— Я еще зайду. Если не уснешь.

Нет забыла… Своему дяде Володе улыбается. И Алену обняла, похвалила…

И вдруг посветлело на веранде — дверь открылась. Скрипнула половица. Он повернул голову — мама.

— Не спишь? — Она присела на раскладушку. — Представляю: в голове, наверно, крутятся, крутятся мысли. О чем думаешь?

— Обо всем.

— И обо мне?

— Ага.

— Как думаешь?.. Плохо? Что примолк?

— Почему? Хорошо думаю… Бабушку жалко. Одна там… Она мне рассказывала, как ты ангиной болела. Совсем маленькая. Чуть не умерла…

Мама вздохнула:

— Видишь, как настроена. А тоже могла бы жить у нас. Места достаточно. Три комнаты, веранда. Здесь и батареи поставлены. Владимир Иванович все приспособил. Газ. И ванная. Тебе нравится тут?

— Ничего… А он… все время тебя так называет?

— Наденька? — Голос мамы потеплел. — Тебе обидно, да?

— Будто ты маленькая.

— Так я маленькая и есть. Он же, видел, какой большой. И на шесть лет старше меня. Потому и зовет так. Не сердись, мой хороший, привыкнешь.

— А в лагерь я поеду?

— В лагерь захотелось?

— Ты же говорила.

— Да, путевка есть. Там тоже хорошо тебе будет. Мы все в гости приедем.

— Мама, а ты кого больше любишь — дядю Володю, меня или Алену?

— Ох, и глупыш ты, Димка! Всех вас люблю. И тебя люблю, губошлепик мой, ревнивец сердитенький! Закрывай глаза. Разговорила тебя — теперь не уснешь.

Обдав Димкино лицо теплом своего дыхания, мама поцеловала его и тихонько вышла.

А Димке все равно было обидно. Только одного его всегда любила, а теперь — всех. Даже и Алену. Будто сто лет ее знает…

Разбудил Димку кенар Колька. «Заслуженный артист улицы Топольной» заливался такими длинными, переливчивыми трелями, будто и в самом деле изо всех сил старался для большой, благоговейно внимавшей ему аудитории.

А где же аудитория? Послушал Димка — вроде и дома никого нет. Он встал, прошел в комнату. Кенар, склонив набок желтую, точеную головку, поглядел на него черным зрачком и снова залился: обрадовался новому слушателю. В другой комнате — тоже пусто, одни рыбы плавают в своих зеленых водах. В коридорчике была еще дверь. Димка несмело постучал — молчание. Открыл дверь — никого. Шкаф, мамино платье на стуле, широкая тахта застелена голубым покрывалом с кисточками.

Ну, мама и дядя Володя ушли на работу, ясно. А где Алена? Вышел на крыльцо — и в садике нет. В углу, за сарайчиком, отгороженным высокой сеткой, белые куры ходят, червяков ищут.

Димка умылся, пошел в комнату к рыбам. Что-то доделывать дядя Володя собирается. А что? Все сделано. Вон и лампа длинная наверху, и воздух из камешка пузырьками вверх бежит. Может, о мальках говорил? Какие-нибудь удобства сделать, чтобы росли скорей? А много-то их! Куда же дядя Володя девает мальков? Тоже, как и отец, продает? Наверно. Вон какие деньги отец получил! Шубу хотел покупать. Мотоцикл с коляской… Может, и цветы они продают?.. А мама-то влюбилась, не насмотрится на него. А отец что, не человек разве? Почему она так о нем?.. Может, и не он один виноват, что несчастным стал.

И бабушка там одна. Сидит с Дымком, ждет…

Куда же Алена девалась? В юннатский кружок пошла? А дом-то не оставишь открытым.

Димка вышел в палисадник и стал смотреть на улицу. Двое каких-то ребят прошли. А вон и рыжий опять на велике катит. Димка чуть подался за куст — не хотел, чтобы тот придурок видел его: еще заорет, что в чужой сад забрался!

Рыжий скрылся, а тут и Алена показалась. В магазин ходила: бидон в одной руке, сетка с хлебом — в другой.

— Уже встал? — входя в калитку, спросила она.

— Давным-давно.

— Не придумывай. Я всего пятнадцать минут ходила.

— Это по каким таким часам?

— По обыкновенным.

— А по электронным если посмотреть, то полчаса тебя не было.

— Ну, может, двадцать минут, — с улыбкой согласилась Алена. — Ждала, пока хлеб сгрузят. Пойдем есть. Молока свежего купила.

— Я домой пойду, — насупившись, сказал Димка.

— Сейчас?

— Видишь: уже собрался. Тебя жду.

— А хлеб теплый-теплый…

— Там бабушка одна, — не поднимая глаз, сказал Димка. — Я пошел.

— А вернешься когда?

— Не знаю… Я ведь там живу. Только посмотреть приходил.

— Привет бабушке передавай, — грустно сказала Алена. — И котику вашему.

— До свидания, — сказал Димка и вышел за калитку.

Прежде всего Димка заглянул в почтовый ящик. И сердце забилось: все три кругленькие окошечка белым светились. И хотя нередко видел такое — две газеты по их адресу приносят и журналы, а все равно заволновался. Мигом взлетел на свой этаж. Он не успел повернуть ключ в замке — бабушка открыла. А Димка, вместо того, чтобы слово ей сказать, кивнул, схватил в передней с гвоздика ключ от ящика и снова поскакал вниз.

Напрасно волновался — одни лишь газеты. Он и потряс их, и развернул — нет письма.

А уже после этого, опять зайдя в квартиру, он и на бабушку посмотрел, и улыбнулся чуть смущенно и виновато.

Перед внуком Елена Трофимовна не таилась про все выспрашивала подробно — не забыл ли чего. И какие удобства в доме, и комнат сколько, и какой из себя этот Сомов… Настоящий допрос учинила. А Димка-то считал, что и разговору на пять минут. Целый час просидели. Он рассказывал, рассказывал язык устал.

Вот сколько впечатлений накопилось за короткое время в новом мамином доме.

Про чистые полы Димка не хотел говорить — как-то случайно вышло. А бабушка из-за полов сильно расстроилась. Так вздохнула, что кот на нее оглянулся.

— Что же это, Димочка, выходит — в домашнюю работницу превратилась? Диплом, значит, у нее, работа ответственная, а там — полы моет! Эх…

И Димке вчера обидно стало за маму, но сейчас, слушая бабушку, поддакивать ей почему-то не захотел. Наоборот, начал уверять, что маме это совсем не трудно, ведь они все втроем мыли. А чего же ей там барыней ходить! И вообще, не надо ее жалеть — маме там нравится, и она веселая.

Бабушка то ли не поверила внуку, то ли ей хотелось думать, что дочери плохо и неуютно в новом доме, только запечалилась она больше прежнего, а потом и под глазами рукой вытерла. И любимец ее, усатый Дымочек, загрустил, долго-долго смотрел в окно своими выпуклыми, зелеными глазами с узкими щелочками зрачков.

Димке скучно с ними стало. Взял мяч и пошел во двор — в футбол думал поиграть. А с кем играть? Во дворе и ребят-то никого не осталось. Кто в лагере, кто в деревне… Да мало ли где — самый разгар летних каникул.

Хорошо хоть Сережка из седьмой квартиры, у которого панаму на реке унесло, подвернулся. Побегали с ним, размялись немножко. Но какой интерес с третьеклассником гонять мяч? Обвести его — запросто, а в ворота станет — тоже смех: почти каждый мяч пропускает. Надоело Димке — пошел домой.

Пообедали с бабушкой. Она еще поинтересовалась, где спал внук, не озяб ли? Он сказал, как было: спал хорошо, простыни глаженые, не озяб. А бабушка снова расстроилась:

— На раскладушку положили! Другого места не нашли!

— Я сам захотел. Мне и в комнате предлагали, на кровати. А на раскладушке — красота! Была бы здесь такая, я бы всегда спал на ней!

Не понимает бабушка. Чем лучше ей рассказываешь, тем грустней становится.

Димка в телепрограмму заглянул. И там ничего интересного. Пятый час. Скоро мама придет. Только придет не сюда.

Как неприкаянный, побродил Димка по квартире и сказал:

— Ба, ладно, я опять туда поеду? Дядя Володя что-то про рыб обещал рассказать.

— Что ж, — проговорила Елена Трофимовна, — поезжай… Я вот пирожков с малиной испекла. Надюша их любит, отвези.

«Очень серьезный и положительный человек» Алена даже подпрыгнула от радости, увидев на другой стороне улицы Димку.

— Тетя Надя! Дима идет! — крикнула в открытое окошко.

Тотчас из дома выбежала Надежда Сергеевна, раньше Димки оказалась у калитки. Конечно, если бы Димка поспешил, он быстрей мамы успел бы. Но зачем торопиться?