В 1752 году в жизнь Екатерины вошел двадцатишестилетний камергер Сергей Салтыков, по определению самой Екатерины, «прекрасный, как день», сын графини Салтыковой, к которому, что в данном случае немаловажно, благоволила императрица. «У него не было недостатка ни в уме, ни в том складе познаний, манер и приемов, какие дают большой свет и особенно двор… — напишет Екатерина о Салтыкове намного позже. — И по рождению, и по многим другим качествам это был кавалер выдающийся… Я не поддавалась всю весну и часть лета». Впервые, пожалуй, Екатерина по-настоящему полюбила. Правда, стоило Салтыкову уехать на несколько месяцев к себе в имение, как она не удержалась и допустила в свою постель Льва Нарышкина, весьма родовитого и красивого, но в то же время совершенно пустого молодого человека. Когда же вернулся Салтыков, связь с ним возобновилась.

За всем этим пристально наблюдала Елизавета. И в один прекрасный день до великой княгини донесли волю императрицы выбрать между Салтыковым и Нарышкиным и далее употребить все свое старание, чтобы забеременеть от избранника. Выбор Екатерины пал на Салтыкова, который, судя по всему, так и не узнал, чему обязан своим счастьем.

Но спокойно наслаждаться друг другом им пришлось недолго. Вскоре императрица узнала, что Петра, оказывается, можно вылечить. Уговаривать великого князя отдаться в руки хирурга поручили… Салтыков. Взбалмошный Петр долго капризничал, но Салтыков убедил его, описав «совершенно новое ощущение наслаждения», которого великий князь себя лишает. Дело происходило во время обильной выпивки, и едва Петр дал согласие, как вошел заранее приготовившийся хирург. Операция прошла успешно. Салтыков получил по этому случаю от императрицы великолепный бриллиант.

Вскоре после того, как прооперированный орган Петра зажил, было объявлено, что Екатерина беременна. 20 сентября 1754 года у нее родился мальчик — будущий император Павел I, и буквально через несколько дней после этого именно Салтыкова отправили в Швецию, дабы донести до короля Адольфа-Фредрика весть о счастливом событии. Отношения великой княгини с ним продолжались еще некоторое время, но Елизавета Петровна позаботилась, чтобы они сошли на нет, — мавр сделал свое дело. Салтыков получил назначение по дипломатической части, отбыл в Гамбург и почти всю свою дальнейшую жизнь провел, переезжая от одного европейского двора к другому. Но только через три года у него появился достойный преемник — Станислав Понятовский, прибывший в Россию в качестве посланника польского короля и саксонского курфюрста Августа III.

Вполне естественно, что происхождение Павла всегда было предметом политических спекуляций. Масла в огонь добавляла и Екатерина, опасавшаяся, что Павел, достигнув совершеннолетия, свергнет ее с престола так же, как она сама свергла Петра III, — императрица поощряла слухи о незаконном происхождении сына. Общество этим слухам верило куда больше, нежели официальной версии, однако, сопоставив все факты и бросив взгляд с высоты прошедшего времени, приходится признать, что официальная версия все-таки верна. А тем, кто не любит копаться в подробностях и мелких деталях, достаточно сравнить портреты Петра III и Павла I, чтобы признать в них отца и сына. Сходство и в самом деле очень велико. Окончательный же ответ может дать только генетическая экспертиза, до которой дело рано или поздно, наверное, дойдет — благо материала для исследований в царской усыпальнице имеется в избытке.

Но вернемся к Екатерине и ее новому любовнику Понятовскому. Потомок двух старинных родов (его мать была урожденная Чарторыйская), небогатый польский дворянин, которому ко времени знакомства с Екатериной было, как и Салтыкову, двадцать шесть лет, не мог соперничать со своим предшественником в красоте, однако он был хорошо воспитан, великолепно образован и умел в духе времени придать себе романтический облик. При Понятовском в спальне Екатерины, возле ее кровати, был устроен огороженный ширмами «кабинет», в котором она скрывала любовника от посторонних глаз. Спустя тридцать лет, когда любовником императрицы был Александр Дмитриев-Мамонов, эта идея получила дальнейшее развитие: во время знаменитого путешествия Екатерины в Крым и Новороссию повсюду, где она останавливалась, в спальне возле кровати висело зеркало, которое поднималось и опускалось с помощью особого устройства, а за ним обнаруживалась кровать фаворита.

Петр по-прежнему весьма своеобразно смотрел на любовные похождения жены — однажды, якобы желая сделать Понятовскому приятное, он вытащил ее из постели и, не дав надеть юбку, чулки и ботинки, вывел к скучавшему в соседних покоях любовнику; сцена, что и говорить, дикая, лишний раз характеризующая великого князя и будущего русского государя. Шутовское поведение Петра сделало связь Екатерины и Понятовского предметом едва ли не общего обсуждения, даже видавший виды двор был шокирован, и в конце концов Елизавета вынудила поляка покинуть Санкт-Петербург. К тому времени Екатерина родила от Понятовского дочь Анну, которая умерла через год после рождения. Она навсегда сохранила о Понятовском приятные воспоминания и, став императрицей, напомнила всем о своей давней любви щедрым подарком, сделав бывшего любовника польским королем.

Что до отношений с мужем, то они окончательно испортились. Петр именовал жену «запасной мадам» и демонстративно предпочитал ей любовниц, среди которых на первое место постепенно выдвинулась фрейлина Екатерины — Елизавета Романовна Воронцова. Мемуарист Андрей Болотов описывает ее, как «толстую, нескладную, широкорожую, дурную и обрюзглую» и добавляет: «…была она такова, что всякому даже смотреть на нее было отвратительно и гнусно». Сама Екатерина описывает Воронцову, бывшую моложе ее на десять лет, как «крайне нечистоплотного ребенка с оливковым цветом кожи». Фаворитка великого князя испытывала неумеренную тягу к алкоголю, что, впрочем, в глазах Петра было скорее достоинством, чем недостатком.

В конце концов в голове Петра созрел план развестись с Екатериной и жениться на Воронцовой. Обстоятельства тому благоприятствовали: всесильный, казалось бы, канцлер Бестужев-Рюмин был обвинен в государственной измене и едва не лишился головы, и все указывало на то, что великая княгиня тоже замешана в этом деле. Для Екатерины все могло завершиться плачевно — высылкой из России или заточением в монастыре. Но она бросилась в ноги матушке-императрице и сумела не только вымолить прощение, но и войти к ней в еще большее доверие.

Проскучав после отъезда Понятовского некоторое время в одиночестве, весной 1759 года Екатерина впервые увидела Григория Орлова, которому было неполных двадцать пять лет. «Гигант с головой прекрасной, как у херувима», — так описывают его современники. Орлов был фантастически смел и уже успел проявить свою храбрость в сражениях — при Цорндорфе, в одной из самых кровопролитных битв XVIII века, он был трижды ранен, но остался в строю. Он словно притягивал к себе приключения и выходил победителем из любых передряг. В противоположность Понятовскому он был ленив, не очень умен и совсем необразован — к примеру, дурно говорил на французском, принятом при дворе, — но зато его романтический облик имел естественную природу. Стоит ли удивляться тому, что он был удачлив в любви? В молодечестве и удали с Орловым могли сравниться разве что его собственные четверо братьев и д’Артаньян с тремя друзьями мушкетерами.

О том, как Екатерина и Григорий Орлов познакомились близко, не осталось никаких свидетельств, однако уже в 1760 году прусский посланник граф Сольмс доносил королю Фридриху II: «…Все приветствуют выбор этого кроткого и вежливого молодого человека, который не выказывает ни гордости, ни заносчивости, остается на той же дружеской ноге со своими прежними знакомыми, узнает их даже в толпе, не вмешивается вовсе в государственные дела, а если и делает это иногда, то только для того, чтобы замолвить слово за кого-нибудь из своих приятелей». В ответ король рекомендовал посланнику «заискивать дружбу у нового любимца».