– Честно говоря, мне ничего не приходит в голову.

– Совершенно верно. Как я уже отметил, сочетаний не очень много. Как вам нравится слово «айви»?[15] Айви-хаус. На мой взгляд, вполне подходящее название для клиники. Завтра же отправлюсь в Гилфорд. Там я зайду на почту и узнаю, нет ли поблизости такой лечебницы.

– Так, значит, Холмс, вы согласны взяться за расследование этого дела?

– Ну конечно же, дружище. Мне все равно пока заняться особо нечем, а кроме того, история, которую вы поведали, представляется весьма любопытной. Причем я имею в виду не только нынешние странные поступки вашего армейского друга, но и его загадочное прошлое поведение.

– О чем это вы?

– Ну как же! А его нежелание возвращаться в Англию! А его нелюдимость! Мне кажется, это имеет непосредственное отношение к недавним событиям. Уотсон, вы водили с ним знакомство в Индии. Что вы можете про него рассказать? Он выпивал?

– Что вы, как раз наоборот. Он не притрагивался к спиртному.

– Может, он был картежником?

– Нет, в карты полковник играл редко и всегда ставил помалу.

– Что ж… А как насчет расточительной любовницы?

– Ну что вы, Холмс! – возмущенно вскричал я. – Он был очень порядочным человеком!

– Настоящий образец для подражания, – пробормотал Холмс. – Давайте в таком случае сосредоточимся на веточке мирта.

– Миссис Уорбертон считает, что веточка символизирует девичью любовь.

Холмс искренне рассмеялся:

– Что за романтические фантазии, старина?! Честно говоря, не ожидал, что вы, человек, так много повидавший в жизни, станете забивать себе голову подобным вздором. Красная роза означает страсть! Мирт – девичью любовь! Интересно, а что символизируют более скромные представители царства растений? Если следовать этой логике, получается, что морковь означает «корни моей страсти глубоки». Нет, мой дорогой друг, по мере расследования этого дела вы сами убедитесь, что появление веточки мирта имеет куда более прозаическое объяснение.

– И что же она означает?

Однако Холмс не пожелал отвечать на мой вопрос.

– Я хочу, чтобы вы сами поломали голову над разгадкой, которая, смею вас заверить, достаточно проста. Если вас не затруднит, зайдите ко мне завтра вечером. К тому времени я уже вернусь из Гилфорда и буду располагать куда более полными сведениями о клинике «Айви-хаус» и ее обитателях.

Поскольку жена моя уехала на несколько дней проведать родственницу[16], мне было не с кем обсудить, что именно значила веточка мирта в полученном Гарольдом письме, и потому я ни на йоту не приблизился к разгадке к следующему вечеру, когда пришел навестить Холмса. Великий сыщик пребывал в приподнятом настроении.

– Присаживайтесь, Уотсон! – воскликнул он, восторженно потирая руки. – У меня есть для вас отличные новости!

– Насколько я понимаю, ваша поездка в Гилфорд увенчалась успехом? – спросил я, устраиваясь в кресло напротив друга.

– С помощью местного почтмейстера я быстро обнаружил клинику. Как оказалось, она располагается в деревеньке Лонг-Мелчет, в двух милях к северу от города. Выяснив это, я отправился на местный постоялый двор «Любитель крикета», где за скромной трапезой из хлеба, сыра и эля от души посудачил с его болтливым хозяином. Он-то мне и поведал о лечебнице «Айви-хаус» и тамошних обитателях, к которым проявляет самый живой интерес. Всего в клинике находятся на лечении около пятнадцати пациентов, часть которых живет при ней постоянно. А принадлежит она доктору Россу Кумбсу.

– Россу Кумбсу?! – пораженно воскликнул я.

– Вам знакома эта фамилия?

– Это один из лучших специалистов по нервным болезням в Англии. Некогда у него был кабинет на Харли-стрит. Из сказанного вами я могу заключить, что он отошел от дел. И неудивительно. Сейчас он, должно быть, достиг уже весьма преклонного возраста. Странно другое: принимая во внимание его известность, непонятно, зачем ему понадобилось открывать крошечную частную лечебницу в Суррее.

– Да что вы говорите, Уотсон! Занятно, очень занятно… Не исключено, что в процессе расследования нам удастся отыскать ответ и на этот вопрос. Что же касается наших дальнейших действий, я предлагаю вам следующий план. Вы – мой доктор, я – ваш пациент, который, к величайшему сожалению, страдает неким психическим расстройством, и потому вы направляете меня на лечение в клинику «Айви-хаус». Что скажете? Заболевание надо придумать не слишком серьезное, чтобы меня не посадили под замок в смирительной рубашке, как буйно помешанного. На мой взгляд, угнетенное состояние духа подойдет как нельзя лучше. Вы не находите?

– Нахожу, Холмс. Ваш выбор просто идеален, – сухо промолвил я, памятуя о глубокой апатии, которая порой нападала на моего друга и о которой он сейчас, находясь в приподнятом настроении, казалось, совершенно позабыл.

– В таком случае давайте немедля набросаем письмо доктору Россу Кумбсу. Нам надо поторопиться, письмо желательно отправить сегодня же.

Совместными усилиями мы сочинили послание, в котором я сообщал о своем пациенте Джеймсе Эскоте[17], подверженном приступам черной меланхолии и нуждающемся в лечении от нее. Поскольку дело было срочным, я вызвался лично через два дня, четырнадцатого июля к полудню доставить мистера Эскота в клинику «Айви-хаус», о которой слышал только самые положительные отзывы. Не будет ли доктор Кумбс столь любезен подтвердить по телеграфу готовность принять моего пациента?

По совету Холмса в конце письма я выразил уверенность, что прогулки на свежем воздухе и физические упражнения помогут мистеру Эскоту быстро пойти на поправку.

– Эта приписка крайне важна, – пояснил сыщик. – Я должен иметь возможность спокойно ходить по клинике и ее окрестностям, не вызывая подозрений. Кстати, насколько я понимаю, вы свободны и готовы меня сопровождать? Один из коллег-врачей согласится вас подменить во время вашего отсутствия?[18] Превосходно, старина, просто превосходно! Тогда нам лишь остается ждать весточки от доктора Росса Кумбса.

Взяв черновик письма домой, я переписал его на бланке с собственным именем и адресом и опустил в ящик. До вечерней выемки корреспонденции оставалась еще уйма времени.

На следующий день, получив от доктора Росса Кумбса телеграмму с согласием принять моего пациента, я поймал кэб и отправился на Бейкер-стрит сообщить хорошие новости Холмсу. В суматохе, вызванной обсуждением плана предстоящих действий, я забыл расспросить друга о том, что на самом деле означала веточка мирта.

На следующий день мы сели на поезд, отправлявшийся в 10.48 с вокзала Ватерлоо. Холмс взял с собой саквояж с вещами, которые ему могли пригодиться в клинике. У меня в кармане лежала медицинская карточка с историей болезни мнимого Джеймса Эскота, заполненная мною накануне вечером.

Прибыв в Гилфорд, мы сели в экипаж и, миновав Лонг-Мелчет, приблизительно милях в двух от деревни, по правую руку от нас увидели высокую кирпичную стену, верх которой был утыкан битым стеклом.

– За этой стеной начинается территория клиники, – пояснил Холмс. – А сейчас, Уотсон, обратите внимание на железные ворота. Мы их вот-вот проедем. Это боковой вход. Слева от ворот, примерно посередине кирпичной опорной стойки, имеется пролом. Я его обнаружил, когда осматривал стену в свой предыдущий визит. Поскольку поддерживать постоянную связь с вами мне будет весьма затруднительно, предлагаю следующее. Мне нужно некоторое время, чтобы освоиться в клинике. Через три дня приходите сюда и осмотрите пролом. Я постараюсь оставить там записку для вас.

Высокие ворота были сделаны из толстых железных прутьев с заостренными, выгнутыми наружу верхушками, чтобы никто через них не перелез. Не ограничась этой мерой предосторожности, на ворота навесили тяжелую цепь с большим замком.