— Он приглашал меня заходить, когда я захочу… Лекёр продолжает называть меня патроном, как в те времена, когда был в моей команде…

— Они все так поступают…

— Это так… По привычке…

— Ты не думаешь, что скорее из уважения?

Мегрэ пожал плечами и супруги немедля тронулись в обратный путь. На этот раз они пошли через старый город, останавливаясь перед витринами антикварных магазинов, где порой были выставлены трогательные вещицы.

Они знали о том, что другие пансионеры наблюдали за ними в столовой, но к этому приходилось привыкать. Мегрэ пытался есть так, как рекомендовал доктор Риан. Не глотать ничего, тщательно не пережевав, даже если это картофельное пюре. Не насаживать на вилку кусок, не проглотив предыдущий. За едой пить не больше одного-двух стаканов воды, в крайнем случае — слегка подкрашенной вином.

Комиссар предпочел вообще обойтись без вина.

Он закурил трубку, поднимаясь по лестнице, прежде чем, не раздеваясь, лечь спать после обеда. Через ставни в комнату проникало достаточно света, так что его жена, сидя в кресле, могла, в свою очередь, просмотреть газету, и сквозь сон Мегрэ иногда слышал шуршание переворачиваемых ею страниц.

Он пролежал так едва ли двадцать минут, когда в дверь номера постучали. Мадам Мегрэ устремилась на лестничную площадку и закрыла дверь за собой. Послышалось перешептывание, потом она вернулась; ее не было несколько минут, не больше.

— Это Лекёр.

— Есть новости?

— Сестра только что прибыла в Виши. Она явилась в отделение полиции, оттуда ее отвезли в морг, чтобы опознать тело. Лекёр ждет ее на улице Бурбонне. Он предлагает, если это доставит тебе удовольствие, присоединиться к нему и присутствовать на допросе.

Мегрэ уже встал, что-то недовольно бормоча, и прежде всего распахнул ставни, чтобы вернуть комнату к жизни и свету.

— Я встречу тебя у источника?

Источник, первый стакан воды, железный стул — все это будет в пять часов вечера.

— Допрос не займет так много времени. Лучше подожди меня на одной из скамеек возле игроков в шары.

Он не сразу решился надеть соломенную шляпу.

— Боишься, что над тобой будут смеяться?

Тем хуже. В конце концов, он в отпуске! И Мегрэ лихо напялил себе на голову шляпу.

Любопытные продолжали подходить, останавливаться перед домом, который по-прежнему охранял постовой. Поняв, что тут не на что смотреть, кроме как на закрытые ставни, они незамедлительно удалялись, покачивая головами.

— Садитесь, патрон… Если вы поставите кресло в угол возле окна, то увидите ее при свете дня…

— Вы еще не видели ее?

— Я сидел за столом в одном из здешних ресторанов, — он, кстати, превосходен, — когда мне сообщили, что она находится в отделении полиции… Они сами отвезли ее в морг, а потом доставят сюда…

И действительно, через тюлевые занавески они увидели черную машину, которую вел полицейский в форме, а за ней — длинный открытый красный автомобиль.

На его переднем сиденье сидели мужчина и женщина с распущенными волосами; их лица загорели на солнце, и они походили на людей, вернувшихся из отпуска.

Они посовещались, склонившись друг к другу, и после короткого поцелуя женщина вышла из машины, захлопнув дверцу, а ее спутник остался сидеть за рулем и зажег сигарету.

Это был смуглый мужчина с четко очерченным лицом и широкими, обтянутыми желтой тенниской плечами спортсмена. Он смотрел на дом лишенным любопытства взглядом; тем временем постовой ввел женщину в гостиную.

— Комиссар Лекёр… Полагаю, вы — Франсина Ланж?..

— Да, это я…

Она бросила беглый взгляд на сидевшего в тени Мегрэ, которого ей не представили.

— Мадам или мадемуазель?

— Я не замужем, если вас это интересует. Мой друг сидит в машине, он приехал со мной. Но я слишком хорошо знаю мужчин, чтобы выйти за одного из них замуж. Потом будет почти невозможно от него избавиться…

Женщина хорошо сохранилась и выглядела моложе своих сорока лет; в этой узкой заурядной гостиной ее формы казались вызывающими. На ней было платье цвета пламени, такое легкое, что просвечивало на свету, и можно было поклясться в том, что она еще пахла морем.

— Телеграмма пришла вчера вечером… Люсьен сумел достать нам билеты на ближайший рейс в Париж… В Орли мы забрали нашу машину, которую оставили там, улетая…

— Полагаю, вы опознали сестру?

Она кивнула, не выразив никаких эмоций.

— Вы не хотите сесть?

— Благодарю. Я могу закурить?

Она посмотрела на дым, тянувшийся из трубки Мегрэ, с таким видом, будто хотела сказать: «Если этот тип может сосать свою носогрейку, то и у меня есть право затянуться сигаретой…»

— Пожалуйста… Полагаю, что это преступление удивило вас так же, как нас?

— Конечно, я такого не ожидала…

— Вы не знали врагов вашей сестры?

— Почему у Элен должны были быть враги?

— Когда видели ее в последний раз?

— Шесть или семь лет тому назад, точно не помню…

Припоминаю, что это было зимой, кода разыгралась вьюга… Она не предупредила меня о своем визите, и я удивилась, увидев, как она входит в мой парикмахерский салон…

— Вы ладили с Элен?

— Как ладят сестры между собой… Я не слишком хорошо знала ее из-за разницы в возрасте… Она заканчивала школу, а я только еще поступала в нее… Задолго до того, как я стала маникюршей, она училась на курсах в Ла-Рошели… Потом покинула город…

— Сколько ей тогда было лет?

— Подождите… Я уже год как поступила в обучение…

Значит, мне исполнилось шестнадцать лет… Прибавим семь… Ей было двадцать три…

— Вы ей писали?

— Редко… В нашей семье это не было принято…

— Ваша мать к тому времени уже умерла?

— Нет… Она умерла спустя два года, и Элен приехала в Марсильи из-за наследства… Впрочем, делить-то особенно было нечего… Лавка матери не стоила и двух су…

— Что делала ваша сестра в Париже?

Мегрэ не сводил с женщины глаз, вспоминая лицо и фигуру покойной. Во внешности сестер было мало общего. В отличие от удлиненного лица и темных глаз погибшей, у Франсины глаза были голубыми, волосы — светлыми, возможно крашеными, ибо спереди виднелась странная прядь ярко-рыжего цвета.