— Вы больше не виделись с сестрой?

— Я жду ее, чтобы узнать, что мне делать с телом… — После паузы он добавил: — Сестры совершенно не похожи одна на другую, верно?.. Насколько одна казалась сдержанной, погруженной в себя, настолько другая открыта жизни, пышет здоровьем… И тем не менее…

Мегрэ улыбнулся, глядя на Лекёра. С годами бывший инспектор отрастил живот, а в его рыжих усах появилось несколько седых волос. Светлые глаза Лекёра хранили наивное, почти детское выражение, и все же Мегрэ вспоминал о нем как об одном из лучших своих инспекторов.

— Почему вы улыбаетесь?

— Потому что видел ее и живой, и на этих фотографиях, а судя по тому, что вы мне о ней говорили, вы пришли к тем же выводам, что и я…

— Элен Ланж только производила впечатление сентиментальной и романтичной особы, не правда ли?

— Я думаю, что она играла роль, может быть, даже для себя самой, но не могла изменить свой жесткий, оценивающий взгляд…

— Как и ее сестра…

— Франсина Ланж выбрала образ эмансипированной девушки, не боящейся условностей, с огоньком в глазах… Убежден, в Ла-Рошели она весьма популярна и люди рассказывают друг другу о ее похождениях, повторяют ее шутки…

— Что не мешает ей время от времени…

Им не нужно было завершать фразы.

— Она умеет считать!

— И, несмотря на всех альфонсов на свете, знает, чего хочет от жизни… Начав с бедной лавочки в Марсильи, она в сорок лет стала владелицей одного из самых крупных парикмахерских салонов в Ла-Рошели… Я знаю этот город, бывал на площади Арм…

Мегрэ достал из кармана часы:

— Меня ждет жена…

— У источника?

— Сперва пойду проветриться, посмотреть на игроков в шары… Когда-то, в Поркероллях, я и сам пробовал играть… Если бы эти господа были хоть немного настойчивы…

Мегрэ удалился, набивая новую трубку. За время их с Лекёром беседы воздух прогрелся, и комиссар радовался, обретая тень под большими деревьями.

— Что нового?

— Ничего интересного…

— По-прежнему ничего не известно о ее жизни в Париже?

Мадам Мегрэ наблюдала за мужем, чтобы знать, когда именно ей стоит умолкнуть, но комиссар был в хорошем настроении, и она чувствовала себя осмелевшей.

— Ничего определенного… Только то, что у нее был по крайней мере один любовник…

— Можно подумать, что тебе это доставило удовольствие…

— Может, и так… Это означает, что в ее жизни был период, когда она неплохо проводила время… Она не всегда была сосредоточена на самой себе, погруженная в Бог знает какие мысли и мечты…

— Что известно об этом человеке?

— Почти ничего, кроме того, что он имел большую черную машину, посещал Элен Ланж один или два раза в неделю и уходил около десяти вечера, а также того, что они никогда не проводили вместе отпуск или выходные…

— Женатый мужчина…

— Возможно… Сорокалетний… На десять лет старше ее…

— Теперь-то ему уже не сорок…

— Да, он приближается к шестидесятилетнему рубежу, если уже не достиг его…

— Ты считаешь, что…

— Я ничего не считаю… Я хотел бы знать, как она жила в Ницце: был ли то своего рода переходный период или она там уже строила из себя старую деву, как и здесь… Внимание… Сейчас он попадет в шарик…

Бил однорукий; он не торопясь запустил большой шар, который ударил по маленькому деревянному шарику и отправил его на лужайку.

— Я завидую игрокам… — невольно вырвалось у Мегрэ.

— Почему?

Он нашел жену помолодевшей; тень и свет перемежались, играя в пятнашки на ее гладком лице. Глаза мадам Мегрэ задорно блестели.

Комиссар снова почувствовал себя в отпуске, на каникулах.

— Ты не обращала внимания на их позы, на их важный вид, на то выражение огромного удовлетворения, которое охватывает их после красивого удара?.. Мы же, когда ставим точку в расследовании…

Он не закончил фразы, но его гримаса была выразительной. Ведь они посылали человека объясняться с правосудием… Его ждала тюрьма, а иногда — смерть…

Мегрэ встряхнулся и, набив трубку, предложил жене:

— Пошли?

Разве не для этого они находились здесь?

Сотрудники Лекёра опросили всех соседей. Никто из них ничего не видел и не слышал в тот вечер, когда произошло убийство, к тому же все были единодушны, утверждая, что Элен Ланж не имела ни друзей, ни подруг и никого не принимала у себя.

— Иногда она уходила с чемоданчиком в руке, и потом два или три дня ставни оставались закрытыми.

Она никогда не брала с собой другого багажа. У нее не было своей машины, она не вызывала такси.

Ее никогда не встречали на улице в сопровождении какого-либо мужчины или женщины.

По утрам она делала покупки в лавочках своего квартала. Она не проявляла особой жадности, но цену деньгам знала и потому по субботам отправлялась за провизией на большой рынок, летом в белой шляпе, зимой — в темной.

Что же касается ее нынешних жильцов, то они были вне всяких подозрений. Мадам Вирво сняла комнату по рекомендации одной подруги с Монмартра, которая несколько сезонов прожила у мадемуазель Ланж. Если вдова и бросалась в глаза из-за своей полноты и фальшивых бриллиантов, то все же не была женщиной, способной убить кого-либо, тем более безо всякого мотива. Ее муж торговал цветами, и, пока он был жив, она помогала ему вести дела в магазине на бульваре Батиньоль, а после его смерти удалилась на покой в небольшую квартиру на улице Ламарк.

— Я ни в чем не могу ее упрекнуть, кроме того, что она была неразговорчива, — говорила вдова об Элен Ланж…

Супруги Малески уже четвертый год подряд приезжали в Виши на лечение. В первый год они жили в отеле и во время одной из прогулок заметили объявление о комнате, сдающейся на улице Бурбонне. Они осведомились о цене и сняли комнату на следующий сезон. Это было их третье лето в этом доме.

Малески страдал печеночной недостаточностью, заставлявшей его следить за собой и соблюдать строжайшую диету. В свои сорок два года это был уже угасший человек с печальной улыбкой, который тем не менее — согласно полученным по телефону из Гренобля сведениям — считался очень хорошим специалистом, отличающимся скрупулезным подходом к делу.