— Все же нельзя было так рисковать! — сказал Мишаня сердито.

— Какой же тут риск? — Она пожала плечами.

— Ты была уверена, что он считает тебя сообщницей Антипова, и полезла к нему в логово! Я бы тебя ни за что к нему не пустил!

— Но тебя же здесь не было…

— Очень жаль! — еще более сердито сказал он. — Сейчас, конечно, ты можешь делать вид, что жутко проницательная…

— А я и есть жутко проницательная. Если ты имеешь в виду свой проломленный череп, то я поняла, что это сделал другой человек. — Мишаня подошел к ней с бокалами, и они чокнулись. — Наличие двух заинтересованных лиц и было для меня самой сложной загадкой во всей этой истории. Слава Богу, я с ней благополучно справилась. Как и ты. — Она выпила и показала пустым бокалом на его голову.

— Я-то да, — Мишаня сел в соседнее кресло, поставил бокал и в подтверждение ее слов погладил себя по волосам. — А вот насчет тебя — пока не уверен.

— Ты имеешь в виду, что Комаров для меня опасен?

— Ты же теперь все знаешь про него!

— О, Господи! Думаю, за последние десять лет он столько всякого натворил, что мое знание — это старая добрая детская сказка. «Тысяча и одна ночь», как он сам выразился… Почему я сегодня не в костюме Шахерезады?

— Это с голым животом? — оживился Мишаня. — Я требую костюма Шахерезады! Вообще здорово, когда люди одеваются в карнавальные костюмы.

— Ты будешь в костюме милиционера, — предложила Елена.

— Тогда тебе больше подойдет костюм медсестры!

— Бр-р-р, — Елена поежилась. — Вино какое-то кисловатое… Или это слово «медсестра» теперь вызывает у меня нехорошие ассоциации?

— Так ты Комарову ничего о ней не сказала?

— Ничего. — Она помотала головой. — Мне почему-то жутковато при мысли о ней… Женщина — и вдруг активный участник такого жестокого убийства! Но думаю, он сам понял, что здесь что-то не так. Как бы он не вообразил, что это я о своей роли молчу…

— Вот и я об этом! Вдруг он решит тебе мстить за друга!

— Да ладно! Мстить за друга! Это он Шахерезада, а не я… Человек разворотил мой дом, даже тротуарную плитку поднял, потом купил дом Штейнера и снес его за один день! Что он врет! Он золото искал. Так что, наоборот, он теперь меня беречь будет… К тому же он понимает, что этому делу сейчас вряд ли дадут ход. Хотя… — Елена прищурилась, глядя в камин. — Насколько я понимаю, покушение на тебя сейчас расследуется. Покушение произошло именно потому, что ты разворошил ту старую историю, а та старая история, в свою очередь, не случилась бы, не будь ограбления в Кропоткине. Но я не знаю, захочешь ли ты за это дело взяться?

— Я не захочу, — отозвался он, тоже глядя на огонь. — Меня мать не поймет.

— Как же она не поймет, если тебя из-за этого чуть не убили! — возмутилась было Елена, но, взглянув на нахмурившегося Мишаню, сменила тему: — А почему он вообще занервничал, твой крестный?

— Ну, я ведь его о многом в тот день спросил. Рассказал ему, что верю Суботихе, но мне не все понятно со временем. Не может быть, чтобы она проснулась так поздно! Суботиха — деревенский человек, она не может сказать о восьми утра — утренние сумерки. Кстати, я спросил его о женщине в белом. Не было ли на месте преступления врача. Он сказал, что Штейнеру голову отрезали, какой тут врач. Да я практически все ему выложил! Даже свои сомнения насчет доверенности из колонии…

Они первый раз разговаривали об этом деле. Вчера еще притирались друг к другу, ездили по Москве, бродили по магазинам, болтали ни о чем, сегодня дружно занимались уборкой, готовкой, наряжали елку во дворе, ходили в гости к соседке Марине. Все это время Елена чувствовала, что разговор состоится, но не хотела начинать его первая. Но после того как Мишаня упомянул Комарова, разговор начался сам собой.

— Как все-таки у нас просто взять и упечь невиновных в тюрьму! — сказала она. — Я имею в виду Ордынского и Чуманкова.

Мишаня повернул голову и посмотрел на нее снизу вверх.

— Ты забыла, что Штейнер не свое убийство готовил, а Антипова? У каждого из них была своя роль в этой подготовке. Эксперт, например, приготовила нож, а Штейнер должен был заманить своего приятеля Чуманкова в деревню. Они встретились шестнадцатого августа на виду у всей деревни. Поэтому для убийства Антипова был выбран следующий день. Штейнер, конечно, прекрасно знал, что Чуманков — приятель Ордынского. Может, и того не раз видел… А вот собирался ли Волин убивать самого Штейнера — это вопрос.

— Ничего это не вопрос, — возразила Елена. — Конечно, собирался! Тут даже сомнений никаких нет! Удивительно, все-таки, как похожи по настроению эти два преступления: в Корчаковке и в Бодайбо. И там и там преступники даже не задумывались перед тем, как убрать соучастников… Милый у тебя дядюшка, Мишаня… Как быть с наследственностью?

— Ее нет. Это выдумки морганистов! — ответил он. — Но скажи: когда ты догадалась обо всем?

— А я обо всем и не догадывалась. Я тихонько проходила каждый этап. Скажем, насчет Волина было нетрудно понять с самого начала. Он постоянно врал. Что приехал на место преступления первым, что Долгушина написала жалобу на Антипова, что не было женщины в белом халате, о которой Суботникова говорила. Я, кстати, Суботниковой поверила сразу — зачем ей врать? — я думала, что она просто напутала со временем. Но тогда Волин тоже должен был вспомнить женщину в белом халате. Вспомнить, что она была — пусть в восемь, пусть в девять, но была! А у него на любой вопрос был готов ответ. И я подумала тогда так: если единственные доказательства, что наш дорогой Виктор Семенович вообще существует — это доверенность из тюрьмы и показания Антипова, которые брал Волин, то трудно ли было бывшему участковому подделать такие доказательства? Совсем не трудно! Ему — легче всех остальных!

— Но это если считать, что Антипов мертв!

— Так я же своими глазами видела, как убивали пожилого человека!

— Ты видела нечто похожее, но утверждать, что ты видела именно это…

— Именно это! Не надо цепляться! Ведь так можно все поставить под сомнение! С точки зрения субъективного идеализма, никакое свидетельское показание не имеет права на существование…

— А что такое «субъективный идеализм»? — ехидно спросил он.

— А ты не проходил на своем юрфаке «Материализм и эмпириокритицизм» Ленина? А, ну да…

Этот сопляк захихикал в своем кресле.

— Я и диалектический материализм не проходил! И историю рабочего движения Перу тоже. Вы уж, тетенька, простите…

— Бог простит! — сказала она. — Так о чем я? Об этапах собственного прозрения, кажется?… В том, что Ордынский и Чуманков были грубо подставлены, нормальные люди не сомневались даже тогда, одиннадцать лет назад. А история с одинаковыми ножами натолкнула меня на мысль об эксперте. Но ведь и тебя тоже, правда? Когда ты узнал, что эта женщина несколько лет была любовницей твоего крестного, что он любил ее безумно и готов был ради нее на все, ты понял, что все подозрения сходятся на Волине. Это было несложно… Сложнее всего было догадаться, что следящие за мной люди не имеют к убийству никакого отношения! Что они, как и я, пытаются выяснить, что же произошло в Корчаковке одиннадцать лет назад!

— Но ты все-таки догадалась! — с гордостью за нее заметил Мишаня.

— Да… Я постоянно думала: если за мной гоняется тот, кто убил старика, то, значит, я представляю для него опасность! Но почему тогда он так странно действует? Следит, ходит вокруг меня, выясняет, что я делала одиннадцать лет назад… Здесь есть еще один, почти мистический, момент — рукопись. Я-то сама воспринимала ее как вымысел! Мне даже в голову не могло прийти, что кто-то прочитал ее, а прочитав, заинтересовался! Но ведь в моей рукописи были правдивые моменты! Скажем, убийство старика, координаты Нины, ограбление в Бодайбо. Когда я поняла, что рукопись играет важную роль во всей этой истории, многое стало проясняться. Я посмотрела на все другими глазами и увидела: кто-то, как и я, хочет знать, что произошло в то утро в Корчаковке. Но значит, он не убийца…