен быть возвращен! Он нам нужен! Официальная немецкая скорость света равна по-прежнему тремстам тысячам километров в секунду. С вами говорил Веске из отдела номер…

Зауэр вывел на бумаге номер машины и продолжал сидеть за столом, держа трубку, хотя зловещий голос Веске умолк. Зауэр холодел. Ему казалось, что охлаждается даже стул, на котором он сидит. Наконец его взгляд упал на часы. Они стояли…

Потеря «оппеля», угнанного Трассеном, которого он, казалось, держал мертвой хваткой, привела Веске в бешенство.

Прежде всего Веско доложил своему шефу, что сбежавший физик увез секретные данные, хотя никаких секретных сведений у Трассена не было. Поэтому Веске получил для погони лучшую гоночную машину — красотку «мерседес». Она выжимала сто пятьдесят километров, и Веске был уверен, что его «оппель», на котором уходит Трассен, быстро вернется к своему хозяину. Все полицейские посты, оповещенные гестапо, указывали Веске нужное направление. Он вырвался за пределы города и помчался по шоссе. Через сорок минут бешеной езды он получил указание от последнего полицейского поста свернуть на проселочную дорогу. Слегка покачиваясь, машина поползла вдоль перелесков. Темнота и безлюдье. В небе где-то совсем недалеко вспыхнули яркие зарницы. И Веске увидел впереди, всего лишь в ста пятидесяти метрах свой «оппель». Он нажал на педаль, «мерседес» рванулся, по тут же резко остановился. Веске расширенными глазами смотрел туда, где ему только что померещился «оппель». Внезапно Веске ослепил режущий свет, в ветровое стекло ударил шквал горячего воздуха, раздался взрыв, и красотки «мерседес» не стало.

Чудом обретя вновь свое грязное сознание, Веске выбрался на дорогу из глубокой канавы, поросшей мелкими ромашками, и принялся за поиски своего багажа: ампул с ядом, кляпа, автоматических наручников, маски с хлороформом. Нашел он только шестизарядный револьвер. Веске решил выйти из леса и немедленно связаться с шефом. Он дойдет до населенного пункта и доложит о зверской диверсии коммунистов, взорвавших «мерседес».

Прошло два с половиной часа, но Веске не встретил на своем пути ни одного населенного пункта. К тому же по каким-то загадочным причинам идти было так тяжело, что он еле плелся. Чем быстрее он старался идти, тем грузнее казалось ему его тело, которое как будто постепенно наливалось свинцом. Местность вокруг была незнакомая. Никаких полицейских постов. Ни одного мотоцикла с дежурным штурмовиком, ни одной машины, мчащейся с вооруженными асэсовцами. Казалось, он находился не в Германии, где царил введенный фюрером железный режим Третьего рейха, а где-то совсем в другой стране…

«Оппель», который увидел Веске за несколько секунд до взрыва красотки «мерседес», был пуст. Трассена в нем не было. Он покинул его по очень простой причине: кончился бензин. Лео долго брел через лес, испытывая непривычную тяжесть передвижения, но размышляя о том, почему новенький «оппель» вдруг начал двигаться с черепашьей скоростью, бешено пожирая при этом бензин? К счастью для Трассена, он не видел гнавшуюся за ним красотку «мерседес» и брел но лесу в счастливом заблуждении, что ему удалось ускользнуть от черных щупалец нацистов. Хмель еще не выветрился, и он шел, слегка покачиваясь, обнимая на ходу светлеющие стволы деревьев.

Наступало утро. Миновав поляну, густо поросшую розовым клевером, Трассен подошел к домику, очевидно лесничего. Домик бы пуст. Тишину нарушали только часы-ходики, висевшие над свежеобструганным столом. В глубине стояла резная деревяяная кровать с настоящей немецкой пуховой периной, над ней висела полочка с фарфоровыми яичками и цыплятами и ковер, на котором были изображены подвиги Нибелунгов — героев германской саги.

Трассен хотел было уже уйти, но тут заметил странную надпись на циферблате ходиков с кукушкой: «Доброе немецкое время только для тех, кто любит покой». Изречение довольно странное. Лео решил, что это одно из тех нравоучений, которыми так щедро украшены немецкие кухни: «Мир и покой — основа вкусного обеда», «Экономия тебя бережет», — и другие, подобные этим.

Трассен вышел из домика. Реденький лесок с пролысинами-полянами и разбегающимися тропинками привел его к дороге под гору, вдоль обрыва. Потом дорога круто свернула на узенькое шоссе, вдоль которого разбежались домики, и, наконец, как это обычно бывает на подходе к маленьким немецким городкам, шоссе слилось с чинной улицей, где дома стояли вплотную друг к другу на ухоженных клочках земли. Ровные, одноэтажные домики с закрытыми ставнями, магазинчики с колокольчиком над дверью, гномы и стеклянные посеребренные шары в палисадниках. Часовая мастерская. Еще одна часовая мастерская.

Трассен шел все медленнее. Казалось, все его тело налилось свинцом и сопротивляется малейшему изменению скорости. Посидев немного на уличной каменной тумбе, он пошел в сторону видневшейся на площади ратуши. Пробило семь. По дороге к площади Трассен насчитал еще пять часовых мастерских. Как много часовых мастерских! Похоже, что весь город населен часовщиками. На площади, в маленьком пыльном сквере, Трассен сел на скамью напротив увитой хмелем чопорной ратуши с двумя небольшими башенками. Мимо него медленно прошла маленькая старушка. Рядом с нею, позевывая, переступал лапами большой черный пудель. Старушка держала в руках старомодный ридикюль, из которого выглядывал огромный будильник. Появился толстый полицейский и стал прохаживаться подле бензоколонки, подозрительно поглядывая на Трассена. У Лео Трассена был далеко не респектабельный вид: брюки обтрепались, на обшлагах висела бахрома, плащ был забрызган, а лицо давно не брито. На полицейском была голубая форма. Такую форму Трассен видел на старинных фотографиях.