Первая и самая трудная преграда позади он забрался на скалу. Теперь он сидел на узеньком скальном выступе, а над ним громоздилась стена замка. Именно там, за этой стеной, находится Синрик, давний враг морских людей, человек с извращенным, злым сердцем.

Конан попытался представить его себе. Киммериец повидал немало служителей зла. Одни были молоды и привлекательны, другие – стары и безобразны; среди них встречались и демоны, и молодые женщины, и честолюбивые политики. И все они желали завладеть тем, что могли бы иметь и без помощи темных демонических сил – если бы обладали талантом и волей.

Чего у них никогда не встречал киммериец – так это глубокого, ясного ума. И все они склонны недооценивать противника.

Поэтому, решил Конан, нет смысла задумываться над тем, каким окажется Синрик. Главное о нем киммериец знал еще до их личной встречи.

Поколение за поколением в этом замке рождался наследник – сын предавшегося демону отца и несчастной, обреченной на смерть матери. Должно быть, все владетели Илейва принимали в наследство вместе с замком склонность к жестокости и извращениям. Но, судя по тому, что Конан слышал о Синрике, последний лорд Илейв в злодеяниях превзошел всех своих предков.

Буря наконец достигла острова. Нужно было спешить. Море кругом кипело. Оттуда, где находился сейчас Конан, не видно было Гжегоша с лодкой, однако варвар был уверен в том, что его молодой спутник выполнил приказание в точности.

Конан полез дальше. Сильные порывы ветра хлестали его, но киммериец только сильнее стискивал зубы и продолжал карабкаться. Стена, в отличие от скалы, предлагала гораздо больше удобных выступов, так что Конан поднимался по ней с той же легкостью, с какой другой человек шел бы по лестнице.

Ему понадобилось совсем немного времени, чтобы одолеть подъем. Он забрался на стену, выпрямился во весь рост и огляделся.

Он находился теперь в замке Илейв, посреди пустынного, заброшенного в море островка. Буря неистовствовала кругом, но внутри замка установилась странная тишина. Ветер не мог проникнуть за высокие стены. Ни одного дерева, ни одного куста не росло на склоне.

Ветер как будто пытался излить свою досаду в оглушительных жалобах. Он носился вокруг неприступных стен и завывал на все лады. Слышно было, как ревет внизу море.

Черное небо низко повисло над башней. Иногда Конану казалось, будто тучи слегка раздвигаются, и тогда с небес прямо на замок глядит внимательный черный глаз, но затем видение исчезло.

Стало темно, почти как ночью. Тем не менее Конан хорошо различал башню, высокую, конусовидную, с единственным входом, забранным решеткой. Окон в башне почти не было, если не считать нескольких бойниц под самой крышей.

Крадучись, киммериец прошел по двору. Каким бы зловещим ни было обиталище Синрика, все же это было жилье – жилье человека, пусть даже жестокого и извращенного. Ему нужны еда и питье, ему требуются слуги.

И ведь у него были слуги! До тех пор, пока какой-то древний ужас не заставил их броситься навстречу смерти в морских волнах, лишь бы избежать жизни наедине с чудовищами…

Крадучись, Конан обошел башню и очутился на другой половине двора. Здесь также было безлюдно, но приглядевшись Конан заметил на дальней стене нечто странное.

Киммериец прижался к башне, стараясь сделаться как можно менее заметным. Впрочем, он мог бы и не беспокоиться об этом: полумрак, окутавший замок Илейв, скрадывал очертания человеческой фигуры.

Зато сам киммериец превосходно видел теперь на фоне грозового неба то, что разворачивалось на низкой стене замка.

Эта стена была обращена к внешней стороне моря. Она была совсем невысокой, поскольку в дополнительном укреплении здесь не возникало никакой надобности: отвесный склон был совершенно вертикальным, так что даже киммериец не смог бы по нему подняться.

Именно здесь был сооружен большой каменный столб, к которому цепями приковывались пленницы. И сейчас возле столба виднелась хрупкая женская фигурка.

Буря неистовствовала в небесах и на море. Гигантские валы катились к горизонту. Черные тучи мчались, гонимые ветром, сталкивались между собой, рвались, но никогда не рассеивались – они были плотны и густы, как мировое зло.

Неожиданно Конан понял, что происходит, и на душе у него стало спокойно. Как будто дело уже завершено, и злодеи низвергнуты.

Одно время киммериец всерьез опасался, что буря вызвана каким-то магическим способом, однако теперь он совершенно уверился в том, что это не так. Буря была самая обычная; Синрик лишь решил воспользоваться ею для завершения злодеяния.

Если бы у Синрика была возможность вызывать непогоду, он бы устраивал подобные «представления» каждый раз, когда приносил бы жертву своему демону-покровителю. Но коль скоро Синрик торопился умилостивить демона, пока бушует ураган, стало быть… стало быть, у Синрика попросту не хватило времени провести все свои обычные пытки.

Конан теперь не сомневался также и в том, что многие из пыток, изобретенных Синриком, были предназначены не столько для ублажения демона, сколько для удовлетворения извращенных наклонностей самого Синрика. Что ж, чего можно ожидать от человека, которого, как породистую лошадь, выводили нарочно для подобных дел? От человека, выросшего в атмосфере зла и ненависти?

Конан был не из тех, кто обременяет себя заботами о перевоспитании злодеев. Он никогда не стремился понять душу негодяя. Если Конан видел перед собой мерзавца, реакция киммерийца всегда была одинаковой: он извлекал из ножен длинный киммерийский меч – и уничтожал врага, как бешеного пса, не задавая вопросов, не пускаясь в разговоры и не позволяя себе никаких сомнений.

Девушка была здесь. Вероятно, та самая – Ксана. Та, которую так долго и так безуспешно стремился заполучить демон.

Она стояла у столба, обмотанная тяжелой ржавой цепью. Ее голова бессильно упала на грудь. Она выглядела обессиленной, испуганной, но целой и невредимой.

Это Конан установил при вспышках молнии, которые озаряли двор замка и стену с пленницей. В этих же вспышках Конан разглядел наконец и Синрика.

Возможно, при своих посещениях Мессантии Синрик и выглядел знатным человеком, немного эксцентричным, несомненно богатым и, в общем и целом, милым и – как это называют женщины – «интересным». Сейчас от всей этой «интересности» не осталось и следа. На Синрике был длинный косматый плащ, сшитый из звериных шкур. Голову его венчал головной убор, сделанный из человеческого черепа, обтянутого кожей, раскрашенного и позолоченного вокруг глазниц и ноздрей. Два пестрых пучка птичьих перьев торчали в кости черепа там, где у жившего когда-то человека были уши. Этот убор, словно тиара, покачивался па голове Синрика.

Лицо, видневшееся под тиарой, казалось едва ли не более страшным, нежели этот причудливый и жуткий головной убор. Синрик обвел синей краской глаза и рот, а щеки надрезал ножом, так что кровь стекала на его подбородок и капала на грудь.

Он стоял рядом с пленницей и воздевал руки к небесам.

Несколько раз в разрывах между тучами мелькал черный глаз. Теперь Конан не сомневался в том, что ему не почудилось: глаз действительно был. И принадлежал он демону, который внимательно наблюдал за своим адептом.

Синрик прокричал какое-то заклинание. Оно звучало на древнем языке, жутком и неблагозвучном.

Затем он перешел на родную речь:

– Приди! – расслышал Конан. – Приди и забери то, что принадлежит тебе по праву!

Буря подхватила голос Синрика и унесла его вдаль. Он затих между тучами, утонул между волнами.

Конан отделился от стены и побежал к стене, держа меч наготове. Он уже видел, как ему освободить пленницу. Цепь, которой она была опутана, была старой, и несколько звеньев проржавели. Ни одна из жертв Синрика никогда не имела возможности вырваться на волю. К тому времени, как несчастные девушки оказывались возле этого столба, их воля уже была сломлена, а сил не оставалось вовсе.

Но теперь все обстояло иначе. С громовым криком Конан одним прыжком преодолел расстояние, отделявшее его от пленницы. Он размахнулся и одним точным, мощным уларом перерубил цепь. Как дохлая змея, цепь упала на землю. Девушка продолжала стоять у столба, как будто ее заворожили и приказали не двигаться. Она даже не поняла, что происходит.