— Вообще-то, я тоже подумал сначала, что дядечка из милиции, потому и стал с ним разговаривать… — Митя отчего-то смутился, даже лицо пошло пятнами. — Потом… решил, что это все-таки частное лицо, что он говорит правду — тогда я свернул разговор. А сейчас снова думаю, что ты права… Ну, чудеса!

— Я как представлю, сколько государственных средств тратится на эти чудеса, так мне плакать хочется! И это в то время, когда неплохо бы и каких-нибудь настоящих преступников поймать!

— Вот что я тебе посоветую, — он убрал ноги со стола, сел прямо. — Помнишь Андриевского, чьего-то там заместителя из службы собственной безопасности МВД? Ты о нем сюжет делала. Съезди, он неплохой мужик. Объясни все, посоветуйся. Хочешь, я ему позвоню? А вдруг это вообще все незаконно? Бывают же эти — оборотни! Может, тут совсем другое: например, хорошо замаскированный интерес к твоему имуществу? Накрутят, наврут, а потом перепишут на себя твой дом, квартиру и скажут, что так и было. Мол, старые долги, — Митя явно воодушевился.

«Слабоватая версия, — решила Елена. — В дом-то тогда зачем лазили?»

Но Митина поддержка ее успокоила. Было приятно, что кто-то взял на себя хотя бы небольшую часть тревог. «Все-таки хорошо, когда рядом есть мужик, — грустно подумала она. — Пусть даже такой, как Митя. Получается цитата из фильма про Лежаева: „Наверное, это современно и правильно — равноправие полов…“» Несмотря на плохое настроение, она улыбнулась.

Съемок у Елены сегодня не было: в обычный день она бы покрутилась немного для вида, а потом бы слиняла. Но сейчас возвращение домой, в одиночестве, не казалось ей таким уж заманчивым. В этом не очень хотелось признаваться даже себе, но она боялась вернуться в квартиру и увидеть то же самое, что видела уже дважды: в гостиничном номере и в загородном доме.

— Ты вовремя пришла — как раз к обеду! — ехидно заметила Ниночка, стараясь говорить погромче: чтобы Митя услышал из своего кабинета. Это было неправдой — девчонки раскладывали на столах бутерброды не для обеда, а для завтрака. У них почему-то прижилась такая привычка — завтракать на работе, всем вместе. Елена не стала отвечать. Валентина на днях ей сообщила по секрету, что Митя Ниночку бросил. Тут будешь кусаться…

Пока она пила кофе в комнате новостей, он дозвонился до Андриевского. Видимо, очень хотел, чтобы забылось его маленькое предательство.

— Завтра в двенадцать. Вот адрес, — он протянул листок и вдруг улыбнулся. — В двенадцать, как назло, Лежаев придет тортом нас угощать. Просил, чтобы ты была. Что соврать?

— Может, не заметит?

— Да нет, он, наоборот, что-то стал к тебе неравнодушен после поездки.

— А завтра он чего хочет? — задав этот вопрос, она поняла, что поступила неразумно.

— Вставить! — хором сказала вся служба новостей.

…«Девятка» стояла на месте. Когда Еленин «мерседес» выруливал с обочины, у нее зажглись задние фонари.

— Ничего, завтра мы с тобой на Лубянку поедем, — сказала Елена, пристегиваясь.

Служба собственной безопасности оказалась вовсе не на Лубянке, хотя тоже в центре — на Большой Серпуховской. Оказалось также, что генерал Андриевский — чин некрупный, окружного масштаба. Впрочем, и на таком уровне человек должен знать основные правила работы ведомства: он довольно охотно согласился на разговор. «За жизнь? — переспросил он Митю и засмеялся. — Ну, за жизнь так за жизнь. Я на любые темы, Митя, готов разговаривать. Тем более, с хорошим человеком».

Елене хотелось знать, как поведет себя ее преследователь, увидев, что она едет в УВД, но «девятка» пропала. Очевидно, в наблюдение включилась другая машина. Не хотелось вникать — какая.

…Помощник Андриевского уже ждал ее. Они прошли по коридорам с высокими потолками, поднялись на четвертый этаж, остановились у бордовых дверей, похожих на школьные. «Проходите» — помощник улыбнулся и показал рукой на красную дорожку, ведущую к столу.

Елена думала, что Андриевский начнет балагурить, как обычно, но лицо его в этом кабинете было вежливым и непроницаемым. «Все они тут играют Феликсов Эдмундовичей, — усмехнулась она про себя. — Даже и в отсутствие памятника». Впрочем, так было удобнее. После шуток то, что она собиралась рассказать, выглядело бы еще нелепей…

… — И что вы от меня хотите? — спросил он, когда она замолчала, сказав последние слова (об адвокате).

— Я плохо знаю законы, — от волнения она кашлянула. — Это нормально — так агрессивно вести человека, даже не поговорив с ним?

— Стоп-стоп-стоп, — он предостерегающе поднял руку. — Давайте все-таки отделим… мух от котлет. Ограбление номера в гостинице и вашего дома не может быть действиями милиции. Вы ведь подали заявление?

— Да.

— Значит, этим занимаются и, надеюсь, все выяснят.

— Мне кажется, связь есть…

— Это не может быть действиями милиции, — повторил он, и Елена поняла, что спорить бесполезно. — Далее… — он глянул на наручные часы, поправил ремешок. — Милиция может проводить любые следственные действия, включая допросы ваших родственников и сослуживцев, может также наблюдать за вами, если на это есть серьезные основания.

— А если нет?

— Это детский разговор, — мягко сказал он.

— Детский? Я, конечно, польщена таким вниманием к моей скромной персоне, но у меня мурашки бегут по спине при мысли о том, что какой-то малозначащий разговор может привести к таким последствиям. Мне неуютно жить при мысли об этом.

— При мысли о чем?

— Я уже объяснила…

Андриевский внимательно посмотрел на нее, видимо, понял, насколько раздраженной стала она после его нотаций, еле заметно улыбнулся.

— А давайте поговорим откровенно! — вдруг предложил он дружеским тоном.

Елена пожала плечами.

— Откровенно? Я хотела, чтобы милиция спросила у меня напрямик то, что они ищут. Может, я сберегу их силы и государственные средства? Для этого я и пришла к вам… А так мне больше нечего сказать.

— Тогда откровенным буду я. Идет?

— Идет.

— Вы едете в одну новосибирскую деревеньку, чтобы поговорить с ее жителями об убийстве, свидетелем которого вы были одиннадцать лет назад. Так? Во время разговора вы говорите что-то такое, что дает вашей собеседнице основания думать, что вы мошенница, которая интересуется пожилыми владельцами домов, у которых нет наследников. Так?

— Наверное… — устало сказала Елена.

— Эта женщина звонит в милицию, после чего у вас начинаются проблемы. Тут может быть два варианта. Первый: дело, по поводу которого за вами следят — это недавнее дело. То есть именно сейчас в этой деревне происходит нечто криминальное… Елена Дмитриевна, я знаю, что журналисты думают о милиции. Многое в ваших мыслях — правда. Но не все. Иными словами, не все милиционеры — дебилы. Пусть вы похожи лицом на какую-то подозреваемую, пусть ваши расспросы показались странными, но ведь выяснить, что вы — журналистка, живущая в Москве, впервые за одиннадцать лет попавшая на место предполагаемого преступления, это дело одних суток! Понимаете? Вы постоянно мелькаете здесь на экране, сейчас даже на поезд без паспорта не попадешь — у вас просто железное алиби!.. Второй вариант: милиция может интересоваться давним делом — делом девяносто второго года. Пусть тогда из деревни пропадали пожилые люди. Тут уж мне придется противоречить самому себе: в милиции не все дебилы, конечно, но и не все милиционеры — это киношные знатоки, которые ведут бесконечное следствие. Представить подобную добросовестность мне очень трудно. Кроме того, вас подозревают, собственно, на каких основаниях? Потому что вы были в это время в Новосибирске? Ну, пусть были! Пусть даже две недели, пусть год! Новосибирск — город-миллионер. В нем и тогда был миллион человек плюс приезжие! Вы интересуетесь обстоятельствами исчезновения человека? Ну и что? Эта старуха, получается, тоже ими интересуется, раз сломя голову бежит звонить участковому. Вы похожи на подозреваемую в том старом деле? Чем похожи? У них есть фоторобот? И что же — спустя одиннадцать лет они его используют? Ну, смешно, в самом деле! Возможно, есть что-то более существенное: скажем, отпечатки пальцев. Их нашли одиннадцать лет назад в доме исчезнувшего старика, и они теперь совпали с вашими?