Он уверенно шел вперед, как будто имел перед собой какую-то цель, но на самом деле чаще всего избирал одну улицу вместо другой, меняя маршрут, чтобы найти новые образы, новые звуки.
Примерно за час до приема воды он шагал по улице Жоржа Клемансо с таким видом, словно собирался сделать покупки, потом свернул в один из крытых проходов, в так называемый Театральный пассаж, где перед книжным магазином были выставлены в коробках подержанные книги, а на вертящихся стойках виднелись разноцветные новые издания.
— Заходи, — сказал он жене, которая остановилась в нерешительности.
Владелец магазина, облачившись в длинный серый халат, наводил порядок. Казалось, он узнал Мегрэ, но не подал виду.
— У вас найдется несколько свободных минут?
— Я в вашем распоряжении, господин Мегрэ. Полагаю, вы хотите расспросить меня о мадемуазель Ланж?
— Она была одной из ваших клиенток, не правда ли?
— Заходила ко мне по крайней мере раз в неделю, а случалось, и два, чтобы обменять книги. У нас был абонемент, позволявший ей брать две книги сразу…
— Давно вы ее знали?
— Я купил этот магазин шесть лет назад. Сам я не местный, приехал сюда из Парижа, с Монпарнаса. Она ходила еще к моему предшественнику.
— Вы с ней беседовали?
— Знаете ли, эта женщина не была болтлива…
— Она не советовалась с вами, кода выбирала книги?
— У нее был свой подход. Идите со мной, посмотрите…
За торговым залом располагалась комната, заставленная шкафами с книгами в черных переплетах.
— Она проводила здесь полчаса, иногда час, изучая тома, читая по нескольку строчек то в одной, то в другой книге.
— Последнее, что она читала, — это «Люсьен Левен»
Стендаля.
— Стендаля она открыла для себя совсем недавно…
До этого прочла всего Шатобриана, Альфреда де Виньи, Жюля Сандо, Бенжамена Констана, Мюссе, Жорж Санд…
Всех романтиков. Однажды взяла Бальзака, не помню какую книгу, и на следующий день принесла ее обратно… Я спросил, почему ей не понравилась книга, и она ответила что-то вроде: «Это слишком грубо…»
Бальзак груб!..
— А современные авторы?
— Она никогда не пробовала их читать… Зато читала и перечитывала переписку Жорж Санд с Мюссе…
— Благодарю вас…
Комиссар уже почти дошел до двери, когда книготорговец окликнул его:
— Господин Мегрэ! Я забыл одну деталь, которая, быть может, развлечет вас. Я удивился, обнаружив в некоторых книгах карандашные пометки. Были подчеркнуты фразы или отдельные слова. Иногда стояли только крестики на полях. Я решил выяснить, кто из клиентов имел такую привычку, и в конце концов обнаружил, что это была она…
— Вы говорили с ней об этом?
— Пришлось… Моему помощнику надоело стирать резинкой эти пометки…
— И как она реагировала?
— С чопорным видом заявила: «Приношу вам глубокие извинения… Когда я читаю, забываю, что книги не мои…»
Все было на своих местах — курортники, светлые стволы платанов, солнечные блики, равно как и тысячи желтых стульев.
Элен Ланж находила Бальзака слишком грубым… Она, несомненно, имела в виду, слишком реалистичным…
Ограничивалась писателями первой половины XIX века, спесиво игнорируя Флобера, Гюго, Золя, Мопассана…
Мегрэ не случайно в первый день обнаружил в углу ее гостиной кипу иллюстрированных журналов…
Помимо своей воли, комиссар все время пытался отыскать новые черты, дополняющие создаваемый им портрет этой женщины. Она читала лишь романтические, сентиментальные книги, но в ее взгляде подчас сквозила вполне реальная жесткость.
— Ты видел Лекёра?
— Нет. Его вызвали в Клермон-Ферран в связи с вооруженным нападением.
— Как ты считаешь, он найдет убийцу?
Мегрэ вздрогнул. Теперь пришел его черед возвращаться к реальности. Он не думал об убийстве, почти забыл о том, что владелица дома с зелеными ставнями была задушена и вопрос номер один заключался в том, чтобы найти убийцу.
Комиссар тоже искал его. Он даже думал об этом чаще, чем хотелось бы, эта мысль становилась навязчивой.
Что его интриговало, так это мужчина, возникший в один прекрасный день и занявший свое место в одинокой жизни Элен Ланж.
На улице Бурбонне не было никакого его следа — ни его фотографии, ни письма, ни даже короткой записки от него.
Ничего! Совсем ничего, никаких вещей, полученных от других людей, если не считать квитанций и счетов.
Следовало вернуться в Париж пятнадцатилетней давности, чтобы возникло довольно смутное упоминание о визитере, раз или два в неделю приходившем на улицу Нотр-Дам-де-Лоретт провести часок с той, которая в ту пору была еще молодой женщиной.
Даже сестра, Франсина, проживавшая тогда в том же городе, уверяет, что ничего не знала.
Элен Ланж с жадностью проглатывала книги, смотрела телевизор, ходила за покупками, занималась хозяйством, вместе с курортниками гуляла по тенистым аллеям парка, не перемолвившись ни с кем ни единым словом, и слушала музыку, сидя перед беседкой и глядя прямо перед собой.
Это сбивало с толку Мегрэ. За годы службы он знавал разных людей, мужчин и женщин, яростно отстаивающих свою свободу. Встречал он и маньяков, которые, удалившись от мира, забивались в самые невероятные, чаще всего весьма неприглядные места.
Но даже эти люди всегда сохраняли какую-нибудь связь с внешним миром. Для старух, например, это была скамья в сквере, где они встречали других старух, или церковь, исповедальня, кюре… Для стариков якорем спасения служило бистро, где каждый их узнавал и дружески приветствовал…
Здесь же Мегрэ впервые встретил одиночество в чистом виде.
Одиночество, которое не было агрессивным. Мадемуазель Ланж не была груба со своими соседями и поставщиками. Она не придавала лицу презрительного выражения и, несмотря на свое пристрастие к определенным цветам и фасонам платьев, не строила из себя знатную даму.
Просто она не интересовалась другими людьми. Она не нуждалась в них. У нее были жильцы, потому что она располагала свободными комнатами и они приносили ей доход. Но между верхним и нижним этажом пролегала граница, и хозяйка наняла молоденькую глуповатую служанку для уборки наверху.
