Не подлежит сомнению, что письмо Екатерины Гонча­ровой отражает и тяжелую, напряженную обстановку в до­ме Пушкина в эти дни. О пасквиле и о предполагаемой дуэ­ли узнали и Наталья Николаевна, и Екатерина, и Александ­ра, а также и Иван Николаевич Гончаров. Последний был немедленно послан сестрами в Царское Село за Жуковским. Семья волновалась.

В письме Екатерина Николаевна спрашивает брата: «Ду­маешь ли ты приехать и когда?» По-видимому, после 4 нояб­ря Дмитрию Николаевичу было послано кем-либо из Гонча­ровых сообщение о событиях с просьбой приехать. Надо ду­мать, что письмо Екатерины побудило его экстренно вые­хать в Петербург.

В архиве Гончаровых нами обнаружены документы, да­тирующие этот отъезд. В послужном списке Д. Н. Гончарова имеется запись о том, что ему был предоставлен отпуск: «...1836 г. с 14 ноября на 8 дней; в архив явился 27 ноября». Далее в расходной книге по дому Гончаровых за 1836 год за­писано: «...15 ноября издержано за подорожную для госпо­дина Дмитрия Николаевича в С.-Петербург — 3 р. 45 к.»

Надо полагать, Дмитрий Николаевич получил письмо сестры 12—13 числа, и в тот же день подал прошение об от­пуске. Очевидно, он выехал 13 ноября и 17-го уже был в Пе­тербурге. Расхождение на один-два дня с записью в расход­ной книге объясняется тем, что иногда эти записи делались с запозданием.

Срочный выезд главы семьи Гончаровых в Петербург свидетельствует о том, насколько его взволновало письмо Екатерины Николаевны, дата же отъезда из Москвы, а следовательно, и прибытия в столицу, косвенно позволяет датировать письмо Е. И. Загряжской, приводимое ниже.

Общеизвестно, какие усилия прилагали Жуковский, За­гряжская и секунданты к тому, чтобы предотвратить дуэль. Но можно легко себе представить и те бурные пережива­ния, которые волновали всех в доме Пушкина, и не прини­мать их во внимание никак нельзя. Несомненно, и Наталья Николаевна, и все Гончаровы старались повлиять на Пуш­кина. Не умоляла ли его и сама Екатерина Николаевна отка­заться от дуэли?..

В свете этих предположений приведем письмо поэта к его секунданту графу В. А. Соллогубу.

«17 ноября 1836 г.

Я не колеблюсь написать то, что могу заявить словесно. Я вызвал г-на Ж. Геккерна на дуэль, и он принял вызов, не входя ни в какие объяснения. И я же прошу теперь господ свидетелей этого дела соблаговолить считать этот вызов как бы не имевшим места, узнав из толков в обществе, что г-н Жорж Геккерн решил объявить о своем намерении же­ниться на мадемуазель Гончаровой после дуэли. У меня нет никаких оснований приписывать его решение соображени­ям, недостойным благородного человека.

Прошу вас, граф, воспользоваться этим письмом так, как вы сочтете уместным. Примите уверения в моем совершен­ном уважении.

А. Пушкин».

Обращает на себя внимание, что намерение Дантеса же­ниться на Е. Гончаровой является как бы главным мотивом отказа Пушкина от дуэли. П. Е. Щеголев писал по этому по­воду: «Показать своим друзьям и знакомым Дантеса до неле­пости смешным, заставив его под угрозой дуэли жениться на Е. Н. Гончаровой, — значило для Пушкина подорвать его репутацию в обществе». Но в свете новонайденных писем нам кажется, что тут были другие, более веские причины. И не случайно Пушкин пишет, что у него нет никаких основа­ний приписывать это решение соображениям, недостой­ным благородного человека. Не означает ли этот намек, что всякий благородный человек должен жениться на девушке, с которой уже вступил в связь?

По поводу этого письма А. Ахматова писала, что оно имело целью изобразить Дантеса трусом, под угрозой дуэли согласившегося жениться на обесчещенной им девушке, и что письмо компрометирует Екатерину. Но можно ли представить себе, что Пушкин мог таким образом опозо­рить сестру своей жены, живущую у него в доме? Не комп­рометировать свояченицу, а скорее защитить ее, побудив Дантеса жениться, — вот чего хотел добиться Пушкин этим письмом.

Итак, 17 ноября Пушкин послал Соллогубу письмо с от­казом от дуэли. Далее события последовали одно за другим с невероятной быстротой. В тот же день Дантес сделал официальное предложение через Е. И. Загряжскую. Оче­видно, днем 17-го приехал и Д. Н. Гончаров. Вечером того же дня на бале у С. В. Салтыкова было объявлено о помолв­ке Е. Н. Гончаровой с бароном Ж. Дантесом-Геккерном...  Сохранилась недатированная записка Е. И. Загряжской к Жуковскому:

«Слава Богу, кажется, все кончено. Жених и почтенный его батюшка были у меня с предложением. К большому счас­тию за четверть часа пред ними приехал из Москвы стар­ший Гончаров и он объявил им родительское согласие, и так все концы в воду».

Все концы в воду... Эта загадочная фраза Загряжской до сих пор не расшифрована: какие концы — неизвестно, но они были! Трудно придумать какое-либо другое объяснение этим словам, кроме того, что наконец-то браком все будет «прикрыто»...

Известие о сватовстве Дантеса к Гончаровой вызвало большое удивление. Приведем несколько высказываний со­временников.

В письме Ольги Сергеевны Павлищевой к отцу от 24 де­кабря 1836 года мы читаем:

«...По словам Пашковой, которая пишет отцу, эта но­вость удивляет весь город и пригород не потому, что один из самых красивых кавалергардов и один из наиболее модных мужчин, имеющий 70 ООО рублей ренты, женится на мадему­азель Гончаровой, — она для этого достаточно красива и достаточно хорошо воспитана, — но потому, что его страсть к Наташе не была ни для кого тайной. Я прекрасно знала об этом, когда была в Петербурге, и я довольно потешалась по этому поводу; поверьте мне, что тут должно быть что-то подозрительное, какое-то недоразумение и что, может быть, было бы очень хорошо, если бы этот брак не имел места».

Анна Николаевна Вульф, соседка Пушкиных по Михай­ловскому, писала своей сестре баронессе Евпраксии Врев­ской 28 ноября того же года:

«...Вас заинтересует городская новость: фрейлина Гонча­рова выходит замуж за знаменитого Дантеса, о котором вам Ольга наверное говорила, и способ, которым, говорят, устроился этот брак, восхитителен». 28 декабря Анна Нико­лаевна сообщает подробности, передавая содержание полу­ченного Пушкиным диплома. «Что касается других версий, я пока о них ничего не пишу, чтобы было о чем тебе расска­зать при свидании».

«Пушкин проиграет несколько пари, — пишет С. Н. Ка­рамзина брату, — потому что он, изволите видеть, бился об заклад, что эта свадьба — один обман и никогда не состоится. Все это по-прежнему очень странно и необъяснимо, Дантес не мог почувствовать увлечения, и вид у него совсем не влюб­ленный. Катрин во всяком случае более счастлива, чем он».

Есть свидетельства, что Дантес пытался избежать жени­тьбы на Гончаровой, и за две недели до своего сватовства к ней просил руки княжны Барятинской, но получил отказ. В дальнейшем обстоятельства сложились так, что у него не было другого выхода: или дуэль, или женитьба. Высказывав­шееся ранее некоторыми пушкинистами предположение, что Николай I приказал Дантесу жениться, никак пока документально не подтверждается. Но несомненно, что все пре­пятствия (подданство, различие вероисповеданий, вопрос о том, что будущие дети будут католиками, и т. д.) были бы­стро устранены, и жениху и невесте было дано высочайшее разрешение на брак.

Казалось бы, после официального объявления о помолв­ке все стало на свои места и наступила разрядка. Но этого не произошло: положение продолжало оставаться напряжен­ным.

В конце декабря Пушкин писал отцу: «У нас свадьба. Моя свояченица Екатерина выходит за барона Геккерна, пле­мянника и приемного сына посланника короля Голландско­го. Это очень красивый и добрый малый, он в большой моде и 4 годами моложе своей нареченной. Шитье приданого сильно занимает и забавляет мою жену и ее сестер, но при­водит меня в бешенство. Ибо мой дом имеет вид модной и бельевой мастерской». Пушкин ошибался: предсвадебные хлопоты не радовали Екатерину Николаевну, наоборот, письма говорят, что она находила их отвратительными и с не­терпением ожидала их окончания, опасаясь, что все может рухнуть в последний момент.